– Маргарета Сагерлиед и ее муж Юхан Нильссон, – задумчиво произнес Альф Хульт и кивнул в сторону собственных записей. – И старая уборщица Сагерлиед, Эрика Бреннстрём, – добавил Юханссон. – Ну, не очень и старая, – проворчал Хульт. – Если твои данные верны, она, наверное, на несколько лет моложе нас с тобой. – Никаких проблем с ними не будет? – поинтересовался Юханссон. – У меня есть личный код Сагерлиед. Что касается Эрики Бреннстрём, я знаю только имя и номер телефона, который дал тебе. – Никаких, – подтвердил Альф Хульт, легко качнув головой. – Что ты хочешь знать? – Все, – ответил Юханссон. – Все, – повторил его зять. – Тогда, пожалуй, стоит объяснить тебе, что подобное может легко зашкалить в части расходов. – Не имеет значения, – сказал Юханссон, небрежно махнув рукой, он ведь был вторым по состоятельности в семье. – Ты хочешь получить все в течение недели? – Точно, – подтвердил Юханссон. – То есть у тебя хватает времени выкурить три твои трубки. «А Майкрофт ведь, кажется, курил сигары», – подумал он. – Конан Дойл никогда не был моим любимым писателем, – констатировал Альф Хульт. – Слишком уж он идеалист, на мой вкус. 47 Понедельник 26 июля 2010 года Понедельник. Новая неделя и еще один день его жизни, который прошел почти впустую. Завтрак, лечебная гимнастика, плановый визит к Ульрике Стенхольм сорока четырех лет без намека на морщины на гладкой белой шее. Невролога, дочери священника. Очень похожей на белку, когда она крутила своей головкой с белой, коротко подстриженной шевелюрой. – Как у тебя дела? – Двигаюсь вперед, – сказал Юханссон. «Черт с ней, с постоянной головной болью, с давлением в груди и с бесполезным придатком, в который превратилась правая рука. Кончай ныть». – У меня такое же впечатление, что ты двигаешься вперед, – согласилась она. – Физиотерапевт очень тобой довольна, кстати. И по словам Пии, у тебя дома тоже все работает как часы. – А как твои дела? – поинтересовался Юханссон. – Ничего. – Ульрика Стенхольм покачала головой. – Я просмотрела все бумаги отца. Все пакеты и картонные коробки, и, будь уверен, действовала очень тщательно. Но не нашла ничего, кроме заколки и конверта, в котором она лежала. – Но что-то ты все-таки, наверное, нашла, – возразил Юханссон. – Ничего, касающегося Жасмин. Несколько старых программ выступлений Маргареты Сагерлиед в церкви Бром-мы, пару приглашений моим родителям на ужин к ней домой в ту пору, когда ее муж еще был жив, несколько старых фотографий, скорее всего сделанных, когда папа и мама гостили у нее и ее мужа. На одной она поет в церкви. По-моему, ее сделали во время рождественской мессы в семидесятые. Я положила их сюда, – сказала она и протянула коричневый конверт. – Это все? – Да, все, – ответила Ульрика Стенхольм. – А как дела у тебя? – Нормально, – сказал Юханссон. – Скоро я возьму его. – Ты знаешь, кто это? Можешь рассказать? Ульрике Стенхольм с трудом удалось скрыть удивление. – Обещаю, ты первой все узнаешь, – заверил Юханссон. «Почему я так сказал?» – подумал он. – Обещаешь? – Обещаю. – Я чувствую себя предателем, – поведал его лучший друг три часа спустя. – Я слушаю, – сказал Ларс Мартин Юханссон, уже просчитав, как обстояло дело. Повторилась обычная история с семейными отношениями и неожиданными сложностями, порой возникающими на ровном месте. Все началось с того, что у Ярнебринга появился новый автомобиль. И пусть он даже получил его за полцены, по мнению супруги Ярнебринга, у них хватало проблем поважнее и было куда тратить деньги. Особенно у двоих людей, живущих на ее зарплату полицейского и его пенсию. – И что тебе пришлось сделать? – спросил Юханссон, хотя уже знал ответ. – Сдался, – ответил Ярнебринг. – Она купила горящую путевку для нас в Таиланд. Отпуск любви. По ее мнению, ей надо взять бразды правления в свои руки, если она хочет сохранить меня. Всего только неделя. – В разгар шведского лета, – констатировал Юханссон, внезапно почувствовав возбуждение, которое отныне неизменно приходило на смену его головной боли, неприятным ощущениям в груди, страхам, злости и унынию. – Ах, эти женщины… – проворчал Ярнебринг. – Я справлюсь, – сказал Юханссон. «Только обещай ничего не говорить моему брату». – Я уже разговаривал с твоим братом, кстати, – сообщил Ярнебринг, словно научился читать чужие мысли. – И что он сказал? – Что не стоит позволять бабам командовать. А потом порекомендовал несколько хороших мест в Таиланде. «Похоже на Эверта», – подумал Юханссон. Как только Ярнебринг покинул его, вошла Матильда и принесла ему большую чашку чая и бутерброд. Грубый ржаной хлеб, салат, порезанные кружочками помидоры, все от души покрыто слоем вяленого мяса. И он снова испытал угрызения совести. – За мной так не ухаживали с тех пор, как я в раннем детстве лежал дома больной, – сказал Юханссон. Матильда кивком указала на ящики с бумагами, стоявшие на полу рядом с диваном: – Работаешь над каким-то старым делом? Ты же знаешь, насколько важно для тебя сохранять спокойствие и не нервничать? Тебе надо научиться расслабляться. – Случай как случай, – проворчал Юханссон. – Старое нераскрытое убийство. – Убийство – это круто. – Не будь ребенком, – сказал Юханссон и покачал головой. – Там нет ничего крутого. Просто грустная история. И ужасная к тому же. – Если хочешь, я могу тебе помогать. – Вряд ли получится, – сказал Юханссон. – Почему же? – Материалы расследования считаются секретными как раз для того, чтобы любопытные личности вроде тебя не могли в них копаться. – Можешь не беспокоиться относительно меня, – сказала Матильда. – Я умею держать язык за зубами. – О’кей, – сдался Юханссон, которому в голову пришла еще одна ценная мысль. – Ты умеешь искать в Сети? – Не так хорошо, как Лисбет Саландер[6], но я справлюсь. «Какая еще Лисбет Саландер?» – подумал Юханссон. – Ты, пожалуй, могла бы отобрать из Интернета все, что найдешь, о человеке по имени Йозеф Саймон. – Понятно, смогу. Ты скоро узнаешь о нем все, – пообещала Матильда. – Он и есть главный злодей? – Нет, – усмехнулся Юханссон. – Он – врач, родился в 1951 году. Прибыл в Швецию в качестве политического беженца из Ирана в семьдесят девятом. В девяностом покинул Швецию и перебрался в США. Вероятно, ужасно богат. Трудится в области фармакологии. – Почему тогда он так интересует тебя? – Я хочу знать, как он справился со своим горем, – ответил Юханссон.