Мадам Лупис, в своем полосатом черно-белом костюме похожая на нахохлившуюся птицу, торопливо натянула белые допотопные перчатки, прижала ж груди сумочку из оленьей кожи и с девичьей живостью порхнула к двери. — Почему же вы, моя дорогая, не сказали, что ваш муж вернется так быстро? Мы бы с вами раньше управились! — Он сказал, что заедет к зубному врачу, — помрачнев, ответила Паола. — Но ведь и вы, мадам Лупис, не смогли предугадать, что он переменит свои плавы! — Ах, моя девочка, какая же вы наивная! Госпожа Лупис погладила Паолу по подбородку, а ей показалось, что к лицу прикоснулся протез, — такой холодной и скользкой была рука мадам Лупис. — Если понадобится, звоните в любое удобное для вас время. Тогда синьор Шпага уж точно не застанет нас на месте преступления — в момент гаданья. Она спустилась по тем же трем ступенькам, а Паола, закрыв за ней дверь, осталась стоять, глядя на небо, словно прислушиваясь к таинственным голосам. Тем временем мадам Лупис обошла «феррари» и внимательно осмотрела сильно исцарапанный капот машины. — Так, очень хорошо, — прокудахтала она, но полного удовлетворения не получила — повреждения были не слишком серьезными. Паола неохотно вернулась в гостиную. «Теперь начнет читать мне нотации. Как будто он сам не суеверен, не носит крохотных амулетов от сглаза и не щипает себя тайком, когда на дороге ему попадается черный кот или горбатая старуха! И потом, чего он боится? Журналистов, этих чертовых журналистов… Ну и что?! Когда журналисты узнают, что я зову мадам Лупис погадать мне, они опубликуют колоритную статью, а лучшую рекламу придумать трудно». Словом, она приготовилась к перепалке с мужем. Но встретила ее лишь Балайка, подарок одного знатока собак, выигравшего на телеконкурсе целую кучу денежных жетонов. Это было два года назад. А теперь маленький веселый щенок, ушастый и косматый, превратился в огромную борзую, весьма аристократического вида. Нежной собачьей преданности Балайка не проявляла и только грустно и задумчиво глядела на хозяйку своими золотистыми глазищами. Паола села с ней рядом и стала тихонько поглаживать ее по шелковистой медового цвета шерстке. Это немного успокоило Паолу, и она подумала, не стоит ли рассказать Луиджи о мрачных предсказаниях мадам Лупис. Конечно, карты дают ответ двусмысленный и неполный — обещают нежданные радости и самые неприятные происшествия, а какие именно, остается полной загадкой. Как бедняге, которому карты нагадали беду, уберечься от нее? Может, ему нужно повсюду ходить с телохранителем. Она представила себе Эфизио в роли телохранителя и заулыбалась. Да он непременно споткнется на ступеньках лестницы и покатится вниз. Луиджи надо бы предупредить и предостеречь, но он испытывает глубокую антипатию к мадам Лупис и к ее гаданиям на картах. Кроме того, она даже не может толком объяснить Луиджи, чего ему следует остерегаться. Того и гляди закатит ей очередную истерику. Но когда муж ворвался в гостиную в сопровождении Валенцано, державшего в руках огромную пачку писем, она тотчас поняла, что буря разразилась не из-за ее дружбы с гадалкой. И потому промолчала — продолжала лениво перелистывать газету. Шпага не сел, а буквально рухнул на диван. Его секретарь Валенцано пристроился рядом, с величайшими предосторожностями, словно садился в ванну с кипятком, и сразу поджал ноги, так как диван был очень низким и неудобным. — Вот, — сказал он. — Эти письма, по-моему, не мешает сегодня вечером прочитать во время передачи. Мне они показались любопытными. Шпага взял письма, бегло прочитал их, сердито фыркнул. — О господи, ну и дуры! Он вернул письма Валенцано. — Нет, не стоит. Скажут, что мы их сами сочинили. В лучшем случае, они могут кое-чему научить некоторых жен. — Он покосился на Паолу и громко прочел: — «Преданные вам женщины никогда бы не впустили в дом шарлатанку в нелепой пингвиньей одежде, зная, как она вам неприятна». — Ах, преданные тебе женщины? Если не ошибаюсь, их только что назвали дурами? — проронила Паола и бесцеремонно, с вызовом зевнула во весь рот. — А это, — сразу вмешался Валенцано, чтобы предотвратить семейную сцену, — письма вам лично. Он протянул Шпаге нераспечатанные конверты и после поистине титанических усилий сумел встать с дивана. — К восьми вы должны быть в телестудии, синьор Шпага. Прямая передача начинается в восемь. Я вам больше не нужен? — Нет, идите, идите. Эфизио я предупредил. А вы, главное, не спускайте глаз с журналистов. Этот Мако на прошлой неделе поизгалялся на мой счет. Постарайтесь прочесть рецензии прежде, чем они попадут в печать. И если надо, кое-что в них подправьте. Он открыл еще один конверт, прочитал письмо и снова окликнул секретаря. — Отнесите в архив и это «послание». Чертовы кретинки узнали-таки мой личный шифр. Подождите, сейчас я вам отдам остальные. — Он изящно и быстро вскрывал конверты своими красивыми пальцами, которыми откровенно любовался. — А это что за чушь? Тревожные нотки в голосе отвлекли Балайку от ее туманных грез. Она подняла морду и своими влажными глазищами уставилась на хозяина. Паола оторвала взгляд от газеты и мрачно поглядела на мужа — она совсем было подготовилась к ссоре, а ее лишили этого удовольствия. — Что там такое? Шпага словно окаменел. — Вызовите Пьерантони, — наконец приказал он секретарю, тоже глядевшему на своего работодателя с молчаливым недоумением. — Пьерантони… из полиции? — Его. Но только его и никого другого. Пьерантони отвечал за сохранение порядка и спокойствия на телевидении. Он приходил, когда появление в студии какой-нибудь знаменитости грозило вторжением целой армии неустрашимых корреспондентов, или когда раскритикованные прессой члены парламента пытались с телеэкрана подвигнуть на бунт не верящую им ни на грош враждебную толпу. Приступил он к действиям, и когда какой-нибудь супершутник звонил и говорил, что спрятал бомбу замедленного действия на одном из этажей телецентра. Ну, еще и когда служащие решали, что обед в столовой преотвратный и в знак протеста надо бы объявить забастовку. Иной раз дело доходило до того, что служащие схватывались врукопашную с теми коллегами-ослами, которые упрямо доказывали, что за жалкую тысячу лир ничего лучшего и требовать нелепо. На телевидении Пьерантони знал всех, и все привыкли к тому, что он молча ходит по залам и наблюдает за ними. Невысокий загорелый человек, с виду, казалось бы, немного даже флегматичный, но на деле полный взрывной энергии. Немногословный, сдержанный, он привык молчать с тех лет, когда служил на границе в отряде альпийских стрелков. Чаще всего он на горных лыжах совершал вместе с верными служебными собаками обход приграничной зоны по заснеженным горам. Однажды, когда они преследовали контрабандистов, его выстрелом из пистолета ранило в бедро. Он подал рапорт об увольнении из пограничной охраны, и его перевели на спокойное место в полицейское управление Милана. Казалось бы, сиди себе за столом да пиши протоколы, но и тут, в отделе предупреждения преступлений, он мотался по всему городу, правда, в машине, а не на лыжах. — Когда же он придет? — спросил Валенцано по телефону и уставился на Шпагу, который судорожно мигал и делал ему какие-то знаки. Валенцано понял. — Дело крайне срочное. Синьору Шпаге нужно переговорить с ним еще до восьми. Вечером у него телепередача и… — Тут Шпага вырвал у него трубку. — Это я, Шпага, — прохрипел он. — Разыщите Пьерантони во что бы то ни стало. Меня грозятся убить… Нет, нет, никаких старших сержантов. Мне надо поговорить именно с Пьерантони. Ясно вам? Он бросил трубку на рычаг и снова принялся читать, вернее, изучать письмо, состоявшее всего из двух фраз. — Но что все-таки произошло? Паола поднялась с кресла, подошла и протянула руку. — Покажи, что там. Шпага ничего не ответил. Тогда она зашла сзади и прочитала, заглядывая через его плечо. «Ты обречен. Во время телешоу я тебя прикончу, паяц». — Так я и знала! — воскликнула она, но без тени волнения, и это привело Шпагу в тихое бешенство. А она злорадно порадовалась, что предсказания мадам Лупис сбываются, и главное, после тысяч и тысяч восторженных, дурацких эпитетов кто-то назвал его паяцем, каковым она и считала мужа. Заметив однажды, что, в об-щем-то, безобидное слово «паяц» больнее всего задевает его самолюбие, она во время исступленных ссор всегда сама так его называла. Он же очень себя ценил и считал подобное оскорбление не только незаслуженным, но и подлым. Ну вот, а теперь еще кто-то убедился, что ее муж — паяц. — Что? Шпага вскочил и со злобой подбежал к жене, что прямо-таки поразило Валенцано — в студии Шпага даже с простыми помощницами обращался деликатнейшим образом, словно это фарфоровые статуэтки. — Что ты знала? — Что тебе хотят навредить. Лупис сказала, что ты сейчас в самой критической фазе. — Кто хочет мне навредить? — Этого она не открыла. Шпага деланно захохотал. Конечно. Взяла и не сказала, эта корова. Приходит, раскидывает свои гнусные сети, а потом, мило так, предупреждает — ваш муж в ловушке. Тут он, к собственному удивлению, понял, что в самом деле поверил предсказаниям старухи в дурацком полутраурном платье. До сих пор он в душе обвинял эту ведьму лишь в наглости, не решаясь признать, что она — вестник несчастья. А вот теперь это подтвердилось. — Но что она, черт побери, в точности сказала? — Что в созвездии Близнецов и Марса наступила критическая фаза. А это грозит тебе неприятностями на весь цикл, который начался сегодня. — Разрешите посмотреть? — робко сказал секретарь Валенцано, протягивая руку к письму. Пока он заметил лишь, что автор письма даже не прибег к печатным буквам. Шпага неохотно протянул ему письмо и спросил: — Они хоть сказали, где сейчас находится Пьерантони? — Нет. У него сегодня свободный день. Но они постараются его разыскать. Валенцано сразу отметил, что написано письмо изящным почерком. Анонимный адресат явно не боялся графологической экспертизы и изложил свои угрозы четким почерком без помарок. Буква Т красиво сливалась с последующими согласными, а двойное Ф было выведено просто элегантно. Скорее всего это просто шутка. Все же Валенцано не рискнул высказать свои умозаключения, ведь Шпага, несомненно, принял угрозу всерьез и сильно испугался. Но за него это сказала Паола. — Да нет же, это просто глупая шутка. — Еще бы, тебе-то самой ничего не грозит! В крайнем случае рискуешь стать вдовой, веселой вдовой. Он сбросил с колен морду Балайки, которая удалилась, крайне обиженная полным пренебрежением к ее ласковому участию. — Помните, однажды Лючии тоже угрожали смертью, — сказал Валенцано, пытаясь успокоить Шпагу.