— Но трудиться бок о бок с ним было нелегко, согласны? — Вы-то знали его только по Лондону, мистер Стрейндж, — ответил Пол Кит тихо, но неожиданно твердо. — Он сбился с пути, если хотите знать, в старые времена Дик был совсем иным человеком. Сколько прекрасных деньков провели мы тогда вместе, — он застенчиво глянул на Стрейнджа: стоит ли продолжать? — Да, вспомнил, — сказал он, — обычно Дик звал меня Дядюшкой, в шутку, конечно. А до чего же с ним было весело, уверяю вас! — Это до его женитьбы? Кита, казалось, загоняют в угол настойчивые вопросы Стрейнджа. Он устремил взгляд на пропитанные влагой поля. — Знаю, куда вы клоните, но это неправда. Конечно, он нашел Сару, когда шел в гору, но, несмотря на разницу в годах, они подходили друг к другу. Когда Сара впервые приехала сюда, их нельзя было водой разлить. А Эллисон… Я убежден — они бы и это пережили. Да они и пережили, — Кит почти размышлял вслух. — К тому времени дело было сделано, о чем, я уверен, вы знаете. «Какое дело?» — подумал Стрейндж, но попутно спросил про Эллисона. — Мне он никогда не нравился, — решительно ответил Кит. — Ас большинством людей я в прекрасных отношениях. Мне не по плечу иметь врагов. — Он слабо усмехнулся. — Я ужасно не люблю встревать в неприятности. — Остановившись, он провел ботинком по мокрому дерну. — Но не таков был Эллисон. Как вам его описать? — продолжал он, предупреждая вопрос Стрейнджа. — Ну, всегда, пожалуй, из кожи лез, чтобы понравиться, слишком умничал, как сейчас бы сказали. Весь мир был в курсе его успехов. Он мог быть очень милым, но, на мой вкус, был слишком назойливым. Во всяком случае, Сара не была у него первой. Последний раз, когда я его видел, он по-прежнему молодился, но вид у него был потасканный. Конечно, у меня к нему предубеждение. Никогда ему не прощу, что он испортил жизнь Дику. — Вы имеете в виду его связь с Сарой? — Да. — А как это случилось? — Я работал в другом отделе, — начал Кит издалека. — Всего не знаю, кроме отношения к этому Дика, конечно. Я думаю, он доверился мне до конца, хотя некоторые подробности со временем стерлись. Память не та, что раньше. Кроме того, — он печально взглянул на Стрейнджа, — дело скверное, а я не тот человек, который мог бы его смаковать. — Да, — сказал Стрейндж ободряюще. Два-три шага Кит сделал молча, приводя мысли в порядок. — Трудно понять… как бы это лучше сказать… У нас, холостяков, иные представления о жизни. — Стрейндж ощутил нетерпение. Почему каждый норовит сначала обнажить свою душу? — Трудно понять, взъелся ли Дик на Эллисона из-за Сары, — Кит сделал паузу, — или из-за расследования. По правде говоря, я даже не знаю, что произошло сначала. Дик всегда утверждал, что его обвинения продиктованы не ревностью, но многие из его окружения думали иначе. — А каково было окружение? — задал вопрос Стрейндж, внезапно насторожившись, как собака, попавшая на след. — Хуже не придумаешь, — сказал Кит с несвойственной ему грубостью. Когда он повернулся к Стрейнджу, тот увидел, что от резкого ветра у него в глазах стоят слезы. — От этих людей меня воротило. Конечно, вступаясь за Дика, без врагов не обойдешься. Обстановка еще больше накалилась, когда из Лондона прибыл ваш представитель и началось расследование. Стрейнджу пришлось прикусить язык и подчиниться неторопливому ходу беседы. Ему стоило большого труда не выпаливать один вопрос за другим, а терпеливо слушать эту поразительную информацию. Он торопливо засеменил за Китом, размышляя, как скрыть свое неведение и не дать иссякнуть потоку подробностей. — Так как звали представителя? — пробормотал он, снова переходя на медленный шаг. — Прис, Гай Прис, — ответил Кит, роясь в памяти. — Очень сведущий молодой человек. — Он произнес это с такой издевкой, что можно было не сомневаться в обратном. Стрейндж ничуть не удивился, но мозг его лихорадочно заработал, осаждаемый противоречивыми мыслями. При этом он ухитрился произнести, почти заикаясь от волнения: — …Итак, несмотря на окружение… Кит задумался, как человек, стремящийся быть справедливым. — Что ж, вы правы. Во время расследования он так и не разрядил атмосферу, но вопрос все-таки решил. Ваш выбор был правилен, если вы хотели, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, — в его словах сквозило недоверие. — Дело в том, что выбирал не я, — признался Стрейндж, обращаясь главным образом к себе. — Пожалуйста, — начал почти растерянно Кит, — я никого не хочу осуждать… — Он умолк. — Так вот, — продолжал он мягко, словно обходя главную тему. — Я уверен, все необходимые документы по этому делу вы найдете в досье. Стрейндж едва не вспылил: — Разве вы не знаете, что обличительные факты и события не записывают, а запоминают? Вам известно правило: раз чего-то нет в досье, значит, этого вообще не существует. — Так чего же вам надо? — Кит пригладил несколько выбившихся седых волосков. — В этом-то вся и соль. Мне ли вам говорить, что у министерства есть враги. Нам в управлении важно убедиться, что внезапная смерть, подобная этой, не поколебала наши ряды, понимаете? — Кит кивнул. С методами своих боссов он был знаком. — Скажите, — продолжал Стрейндж, — как Листер отнесся к… расследованию, вы так его назвали? — Да. Знаю, оно продолжалось два дня, но сделалось притчей во языцех на целые недели. — Странно, — удивленно промолвил Стрейндж. — Вряд ли оно кому-нибудь еще досаждало, кроме горстки наших людей в Лондоне. — «Хейтер, Хейтер и еще раз Хейтер», — подумал он с горечью. Сколько же утаили от него, который так гордился своим надзором за досье. Внезапно до него дошло, о чем говорит Кит. — …знаете, мистер Стрейндж, у нас узкий мирок. Мы варимся в одном котле. Странно, но чем секретней сектор, тем больше болтовни, тем безжалостней слухи. Поэтому по-своему неплохо, — хотя Сара вряд ли с этим согласится, — что Дик переехал в Лондон. Он чувствовал, что обманут Присом, а тут еще Эллисон крутился поблизости. Если бы не переехал, наступил бы кризис. Или он натворил бы глупостей. — Каких? — Тут вы меня не поймаете, — Кит подмигнул Стрейнджу, — но я убежден — чего-нибудь он да устроил, потому что каждый вечер он проводил у меня. После расследования он очень ожесточился против управления, что верно, то верно. Не мог поверить в непричастность Эллисона. Видите, это врезалось в память, потому что спустя месяц или два я вышел в отставку и мог на досуге поразмыслить. — Кит тряхнул головой. — После этого он сбился с пути. Хотя сомневаюсь, чтобы мы, даже Сара, могли что-нибудь сделать, — Кит остановился. — Удивляюсь, почему вы не спросите, верил ли я обвинениям Дика. Стрейндж был в такой ярости от своего неведения, что не смог сказать ничего определенного. — В подобных случаях трудно судить, что верно, а что неверно, — осмелился заметить он. Но Кита это устроило, потому что он глубокомысленно кивнул раза три или четыре. — Точь-в-точь мои мысли. Все, казалось, идет путем, законно, но Дик клялся, что это не так. Доказательства, разумеется, были противоречивыми. — Весьма, — сказал озадаченный Стрейндж. Какое-то время они молча шествовали по мокрому дерну. Стрейндж перемалывал в уме эти таинственные откровения Кита. Миссис Листер обмолвилась, что Эллисон и ее муж соприкасались по работе и что это плодило одни неприятности. Она так и сказала, хотя неудивительно, что избегала подробностей. Листер явно попал в беду из-за коррупции. Это не новость. В Лондоне он опять принялся за старое, о чем Стрейндж знал даже слишком хорошо. Дружба Листера с Китом явно зашла в тупик. При обдумывании рассказа ему вспомнились первые признания старого учителя. — Вы были потрясены его смертью, правда? — Да, потрясен, — Кит взглянул на него с печальным видом. — Дик был последним человеком в мире, который опускает руки. — Значит, на него чертовски давили, — заключил Стрейндж. — Да… или, — Кит умолк, пораженный собственными мыслями. — Или что? — настаивал Стрейндж. — Это идея, — произнес Кит, уклоняясь от ответа. — Поговорите с Брайном Хоскинсом. Знаете такого? — Имя это прозвучало для Стрейнджа как удар колокола. — Тогда он был сотрудником служебного вестника. Дик, насколько мне известно, дал ему кучу документов по поводу расследования. Он доверил ему вести боевые действия, напечатать статью. — Он подмигнул Стрейнджу: — Пари держу, вы об этом не знали! Стрейндж согласился и добавил: — Поразительно, как мало нам известно о ваших проделках вдали от начальства. Кит хихикнул: — Не знаю, вышло ли что у Хоскинса. Боюсь, что материал Дика не имел большой ценности, но он-то возлагал на Хоскинса надежды, потому что частенько заявлял мне, что Хоскинс готовит статью для журнала. Сейчас он ушел оттуда, и я понятия не имею, где он обретается и даже жив ли еще — сами знаете, как они пьют, — но с ним стоит поговорить, если разыщете. Я вижу, вы воспринимаете все очень серьезно. Стрейндж свернул на тропинку, ведущую к колледжу. В сыром воздухе разносились удары колокола. — Оставайтесь к обеду, — попросил Кит, — выдающиеся гости вроде вас — большая редкость здесь, а тот, кто дружил с беднягой Диком, — мой друг. — Трудно было не проникнуться симпатией к Полу Киту, и Стрейндж уступил главным образом в надежде вытрясти из него побольше сведений, но беседа перешла на шахматы — одно из холостяцких увлечений Стрейнджа. В два часа Стрейндж поблагодарил за угощение и успел залить вкус подгорелой капусты и пирога с колбасным фаршем в местной пивной, ухитрившись дополнительно выведать лишь один полезный факт: Эллисон проживает тут же, в «одном из современных чудовищ», как выразился Кит. Итак, покинув пивную, Стрейндж завел «вольво». Он настолько свыкся с багажом, сваленным на заднем сиденье, что казалось, так оно и было испокон века. Завтра он сделает перерыв в своих изысканиях, но тут перед его мысленным взором мелькнуло запрокинутое лицо, и взгляд угасших глаз заставил его отказаться от принятого решения. Он не спеша проехал мимо дома Листера. Тот по-прежнему пустовал. В конце улицы он развернулся и поехал обратно. Навстречу ему медленно полз бутылочного цвета мини-фургон. Он не остановился, но Стрейндж заметил, что человек, сидевший с водителем, что-то пишет на приборной доске. У ближайшей телефонной будки он затормозил и под дождем заковылял к ней. Энтони Эллисон жил в Баньян Клоуз, Челтнем, в строении, которое с полным основанием могло быть названо «современным бубоном». Он набрал помер и стал ждать. Затем набрал снова. Трубку не брали. Вернувшись в машину, он развернул план города. 6 Неделя после ухода Стрейнджа была — как шутили в управлении — странной. Казалось, все работали в вакууме, без цели, без руководства. Впечатление это усиливалось из-за перевода сотрудников Стрейнджа в новые помещения. Квитмен старался преодолеть дурные предчувствия, погружаясь в доклад о Листере, но скоро наткнулся на непредвиденные трудности в новой работе. Несмотря на гриф «сов. секретно», стоявший на всем, что касалось дела Листера, Нив дознался, что его сослуживец имеет допуск к комнате контрольных данных. Это было необходимо Квитмену, чтобы ишачить на Стрейнджа, как Прис выразился в пятницу, но Нив усмотрел в этой привилегии прямую угрозу своему продвижению. Раньше Квитмен никогда не казался ему честолюбивым карьеристом, но теперь он понял, что, должно быть, недооценил коллегу. Приятельским отношениям тут же настал конец, и они уступили место обоюдной подозрительности. Внезапная перемена, которую, по-видимому, почувствовали в нем остальные, выбила Квитмена из колеи. Повышение по службе настраивало на иной лад, а это казалось ему предательством самого себя. Когда его надежды продолжать исследование средневекового рыцарства после шести лет, проведенных в Оксфорде, были разбиты позорным провалом на выпускных экзаменах, он, подобно утопающему, схватился за соломинку государственной службы. Экзамены он сдал с легкостью и был принят в управление, где признали его логическое мышление, способности к языкам, врожденное благоразумие. Новые начальники не без основания полагали, что у него вряд ли возникнут проблемы с компьютерной техникой. Отсутствие протекций было зачтено ему в актив, ибо новичку информационно-разведывательной службы лучше выглядеть серой мышкой. Сначала в управлении его считали потешным малым, чему способствовали его неряшливый вид и скрываемые научные исследования. Но по мере его вхождения в курс дела все понемногу стали замечать его одаренность в той необычной работе, которой они занимались. Поговаривали, что он путается с какой-то потрясающей женщиной, но это лишь поднимало его акции в глазах сотрудников. О своей работе Квитмен отзывался презрительно, говоря друзьям, что государственная служба — единственное место, не считая тюрьмы, где ты скован по рукам и ногам. Время ленча и многие вечера, когда Лиз бывала на приемах, он проводил в Британской библиотеке или в архивах Кью. Когда Стрейндж взял его под свое крыло, он не стал относиться к работе лучше. Однако впервые теперь он почувствовал, что холодок в работе ему мешает. Открытие, что он переживает из-за службы, вызвало у него раздражение. Реакция Лиз, когда он искал у нее поддержки, снова показала, что она просто отмахивается от сложностей, которые бы могли подточить ее веру в него. Он обнаружил, что ошибался, когда принимал ее жизнерадостность за настоящую самоуверенность. У Лиз ее вообще не было. Потребность Лиз в нем была ненасытной, постоянной, всепоглощающей. К его удивлению, ей было все равно, как он себя чувствует. Неприятности вызывали у нее раздражение и порождали ненужные споры. — Сколько я тебя знаю, Джейми, ты все жалуешься на порядки в управлении. Теперь же тебя повысили… Квитмен взвился на дыбы. — …Ну хорошо, намекнули на повышение, если так нравится, — какое это имеет значение? — то с какой стати распускать нюни? — Лиз рассердилась. Элегантная, в деловом костюме от Сен-Лорана, сражающая наповал своей косметикой, она вызывающе посмотрела на него через кухонный стол из шведской сосны. Тем же утром, до прихода машины, увозившей ее на Юстонский вокзал, в поездку на Север, Квитмен некстати пренебрежительно отозвался о литературном Лондоне, и они поссорились. Временами он испытывал к Лиз, к этой славной, пробивной, модной крошке, то же двойственное чувство, что и к работе в Уайтхолле. Но когда прозвенел звонок у входной двери, он сказал ей только, что огорчен предстоящей недельной разлукой и что будет скучать. На этой фальшивой ноте они и расстались. Целую неделю Квитмен вкалывал на всю катушку, проверяя данные по нескольким параметрам, собирая по частям разрозненную информацию, на основе которой он намеревался построить свой доклад. Работа была не из легких. Доктор Корнелиус Мейер, голландский маг и чародей по части обработки информации, заметив добросовестность и трудолюбие Квитмена, пригласил его выпить после работы. В Управление Си Мейера взял Хейтер, когда там потребовалась новая техника, а с ней Хейтер связывал все надежды на будущее. Мейер был говорливым блондином. Он сверкал золотыми коронками, расписывая планы объединения данных из банков Челтнема, Кройдона и Лондона. Говорил он с оксфордским акцентом и пинтами вливал в себя легкое пиво.