— Ладно, — прервал Селзер, голос его звучал с профессиональной уверенностью, но внешний облик разительно не вязался с образом развязного преуспевающего журналиста. Тугие каштановые кудри развились и поблескивали седыми прядями. Лицо небритое, глаза явно утомлены. С вялой апатией он привалился к стене. Стоило ему заговорить, как рот, привыкший в иные лучшие времена выражать иронию, сарказм, насмешку или презрение, сложился в безжизненную и мрачную гримасу. На верхней губе, в углу, запеклась болячка. — Ладно, — повторил он. — Ты не тот, кто недавно сюда припирался. А где тот? — Я пришел, — пошутил Стрейндж, — сам по себе. — Не видел, часом, убежавшую красоточку? Блондинку? — Не видел. Квартира была пуста, точно знаю. — Значит, смылась пораньше. — Пошарив в прорезном кармане куртки, Селзер вытащил папиросную бумагу и пачку табаку. — Куришь? — Спасибо, нет. — И не пьешь, судя по виду, — вертя табак в пальцах, Селзер с трудом приходил в себя. — Ты не с Би-би-си, верно? Если оттуда — убирайся сразу. Этим дерьмовым заведением я сыт по горло. — Селзер произносил слова с английской жеманной медлительностью, словно сознавал, что исполняет роль, но не уверен, к месту ли она. — У меня был друг по имени Ричард Листер, — начал Стрейндж, — полагаю, он был у вас несколько месяцев назад. Селзер насыпал в табак марихуану. Наконец он отвлекся от своего занятия и произнес: — Правильно полагаете, мистер… — Стрейндж, Фрэнк Стрейндж. — Звучит знакомо. — Наверное, он говорил вам обо мне. Мы вместе… — Он кто? — Ричард Листер. Тот, кто у вас был, мой приятель. — Но не мой. — Селзер лизнул папиросную бумагу и свернул неуклюжую самокрутку. — Может, и был, — добавил он, прислушиваясь к отзвуку своего голоса. Селзер сделал затяжку и механически сунул закрутку Стрейнджу. — Благодарю, не надо, — холодно уклонился гость. — Да-а, — выдохнул Селзер. — Листер… Ну и жуткий тип. — Почему? — приступил Стрейндж к обычной мазере допроса. — Он знал очень много, всю подноготную. — О вас? — предположил Стрейндж. — Да-а… Колдун какой-то. Словно собственный некролог читаешь. А он еще сыпал подробностями, вроде: затем вы отправились в Нью-Йорк и взяли интервью у X, Y и Z. — Последнюю букву Селзер произнес на американский лад. — Чего же он хотел от вас? — Сказал, что пишет статью о моей карьере для какого-то журнала, — Селзер сделал паузу. — Подумать только, он сказал — фотограф придет через неделю! Статьи я так и не увидел. Наверно, ваш друг чокнутый. У меня таких было навалом. — Вас удивит, если я скажу, что Листер занимался борьбой с терроризмом. Селзер дернулся. — Эй! Нечего из меня дурака строить! Сами-то вы кто? — Уже вам сказал. Фрэнк Стрейндж. Из службы безопасности. — С какой стати? — голос Селзера слегка заплетался. — Упаси бог! Стрейндж достал свой просроченный пропуск. Селзер взглянул с любопытством и спросил: — Знаете парня по имени Корнелиус? — А кто он такой? — Откуда мне знать, черт возьми! Просто он назвался Корнелиусом. — На кого он похож? — Здоровый такой блондин, во рту полно золота. Голландец. Знаете его? — Скорей всего он работает в другом отделе, — сказал Стрейндж осторожно. Селзер, казалось, позабыл о своем вопросе. — И чего я с тобой говорю? — спросил он себя задумчиво. Но Стрейндж оставил фразу без внимания, его занимал Листер. — Сколько раз вы разговаривали с Листером? — Не один. Уж эти встречи! Он трещал как пулемет. Встреч было две, а казалось, гораздо больше! — Отчего? — Ну, в первый раз, как я говорил, он появился, чтобы узнать обо мне абсолютно все. Просмотрел вырезки, проглядел телевыступления. И задавал вопросы. Вечно вопросы, только вопросы. — Какие именно? — Дерьмо. Не помню. Да все подряд. Был ли я женат? Кто мои друзья? Каковы мои политические взгляды? Путешествовал ли я? С кем? Он не церемонился. Хотел знать, сколько я зарабатываю, играю ли на бирже. — Селзер рассмеялся, — я посоветовал ему обратиться к моему адвокату, — Селзер запнулся, — про меня он тоже дерьма поднабрал. — Какого? — Например, я как-то собирался стать страховщиком у Ллойда. Тут мы с Листером едва не подрались. Дошлый был парень, все знал. — Потом он заходил еще раз? — Да-а. — А зачем? На сей раз он бил в одну точку. Заявил, что провел кое-какие изыскания, и очень интересовался интервью с Фентоном. — О чем это? — Ты становишься вроде него. — Селзер обвиняюще ткнул в Стрейнджа закруткой, но потом смягчился. — Интервью с Фентоном вызвало у вас настоящий скандал. — Извините, я не смотрю телевизор. — Счастливец. Стоит только подумать… — Селзер запнулся и перешел на другую тему. — Ладно. Я брал интервью у известных людей. — Он взмахнул рукой. — У знаменитостей, богачей, красавиц. Беря интервью у известных, сам становишься известным. Ничего себе слава, наверно, думаешь ты, — Селзер оживился. — Эй, хочешь посмотреть запись, где я расспрашиваю архиепископа. Жаль, забыл о чем, может, о святой троице. — Селзер хихикнул. — Сущий вздор. — Благодарю, не надо, — ответил Стрейндж с отвращением. — Ладно. Мне все сходило с рук потому, что я орудовал верными фактами. Я вел себя грубо, нахально, вульгарно, но всегда был прав. Боже мой, знал бы ты, сколько усилий затрачивается на некоторые телеинтервью! — Да, — согласился Стрейндж, — это, наверно, необыкновенно трудно. — Ладно, — Селзер словно оправдывался, — все это просто шоу-бизнес, а я родился для него, не так ли? Пусть даже я и посещал Оксфорд. Работал для постоянных телепрограмм Независимого телевидения. Выступал как политический комментатор. Все звезды на одно лицо — глупые, как гуси, тщеславные и часто ленивые. Хотели одного — покривляться в косметике перед камерой. Я скоро устал, даже когда показывал, что они представляют собой на самом деле. Затем меня переключили на людей, занимающих высокие посты — епископов, судей, членов парламента, правительственных чиновников, крупных предпринимателей, полицейских генералов. Если до них удавалось добраться. Бог знает, до чего тщеславными и глупыми оказалось большинство из них, но, по крайней мере, у них имелись идеи, пусть даже почерпнутые из только что прочитанных книг. Во всяком случае, в те дни я играл честно, неплохо справлялся с работой и со всем остальным. — Селзер пососал самокрутку и уставился не мигая в огонь. Потом заговорил снова. — А дальше дела стали идти все хуже и хуже, вернее, в стране все пошло кувырком. Тебе, Фрэнк, не надо разжевывать, дальше еще хуже будет. Мне-то еще повезло, я пошел ко дну до начала конца. Но и тогда уже было плохо. Политика становилась все более порочной, порой скатывалась к чистой уголовщине, денег не хватало, а люди превращались в трусов. Но дальше будет еще хуже. Чем занимаюсь я? Наблюдаю за происходящим. Это теперь называется — «Интервью Селзера». Неделю за неделей я беру интервью у людей, управляющих этой проклятой страной и делающих вид, что все идет отлично. Со временем становится невмоготу, и я начинаю говорить, что это далеко не так. Или выявляю язву и подвожу к мысли, что мириться с ней нельзя. Дело как раз по мне. Я приобретаю репутацию разгневанного левака. И ничего. Повсюду мне подражают, но ведь я — на экране, а в жизни нужно действовать или подыхать. Поэтому теперь я действительно ненавижу британское общество, а зрители его любят. Из любви я извлекаю деньги, кучу денег, но я-то на телевидении и мы подсовываем им суррогаты. Итак, я кончил тем, что брал интервью у интеллектуалов, политиков, умных банкиров, а они, вернее большинство из пих, дрались из-за меня за честь продать свои автобиографии. А я проделывал с ними то же, что и со звездами варьете и дрессировщиками в начале своей карьеры. Я подлаживался к ним и мешал с общим дерьмом. Мешал с банальными фактами. Я — непревзойденный телеанархист, хамелеон, меняющий свой цвет. Пятьдесят тысяч фунтов в год — такова ставка самого высокооплачиваемого, пользующегося успехом великого марксистского инквизитора. Ты не веришь? И тут я влип в интервью с Фентоном. — Селзер сделал глубокую затяжку. — Ну и что? — Знаешь, кто такой Фентон? — Лейборист, член парламента. — Лейборист? Троцкист. Называет себя левым, сторонником «Трибюн», но ярлыки ничего не значат. Он из тех парламентариев, что живут в коммунальных квартирах, ездят на дерьмовых автомобилях и пишут на клозетной бумаге. Понял? Стрейндж кивнул. — Ну, я пригласил его для передачи. Приглашение он принял. Чертовски удачный ход. Он никогда раньше не был в телестудии. По его понятиям, это — коварный трюк капиталистов, чтобы сбить массы с революционной тропы. Возможно, он был прав, но прийти пообещал потому, что я «экстремист» и не похож на остальных. Понимаешь? Стрейндж кивнул головой. — Но подлинная причина приглашения заключалась в том, что мне сообщили… — Сообщили? Кто?