49 Вторая половина вторника 27 июля 2010 года Матильда переговорила с Пией, та в свою очередь побеседовала с его кардиологом, и сейчас сюрприз стоял на столе перед ним. Бокал бордо. Юханссон сначала осторожно втянул носом воздух над ним. «Оно может пахнуть так, только когда во рту не было ни капли уже почти месяц», – подумал он. А потом осторожно попробовал вино и ощутил ту самую свободу, которую могли дать только две маленькие белые таблетки, но сейчас она пришла сразу же. – Не более двух бокалов, – сообщила Матильда. – По данному пункту все строго. Два – нормально, три – ни в коем случае. – Мы можем найти тару побольше, – предложил Юханссон. Он улыбнулся и отсалютовал ей бокалом. – Кстати, о другом. Где ты живешь? – В Хягерстене, у меня там две комнаты и кухня, снимаю, одна-одинешенька. Почему ты спрашиваешь? – Как раз перехожу к этому, – ответил Юханссон. – Во сколько тебе обходится жилье? Две тысячи в месяц? – Ты смеешься надо мной? Возможно, кто-то и платит столько, если живет в Лапландии. Я же выкладываю шесть штук ежемесячно. А сколько отдаешь ты сам, кстати? – У меня собственная квартира. – Это я уже поняла, – сказала Матильда и вознесла глаза к потолку. – Слава богу, не совсем дура. И какая за нее месячная плата? – Никакой фактически. У нашего товарищества есть бизнес-площади, которые мы сдаем в аренду, и за счет них покрываются все расходы. Поэтому не надо ничего платить. – О какой справедливости в жизни тогда можно говорить, – вздохнула Матильда. – Сколько ты зарабатываешь? – Тринадцать тысяч в месяц без налогов. А ты сам? Хотя это, наверное, тайна? – Честно говоря, не знаю. Пия занимается этим делом. – И почему мы говорим об этом? – Я случайно услышал часть твоего разговора, – признался Юханссон. – Подслушивать нехорошо. – Я знаю, – кивнул Юханссон. – Но это старая профессиональная привычка. – Я в курсе, да и сама люблю подслушивать. Матильда восторженно посмотрела на него. – Так о чем это я?.. – спросил Юханссон. – Моя арендная плата, сколько я зарабатываю, потом ты еще подслушал чужой разговор, – напомнила Матильда. – Именно, – сказал Юханссон. – Двадцать пятого, то есть позавчера, ты получила зарплату. Тогда же одолжила деньги матери под обещание вернуть почти сразу же, так чтобы ты смогла отдать за квартиру до конца июля. А до него четыре дня. Но сейчас она не в состоянии сделать это и тебе нечем заплатить за жилье. Скажи, а как много она заняла? – Достаточно, чтобы мне не хватило на квартплату. – Подобное часто случается? – Завязывай, – сказала Матильда. – Это ведь не имеет к тебе никакого отношения. – То есть, насколько я понял, подобное случалось и раньше, – не сдавался Юханссон. – Ты можешь понимать мои слова как угодно, но это, прости, не твое дело. – Пока под угрозой не оказывается мое здоровье, – проворчал Юханссон и улыбнулся ей. – Скажи, если тебе надо в долг. – Если я одолжу у тебя деньги, меня выгонят с работы. Кроме того, я не хочу занимать у тебя, да будет тебе известно. – И все-таки скажи, если передумаешь, – буркнул Юханссон и пожал плечами. Закончив трапезу и собрав языком последние драгоценные капли из своего второго бокала, он попросил Матильду принести ему кофе. А потом направился прямой дорогой к тайнику, не без труда извлек свою заначку, облегчил ее на шесть тысячных купюр, сложил их пополам и сунул в карман ее куртки, висевшей на крючке в гардеробе. – Куда ты ходил? – спросила Матильда, войдя с подносом в его кабинет. – В сортир, – ответил Юханссон и ухмыльнулся довольно. – Наверное, все из-за красного вина, которое я влил в себя. – Наверняка, – согласилась Матильда и начала добавлять молоко в его чашку с кофе. – Скажешь, когда хватит. – Стоп, – скомандовал Юханссон. – Ты меня извини, мне надо позвонить. Он набрал номер Эрики Бреннстрём, явно не горевшей желанием общаться с ним. Сначала объяснил, кто он, потом сказал, что хочет поговорить об убийстве двадцатипятилетней давности, где жертвой стала девятилетняя соседка Маргареты Сагерлиед Жасмин. И его сразу же перебили: – Я прекрасно знаю, кто ты. Аксель, Аксель Линдерот позвонил мне и поведал о том, что ты наверняка дашь знать о себе. Я даже видела тебя по телевизору много лет назад. Но не понимаю, о чем ты хочешь поговорить со мной. – О Жасмин, как я уже сказал, – повторил Юханссон. – Ты же единственная встречалась с ней из тех, кого я знаю. – А ее родители? – Мне до них не добраться. Они покинули Швецию более двадцати лет назад. – Да, но я по-прежнему ничего не понимаю. Я ведь встречалась с ней десять, самое большее двадцать раз, и с той поры минуло не менее двадцати пяти лет. – У тебя самой две дочери, которые были того же возраста, как и она. По-моему, это достаточная причина для разговора, – сказал Юханссон. – Мне надо в прачечную после обеда, – возразила Эрика. – Никаких проблем. Я сам загляну к тебе. Например, через час. – Позвони перед тем, как придешь, – попросила она. – Обещай позвонить перед приходом. «Ну наконец-то, – подумал он, закончив разговор. – Неужели так трудно пойти навстречу и помочь полиции?» – Матильда! – крикнул он. – Да, шеф, – откликнулась его помощница, которая, скорее всего, стояла, прислонившись снаружи к двери кабинета. – Разогревай мотор Бэтмобиля, – распорядился Юханссон. – Труба зовет на бой. Вероятно, дело в вине, решил он. Никакой головной боли, никакого давления в груди, даже никакого возбуждения. Он спокоен и полон решимости. Как тот, для кого главным правилом в работе всегда было оценить ситуацию, не придумывать ничего лишнего, не верить в случайные совпадения. 50 Вторая половина вторника 27 июля 2010 года Эссинге-Бругатан, построенный в тридцатые годы дом, лифт, небольшая двушка на самом верху. Две комнаты и кухня с небольшим альковом, расположенным рядом со столовой. «Наверняка именно там раньше спала Эрика, – подумал он. – Когда ее дочери делили меньшую из двух комнат. Та самая квартира, куда она переехала почти тридцать лет назад, и здесь выросли две ее девочки. И они жили с матерью вплоть до того, как разбрелись кто куда». Ему не понадобилось даже спрашивать. По обстановке и по всему, увиденному на полу, потолке и на стенах, он понял, что именно здесь она провела последние двадцать семь лет своей жизни. Не самой легкой, кстати. Ей приходилось усердно трудиться и экономить каждое эре, чтобы обеспечить нормальное существование и хоть какой-то уют. И сама Эрика оказалась под стать такой жизни. Хорошо тренированная, худощавая, с настороженным взглядом, сильными загорелыми руками, еще сохранившая остатки былой красоты. С быстрой походкой и мечтами о будущем, проглядывавшими в ее улыбке и глазах. Она все еще хорошо выглядела. Эрика приготовила ему кофе, даже не спросив, не хочет ли он чая. «Такие мы и есть, настоящие норландцы», – подумал Юханссон, и что-то шевельнулось у него в душе.