Я сидела довольная, гордая непонятно чем и смотрела в темноту. Мороз вышиб из меня часть хмеля, но не весь. И Ферах был прав, финальные три стопки настойки на шишках были лишними. Ног я почти не чувствовала, и надеялась, что не от холода. Лир что-то безостановочно ворчал, но его голос слился в единый шум с углом в моей голове. Фер вообще бессовестно спал. Ну и хрен с ним. Я стала маленькой, легенькой и неведомой. Ко мне из тьмы вылетали маленькие ажурные снежинки, делали пируэт у меня под носом и исчезали во тьме. Я хихикнула и птичкой выпорхнула из тулупа. Я попыталась улететь следом за снежинками, но Фер ухватил меня за перья и удержал. Ну и пусть! Мне и так было хорошо. Из тьмы появилось белое, как снег, лицо Магды. Она гневно уставилась на меня и, раззявив гнилую пасть, попыталась проглотить снегоход. Я заорала и плюнула в нее огнем, прямо в гнилую пасть. Ферах рынком вернул меня в тулуп. Лир с воплей пытался удержать ушедший в занос снегоход. Нас мотнуло, как будто мы были игрушками в коробке. Я опрокинулась на Фераха, потом нас швырнуло назад, и снегоход остановился. — Да ты охуела! — истошно завопил Лир, убедившись, что мы стоим на месте. — Что за фейерверки?! — Что?... — не поняла я. — Ты начала плеваться огненным шарами, — пояснил Ферах, отодвинув меня от себя. — Я такое только на весеннем фестивале видел. И то у факиров как-то... не так страшно выходит. — Да блин, просто охуенно! — Лир попытался завести двигатель. Под капотом минуло синим и ничего не вышло. Механик с руганью спрыгнул в снег и провалился в него почти по пояс. Барахтаясь и цепляясь за снегоход, он проковылял к капоту и поднял крышку. — Нахрена вы вообще ей нужны? Одна жжет проводку, другая двигатели! Никакой пользы, кроме вреда! — Прямо ругать богиню Лир не посмел, а вот на наши с Камой бедовые головы не пожалел. — Извини! — пробормотала я, но он услышал и выплюнул: — На извини до ворот не доедешь! — он что-то пощупал около минодвигателя — Фонарь дай! Мы передали ему фонарь, Лир подключился к батарее и посветил себе. — Помочь? — Сидите и не мешайте, — он прицепил фонарь на плечо и занялся своей работой. Мы послушно молчали и не мешали. Я поглядывала в темноту. Показалось или нет? Мне стало страшно, что мы стоим посреди снежного поля и видны любой дряни. Но что я могла поделать? Только не глушить двигатель, но для этого надо вернуться на четверть часа назад в прошлое и вломить себе леща до того, как я начну ворожбить. Идея, конечно, заманчивая, но даже пьяная я понимала, что это невозможно. По требованию Лира я переползла на водительское место и попыталась запустить двигатель. Удалось. — Как мастер Рахаил тут с вами не сошел с ума, — Лир захлопнул капот и с трудом проковылял обратно к приступке перед водительским сиденьем. — Ну, он крепкий, — я перебралась к Фераху. Если из старика можно было бы сделать гвоздь, им бы Амазда сумел нанизать все земли на одну ось, и ещё Извечный Огонь в придачу. — Ну, поехали, — Лир включил фары и вывел нас обратно на кое-как укатанную дорогу. Я ещё раз оглянулась, пытаясь увидеть наши следы и место, где меня настигло видение. Было ли это просто видение или из тьмы к нам что-то на самом деле вышло? Увы, уже не узнать. Утром следы заметёт, а просить Лира подвезти нас к тому месту бесполезно. К сожалению, холодный воздух и происшествие на дороге не выветрили из моей головы алкоголь до конца. Спуск со снегохода дался мне с трудом. Вспомнив, кто именно послал меня на станцию, я заупрямилась и объявила, что пойду к Рахаилу утром. Но Лир решительно протащил меня за руку в его кабинет. Я решила было сопротивляться, но когда придумала, как это сделать и приготовилась вырывать руку из его хватки, Лир уже открыл замок своим ключом и усадил меня в кресло. Я испуганно оглядела кабинет старика, не понимая, как я тут оказалась. — Ты волшебник? — прямо спросила я у Лира. Тот покрутил пальцем у виска, велел Фераху не спускать с меня глаз и не давать уйти. — Знаешь, я готов поклясться Тиарой, что ты после чайной не выпила ни капли больше. Но ведёшь себя, как если бы пила пшеничную всю дорогу. Я хмыкнула и поднялась на ноги. — Есть такое. Я странно пьянею. Не как все люди. Сначала вроде ничего, а вот через часик меня накрывает. Впервые когда напилась, радовалась, что не пьянею. А потом брат сказал, что я принялась рассказывать, как папа кормил меня во время осады котлетами из нашей соседки. По-моему, Фераху стало нехорошо. Он сел на табурет для посетителей и обхватил руками голову. — Просто не продолжай, а? — Хорошо, — легко согласилась я и прошлась вдоль полок с папками и документами. Учёт, поставки, текучка. Личные дела за неплотно закрытыми дверцами деревянного шкафчика. Обычно Рахаил их запирал, а ключ носил с собой. Я оглянулась на его стол. Так и есть, что-то искал в личных делах. Я, обуреваемая пьяным любопытством, плюхнулась в кресло старика и по-хозяйски повернула к себе корешки папок. — Тебе же влетит, — устало заметил Ферах. — Ага. О, смотри, тут и твоё есть! Рыцарь вскочил на ноги, как будто его укусила в задницу целая стая ос. Я от неожиданности крякнула. Надо же, как быстро двигается! — Не трогай его! Я махнула рукой, отправляя его жестом обратно в кресло. Ферах с неожиданной силой дёрнулся, пытаясь встать. Мне пришлось даже напрячься, чтобы удержать его там. Пьяной я ворожбила всегда лучше, чем на трезвую голову. Но Фер меня удивился. Он так сопротивлялся мне, что чуть было на самом деле не встал на ноги. — Майя, прекрати немедленно! Как человека тебя прошу! Положи папку! — Что у тебя там такого? — меня распирало пьяное любопытство. Я зафиксировала его в кресле и обеими руками ухватилась за верхнюю папку, на чьём корешке значилось имя моего товарища. — Майя, прекрати пожалуйста, — Рыцарь как-то излишне обречённо и внезапно опустил руки, прекратил сопротивляться и отвернулся. — А ты потомственный рыцарь! — Да. Пожалуйста, я тебя очень прошу, положи всё на место. Я тебе не прощу, если ты так не сделаешь, клянусь! — Да брось, что такого ужасного ты наделал, что прямо ужас-ужас? — я пролистала сведения о семье, посмотрела на фотографии его родителей. Оба были орденцами, мать рыцарем, а отец мастером-оружейником без принятия обетов. Оба выходили весьма достойными людьми. Я почувствовала прилив симпатий к Феру. Мои родители тоже были рыцарями. Только мама — мастер-инженер без посвящения, а отец просто рыцарь-наставник. Следующей шла выписка из средней школы с отличными характеристиками и оценками. Направление на орденскую практику. Говорили, что раньше в Орден принимали только уже сложившихся и доказавших свою доблесть людей любого происхождения и рода занятий. Главном было желание служить общему благу Альдари. Ныне всё было по-другому. Наше сестринство почему же на самом деле не хочет присоединяться, будучи нищим, как храмовая мышь? Потому что это конец сестринства. Сначала они поназначают на места жриц своих женщин-магистров, потом они захватят совет, потом возьмут и унифицируют подготовку послушниц, чтобы она соответствовала стандарту ордена, а потом всё. Чудеса закончатся, Тиара покрутит пальцем у виска и повернётся к нам задом. Ну, она как-то и так не смотрит на нас, но если наши голоса перестанут хотя бы изредка до неё долетать, то она перестанет даже оглядываться. Солнечная Танцовщица не так уж и нуждалась в нас, вопреки общему мнению. Так, что-то я не о том думаю! Ферах снова тихо, чуть ли не плача, попросил: — Майя, прошу, не надо. — Да ладно, — пролистнула лист с направлением на практику. В крепость Альмериш в коронных владениях Ланны, знакомое название. Я там бывала? Ага, тоже на практике. Правда, моя закончилась плохо. Я отогнала эту мысль и перевернула лист. «… по предварительному сговору, группой, 23 числа осени 219 года, совершили нападение на сестру Р** Р** , шестнадцати лет, прибывшую в означенную крепость для обучения по договору с сестринством Тиары-Асаи. По отношению к сестре Р** Р** было совершенно бесчестное насилие группой, участие подсудимого установлено. При совершении этого акта потерпевшая бессознательно и в целях защиты своего здоровья и достоинства нанесла смертельные увечья претенденту Ралефу Имиру. После чего нападавшими потерпевшей были нанесены множественные увечья разными предметами по голове и телу с целью причинения смерти. Участие потерпевшего не установлено, показания, что он пытался остановить насилие ничем не подтверждаются и посему смягчающим аргументом выступить не могут…» К моему горлу подкатился комок. Я охнула и едва успел подтащить к себе корзинку для бумаг. Меня вырвало. Вышло всё выпитое и съеденное, что ещё оставалось во мне. Но мне было похрену на то, что из меня льётся и как я выгляжу. Скрипнул стул под Ферахом. Мне было на него плевать, меня выворачивало наизнанку. Желудок ещё несколько минут плясал, пока не осталась только желчь. Когда я смогла разогнуться, Ферах стоял рядом со мной, очень и очень бледный. — Я же говорил... — А мне сказали, что всех вас, мудаков, повесили, — выдохнула я, вытирая рукой рот. — Брату моему не попадайся на глаза, он тебя точно убьёт. Не хочу, чтобы его повесили. Я не нетвёрдых ногах поднялась со стула и выпрямилась. Ферах стоял неподвижно, и цветом лица стал похож на штукатурку на стене за его спиной. — Мне надо полежать, — я попыталась улыбнуться, едва не согнулась от очередного спазма, и на ватных ногах попыталась пройти к двери. Ферах очень медленно поднял руку и едва слышно — так, что я скорее поняла, что он хотел сказать — предложил помощь. Я отмахнулась. Обойдусь как-нибудь. Во рту остался мерзкий привкус моей собственной блевотины. Не знаю, что стало причиной, но я чувствовала себя трезвой. Моё сознание было ясным, как тоненькая ночная наледь на проруби. В коридоре я столкнулась с Рахаилом. Старик попытался меня остановить, но я послала его ко всем чертям и, с трудом сдерживая слёзы, ушла к себе. 11 Я рыдала, каталась по кровати и страдала. Так тянулись часы. Мир то начинал плясать, то покрывался цветными пятнами, то становился отвратительно живым и обыденным. Почему он не рухнул?! Потом зашел Лир и принёс обед. Я спросила, а где завтрак, он сказал, что уже прошел, и что пение петухов в птичнике мне не послышалось. Я кое-как поела, почитала книгу и снова принялась страдать. Боль наваливалась на меня, как морской прибой, волнами. Вот я лежу, понимаю, что зря пережевываю события более чем десятилетней давности, что надо бы спуститься в храм, проверить, как идёт ремонт отопления, поговорить с Тиарой. Сходить стащить кусок праздничного пирога. У меня ученица, в конце концов! А потом мне становилось страшно и больно. Я сворачивалась калачиком под одеялом, обнимала подушки, плакала, и некому было меня обнять и утешить, повторив для меня, что я сильная и никто более никогда не посмеет даже тронуть меня и пальцем. Я вспоминала свои собственный страхи и боль, а потом снова страх и отчаяние, что жизнь рухнула в один момент из-за каких-то сволочей. Я мечтала, что их жизнь окажется сломанной так же, как моя, а нет, вон он, здоровый, откормленный, милый, стеснительный и всеми уважаемый. Почему его не повесили? Почему он стал таким хорошим человеком, что его даже не повесить?! Почему он вообще оказался тут? Я орала от боли и каталась по кровати, грызя одеяло. К чёрту всё. Пусть всё катится. Как только сюда прибудет первый же поезд, сяду на него и уеду домой. Когда я не нашла в себе сил спуститься в храм перед ужином, похоже, забеспокоились. Ко мне пришел Рахаил. Комендант крепости прикрыл дверь и сел на край кровати. — Ты жива ещё?