— Считайте так. — Ладно, приму к сведению. Однако замечу, что, если нам придется допросить вас в качестве свидетеля, тогда вы будете обязаны отвечать на все вопросы. — Зеленка выжидательно замолчал, но Силади, судя по всему, обиделся. Впрочем, это не смутило Зеленку, и он упорно продолжал свои расспросы. — Что за человек был Колечанский, как вы считаете? — Не знаю, на какие средства он жил, но мог много времени и денег тратить на свои рыбацкие снасти. Он сам делал поплавки, и в общем-то они оказывались лучше тех, что продаются в магазинах. Зеленка заметил, что голос Силади потеплел. — В самом деле? — с интересом спросил он, как бы подбадривая собеседника. — Был у него один поплавок, так тот радугой сверкал на солнце! Особенно, когда рыба снасть трогала. А вы знаете, что при ярком солнце очень трудно следить за поплавком? Так вот, его поплавок был виден при любом освещении! Я попробовал сделать себе такой, но не нашел подходящего стекла. Попросил у него, а он только посмеялся надо мной. Сказал, что у него самого только один такой поплавок и что подобного стекла ни мне, ни ему больше не найти. — А где же он сам приобрел такое стеклышко? — Так и не открыл. Хотя мне очень нравился тот его поплавок… — Силади произнес эти слова мечтательно, задумчиво. — А вообще Колечанский был вежливый, умелый и находчивый человек. Поэтому я, между прочим, и сошелся с ним так легко. Жил он щедро, на широкую ногу, в полном комфорте. Женщины его любили. Вот, пожалуй, и все, что я могу о нем сказать. — Коллекцию марок его не видели? — Еще бы! Он всем ее показывал и хвастался. Но марки меня ведь не очень интересуют. — Спасибо. Где вы находились в пятницу вечером? — Нужно доказать алиби? — помрачнел Силади. — Но у меня к этому времени не было уже никакой связи с Колечанским. Я в последний раз и разговаривал-то с ним где-то зимой. — Извините, но произошло убийство. Мы должны опросить всех, кто имел хоть какие-то отношения с убитым. — Значит, вы и меня тоже подозреваете? — Не больше, чем любого из других знакомых Колечанского. — Понятно. Одним словом, что я делал в пятницу вечером? — Он на мгновение задумался. — У меня это был очень утомительный день. До половины шестого я был здесь. Занимался обычными делами. Домой пришел без десяти шесть. Поел, просмотрел газету. В четверть седьмого поставил варить на плиту кукурузу. Вымылся, надел чистую рубаху. Убавил огонь в горелке, пошел гулять. Гулял с семи до восьми. Потом вернулся домой. Погасил газ совсем, поужинал и вскоре после девяти лег спать. — Вы помните так точно весь свой вечер? — Объяснить очень просто. Кукурузу я варю полтора часа. За два дня перед тем, как идти на рыбалку. — Говорите, гуляли? Где? — Вот этого я уже не помню. — Как же так? Помните все до минуты, что делали, а маршрут прогулки не удержали в голове? — Я, когда гуляю, думаю. И не очень примечаю, что вижу по пути. — Вы охотитесь? — Нет. — Недавно вы не ездили в Веспрем? — А это откуда вам известно? — изумился Силади. — Свои источники информации мы обычно не раскрываем. Итак, что можете сказать по этому поводу? — Ездил неделю тому назад. В понедельник. Отправился утренним поездом, вечерним вернулся. Зеленке не понравилась противоположность ответов Силади. То этот химик мог с точностью до минуты расписать, как он провел свой вечер в пятницу, а вот о поездке в Веспрем говорит бегло, ничего не уточняет. Однако он подавил в себе искушение проверить память господина учителя химии: зачем усиливать его подозрительность? Выяснение деталей он решил оставить до поры, когда придется этого химика допрашивать официально. — У вас есть светло-коричневый костюм? — все же спросил он. — Нет. Раздался звонок, и в учительскую стали подходить преподаватели. Капитан Зеленка попрощался с Силади и направился к выходу. В коридоре Зеленка столкнулся с Гизелой Литваи, которую сразу же узнал по описанию завуча. Зеленка представился, показал удостоверение. — Извините, если я буду говорить на тему, которая, может быть, причинит вам боль. Но моя обязанность… От кого вам стало известно о смерти Колечанского? — От тетушки Мари. Кечкешне заходила ко мне вечером. Она и рассказала. Как это все произошло? — Мы подозреваем, что это было убийство. — Он долго мучился? — Врач говорит, что смерть наступила в течение нескольких секунд. А вот кто это мог сделать? — Не знаю, на кого и думать… Если бы я только могла вам помочь… Так что уж извините. Когда похороны? — Поинтересуйтесь у брата или сестер Колечанского. Литваи в раздумье проговорила: — Да, конечно, он был не беден. И он обещал, что в день нашей свадьбы передаст в банк свое завещание, в котором я буду названа его основной наследницей. Но меня это как-то не очень интересовало. Мне был нужен он сам. Я просто хотела быть с ним вместе… — Его вклады составляют больше трех миллионов форинтов. — Так много? Этого я не знала. — Теперь я еще раз повторю свой вопрос: можете ли вы кого-либо подозревать в его смерти? — Нет, нет! — Когда вы в последний раз встречались с господином Колечанским? — В четверг. Вечером. — В каком он был настроении? — Весел, полон надежд. Как всегда… — Ясно. Он никогда не говорил о своих врагах? — Никогда. — А кто вас с ним познакомил? — Мой коллега Мартон Силади. — Какого мнения вы о Силади? — Он ухаживал одно время за мной. Но он мне не нравился, — немногословно отвечала Литваи. — А о Кечкешах? — Опа очень милая, умная женщина… И прежде чем Зеленка смог продолжить разговор, зазвенел звонок. — Вы извините меня, — Литваи сразу подтянулась. — У меня урок. — И я прошу прощения, что лишил вас отдыха в перерыв. — Пустяки, — ответила она, протянула руку и, кивнув головой, покинула Зеленку. — Чем я могу вам помочь, товарищ Зеленка? — спросил Янош Колечанский-младший, после того как Зеленка представился и показал документ. — К сожалению, кофе не могу вам предложить. Я на заводе не отношусь к тем, кому полагается представительский кофе. — Спасибо. Сегодня я и так выпил слишком много кофе. Вы слышали уже о смерти вашего дядюшки? — Нет. А что, он умер? Но какое отношение к этому имеет милиция? И я? — Он умер насильственной смертью. — Иными словами, кто-то убил его? Интересно.