– Еще одно так называемое «убийство чести», которыми занимаются арабы, мусульмане. Бекстрём ведь знал это лучше, чем все другие. Ярнебринг кивнул с мрачной миной. – Но при чем здесь изнасилование? Как он смог объяснить это? Бедную девочку ведь изнасиловали. Ярнебринг удивленно пожал плечами: – Никаких проблем. По словам Бекстрёма, такие, как отец Жасмин, трахались с овцами, а если не было возможности, со своими детьми. Потом, как ни прискорбно, подоспела подмога со стороны матери девочки. Как я уже говорил, родители Жасмин как раз разводились, когда все случилось, и мать, чтобы склонить весы в свою сторону, написала заявление на мужа, обвинив его в неоднократном избиении. Дело по нему, кстати, закрыли довольно быстро, но, по-моему, он прилично поколачивал ее время от времени. Ярнебринг кивнул задумчиво. – А всего за пару месяцев до трагедии с их дочерью, мать добавила к своим старым обвинениям заявление, где утверждала, будто он сексуально домогался девочки. Так она хотела укрепить свои позиции. Оба жаждали получить опеку над ребенком, но в ожидании суда решили, что Жасмин будет жить у каждого из них по неделе. Школа, где она училась, находилась, кстати, в Стокгольме. Довольно приличное частное заведение, и она пошла туда, пока еще родители жили вместе. – И это правда? – спросил Юханссон. – Он на самом деле насиловал дочь? – Нет, – сказал Ярнебринг. – В этом у меня нет никаких сомнений. Я как раз перехожу к этому, – продолжил он. – Но в том, что он поколачивал жену, я совершенно уверен. К концу их совместного проживания, кроме того, мне кажется, подобное случалось довольно часто. – Исключительно мрачная история, – вздохнул Юханссон. – Дальше будет еще хуже, – проворчал Ярнебринг. – Я слушаю, – поторопил его Юханссон. – Когда нашли Жасмин, ее отец по-прежнему находился невесть где. К тому времени он отсутствовал уже целую неделю. На следующее утро, в субботу, в теле- и радионовостях рассказали о страшной находке. Не прошло и пары часов, как родитель девочки появился в полицейском участке Сольны. Полностью не в себе. – И как все пошло дальше? – К черту, все пошло к черту. Когда Бекстрём допрашивал его в первый раз, папаша попытался сломать руки и ноги коротышке Эверту. Он был здоровый, крупный парень, выглядел примерно как я. Но Бекстрём не настолько глуп. Поблизости хватало коллег, и отцу Жасмин прилично досталось, прежде чем его отвели в камеру. Прокурор сразу принял решение задержать его. В тот момент он полностью поддерживал Бекстрёма. И большинство коллег тоже, да будет тебе известно. Даже я придерживался того же мнения в той ситуации. Его история о том, чем он занимался, пока отсутствовал неделю, к тому же, к сожалению, оказалась лживой. – И как она звучала? – Якобы он сидел в домике в шхерах совершенно один и философствовал о смысле жизни. Хибару ему одолжил коллега, что само по себе оказалось правдой, но все остальное было ложью по старой как мир причине. – Поход налево. Он развлекался с новой пассией, – констатировал Юханссон. – Конечно, – подтвердил Ярнебринг. – Но прошло несколько дней, прежде чем он признался. У него были свои сложности, если можно так сказать. – Вот как? И в чем же они заключались? – поинтересовался Юханссон. – Он уже обзавелся постоянной партнершей, как я говорил. Тоже доктором, его возраста. В этой истории хватает врачей, кстати. Именно с ней он жил на вилле в Эппельвикене, и вилла эта принадлежала ей, досталась от родителей. И они с этой женщиной встречались уже год, прежде чем он переехал от матери Жасмин. В то время его пассия отсутствовала. Отправилась в Испанию в отпуск на четырнадцать дней, навестить своих родителей, которые жили там, и ее новый сожитель воспользовался случаем. Закадрил молодое дарование, работавшее в одной с ним лаборатории, арендовал домик в шхерах у сослуживца, а там все пошло как обычно. Они играли в зверя с двумя спинами сутки напролет. Девица, которую он снял, была в два раза моложе его и тоже воспользовалась случаем оттянуться по полной программе. У нее жених служил в армии. – В два раза моложе, ты говоришь. Но ведь не папаша лишил жизни свою дочь? – Об этом и речи нет, – сказал Ярнебринг. – Он не убивал Жасмин. Конечно, не пропускал ни одной юбки. Любил распускать руки, но педофилом точно не был. Не больше, чем ты и я. Ему уже исполнилось тридцать четыре года, когда убили его дочь, он родился в пятьдесят первом, если я не ошибаюсь. Девице, составлявшей ему компанию в шхерах, было только девятнадцать, но ребенком ее точно не назовешь. Молодая красивая блондинка. Ни ты, ни я не отказались бы от подобного предложения с ее стороны. – Когда ты выяснил это? – спросил Юханссон. – Как только встретился с ним, – сказал Ярнебринг. – Он сидел в кутузке и, главным образом, бросался на стены. Через несколько дней я поднялся в изолятор и сам допросил его. И по большому счету сразу понял, что это не он. Парень просто сходил с ума от горя из-за случившегося с его дочерью. – Ты был абсолютно уверен? – Не тот тип, скажем так. С какой стороны ни посмотри. Мне удалось, по крайней мере, наладить хоть какой-то контакт с ним. Во всяком случае, он мне рассказал, что есть человек, способный создать ему алиби. Его знакомая женщина, с которой он вместе работал. Имя он не захотел мне назвать. И тогда я объяснился с ним напрямую. Сказал, что расследование зайдет в тупик, если он не образумится. Что мы будет топтаться на месте, пока не сможем разобраться с ним. И, если он невиновен, как утверждает, ему следовало задуматься над этим. Тогда я наконец узнал ее имя. Конечно, все, как ты сказал. В тот момент вдобавок стали потоком появляться другие доказательства его алиби. Люди, разговаривавшие с ним по телефону, видевшие его и девицу в хибаре, которую они снимали. Все как обычно. – Что произошло потом? – Я переговорил с прокурором и Бекстрёмом. У прокурора в ту пору уже появились сомнения, его, кроме того, беспокоили переговоры об аресте, так как мало что свидетельствовало против папаши. Бекстрём же остался верным себе. По его словам, каждый думающий человек понимал, что преступление совершил отец. А внезапно появившиеся свидетели просто лгали с целью защитить его. И все в таком роде. – В тот самый день, когда отца должны были арестовать, мы получили ответ от экспертов. На теле Жасмин и ее одежде удалось найти сперму. Группа крови преступника не соответствовала отцовской. О тесте на ДНК и речи не шло в те времена, но группы крови хватило за глаза. – Потом прокурор сдался, и папашу отпустили, – заключил Юханссон. – Точно, – подтвердил Ярнебринг. – Ты явно имел дело с подобным раньше. Не сдавался только Бекстрём. Если не отец изнасиловал свою дочь, значит, кто-то из его друзей смог позабавиться с ней. Во всей этой чехарде прошло более четырнадцати дней после ее исчезновения, прежде чем мы сумели навести хоть какой-то порядок в нашей работе. Опять же, продолжался период отпусков и жутко не хватало людей. Нас было в три раза меньше, чем при обычных обстоятельствах. Чем требовалось, чтобы хоть как-то двигаться вперед. Совершенно независимо от чокнутого жирного коротышки, на чью долю выпало руководить и распределять задания. – Бекстрём продолжал стоять на своем? – Естественно. Всем, кто мог его слушать, он рассказывал, что, по имевшимся у него данным, в преступлении принимали участие по крайней мере два человека. Отец плюс его неизвестный товарищ. И немало журналистов купилось на россказни Бекстрёма. В отличие от того или иного ответственного издателя. Это также стало дополнительной причиной того, почему в средствах массовой информации не так много говорилось об убийстве Жасмин. Речь ведь шла о семье иммигрантов. Заявлениях против отца, написанных матерью. «Убийстве чести» и насилии в отношении женщин, и кровосмешении, и еще черт знает о чем. В результате получилась ужасно щекотливая история. – Могу представить себе, – сказал Юханссон. – Куча дерьма, не имевшая никакого отношения к делу и только увеличивавшая хаос. – Само собой, – подтвердил Ярнебринг. – Но говорить об этом с Бекстрёмом было пустой тратой времени. Он слушать никого не хотел. – А чего ты ожидал, – проворчал Юханссон. – В общем, из всего этого получился дьявольский компот. Ярнебринг вздохнул и покачал головой: – Расследование убийства малышки Жасмин – грустная история. По-настоящему грустная. Юханссон довольствовался лишь кивком. Он сидел молча так долго, что Ярнебринг уже начал беспокоиться за него и скосился на друга, проверяя, не спит ли тот. Или, еще хуже, не образовался ли у него новый тромб в голове. Ничего подобного. Судя по всему, тот просто думал. Сидел, погруженный в свои мысли. – Расскажи-ка поподробнее, – попросил Юханссон неожиданно. – Я хочу больше услышать о начальной стадии. Узнать все возможное о самой девчушке и ее семье. У нас еще полно времени, – добавил он и кивнул в направлении часов, висевших над дверью палаты. – А ты уверен, что выдержишь? – спросил Ярнебринг. «Начинаю узнавать тебя, – пришло ему на ум. – Хотя ты дьявольски выглядишь, особенно твое лицо». – Со мной все просто замечательно, – сказал Юханссон. «Пусть я чувствую себя как выжатый лимон», – подумал он. – О’кей тогда, – сказал Ярнебринг. – Но ты должен дать мне бумагу и ручку и пять минут, чтобы я собрался с мыслями. – Обратись к медсестре, – предложил Юханссон. – А я пока съем один из твоих бананов. «Они, по крайней мере, такой же формы, как феноменальные польские братвурст Гюнтера, – подумал он. – Хотя, к сожалению, больше ничего похожего». 14 Вторая половина среды 14 июля 2010 года – Ты спишь? – спрашивает Ярнебринг. – Нет, – отвечает Юханссон и вытягивается в своей кровати. – Тогда, – продолжает Ярнебринг, – поехали. Я собираюсь начать с погоды в тот день, когда девочка исчезла. – Я слушаю, – говорит Юханссон. – Отличный летний шведский денек, безоблачное небо, по большому счету ни ветерка. Между двадцатью и тридцатью градусами. Такая погода держалась всю неделю, и я сам сидел на работе, обливаясь потом. А куда деваться? – Малышке Жасмин, по крайней мере, повезло с погодой, – констатирует Юханссон. Поскольку там, где в его груди обычно находится сердце, вдруг оказывается только черная дыра, он уж точно не расплачется сейчас. Внезапно его охватывает такая жгучая ненависть, которая исключает появление любви, скорби и обычного человеческого сострадания. Ярнебринг смотрит на него, не скрывая удивления. – Как ты, Ларс? Может, нам все-таки подождать с этим? – Не-ет. Я слушаю. Расскажи мне, что произошло в тот день, когда она исчезла. По твоим словам, это была пятница. – Пятница 14 июня 1985 года, – подтверждает Ярнебринг. – Пятница 14 июня восемьдесят пятого, – повторяет Юханссон. Отличный шведский летний денек и ненависть, которую он испытывает, льют воду на одну мельницу. «Вспомни, что ты больше не можешь видеть сквозь стены», – думает он. 15 Пятница 14 июня 1985 года Двадцать пять лет назад Йозеф Эрмеган, последний раз разговаривая со своей девятилетней дочерью Жасмин, солгал ей.