– Неа. Они уйдут заниматься какой-нибудь военной работой и не вернутся. Ты бы вернулась? – Это другое дело. – Ты рассчитываешь на старую классовую структуру общества. – Ну и что? Она же существует. Однако тут Луиза нечаянно затронула новую, доселе скрытую «жилу»: Стелла пустилась рассуждать о политике. – На чем, по-твоему, основана классовая структура? Людям не дают возможности получить хорошее образование – в результате они способны выполнять только тяжелую, монотонную работу – либо рассчитывают на тех, у кого есть призвание, типа медсестер – те все равно будут заниматься любимым делом, как бы скудно ни платили. Вот так бедных, малообразованных людей и держат на своем месте, не давая никуда расти. Они лежали валетом на постели, завернувшись в одеяла, и поедали шоколадные конфеты. Какое-то время обе молчали. За окном бушевала непогода: барабанил дождь, пронзительно завывал ветер, словно в такт хаотичным мыслям Луизы. – Ты никогда об этом не задумывалась, да? – спросила Стелла. – С этой стороны – нет. – У тебя в семье не обсуждают такие вещи? – Да не особенно. – Луиза вспомнила, как отец ругался на лентяев, не умеющих работать. – Папа однажды рассказывал, что во время всеобщей забастовки водил автобус. Стелла лишь рассмеялась. – Вот я и говорю – консерватор до мозга костей. – А мама работала в Красном Кресте и еще в благотворительных обществах. – Благотворительность – лишь очередной способ удерживать людей в самом низу социальной лестницы. Луиза умолкла. Речи Стеллы ее изумляли. Ей не хватало ни знаний, ни опыта, ни логики, чтобы возражать, отрицать или добавить что-то свое. Позже, когда они почистили зубы и легли и к ним заглянула мисс Реннишо пожелать спокойной ночи (оказывается, на дорогу упало дерево), Луиза спросила: – Но если ты не хочешь, и никто другой не станет, кто же тогда?.. И Стелла сразу поняла, что речь идет о домашнем хозяйстве. – Не знаю. Наверное, никто. Да и вообще, бо?льшая часть домашней работы бессмысленна – смотри, сколько времени мы тратим на ненужную полировку серебра. Ответ Луизу не удовлетворил, однако она не стала возражать, не будучи уверенной в теме. Все это было так ново, так интересно и волнующе, что она решила разузнать побольше, только вот у кого? Обе планировали уехать домой на выходные, но в пятницу Луизе позвонила мать. – Боюсь, выходные откладываются: бабуле внезапно стало плохо, и я везу ее в больницу. – А что случилось? – Я же сказала – плохо себя чувствует. В последнее время она стала забывчивой, а теперь вообще утратила связь с реальностью, и слуги с ней не справляются, так что я перевожу ее в лечебницу возле Танбридж Уэллс: мне говорили, там очень хороший уход. Папы тоже нет – ему никогда не дают отпуск, так что давай перенесем на следующие выходные. – Но я могу спокойно остаться дома и без тебя! К тому же вряд ли это займет больше одного дня. – Боюсь, что больше: сперва нужно съездить во Френшэм забрать ее от тети Джессики, затем отвезти в лечебницу, потом закрыть ее дом в Лондоне, разобраться с бедной Брайант – та практически на грани нервного срыва. Бабуля заказывает безумное количество еды для званых ужинов, а потом никого не зовет, поскольку никого уже не помнит, и в результате винит во всем бедную Брайант. – Боже правый! Да она совсем с катушек съехала! – Она просто сбита с толку, – возразила мать с нажимом. Когда Луиза рассказала обо всем Стелле, та предложила: – Может, тебе поехать к нам? Только мне нужно спросить разрешения. Так и получилось – после долгой возни и суеты. Сперва мать Стеллы дала согласие, а потом мисс Реннишо заявила, что надо получить разрешение от матери Луизы. Последняя потребовала телефон миссис Роуз… – Господи, ну зачем все это? – воскликнула Луиза. – Почему они обращаются с нами как с детьми? – И не говори. А если бы мы были мальчиками, то через год уже считались бы годными ехать во Францию и умирать за нашу родину. Ну я, по крайней мере. – Стелла в свои восемнадцать была на год старше Луизы. – А твоя семья часто говорит о политике? – спросила Луиза в поезде. – Они говорят обо всем на свете; они так много болтают, что им не хватает времени выслушать ответ, а потом жалуются, что никто никого не слушает. Не переживай – мы найдем чем заняться. Роузы жили в просторной, темной квартире на Сент-Джонс-Вуд. Лифт, похожий на клетку, издавал при движении загадочные звуки. Дверь украшал цветной витраж с железной решеткой. Им открыла низкорослая приземистая женщина. Вид у нее был такой, словно ей все надоело, и она от этого безумно устала: черные глаза с темными кругами и поджатые в трагическом смирении губы. Завидев Стеллу, женщина улыбнулась и энергично похлопала ее по спине, затем поцеловала. – Это тетя Анна, – представила ее Стелла. – А это моя подруга, Луиза Казалет. – Все наоборот! Сколько раз тебе повторять: представлять надо младшего старшему! – Из глубин мрачного коридора, тянувшегося, казалось, бесконечно, возникла мать Стеллы. – Совсем ребенок, – пробормотала тетя Анна и, кивнув Луизе, удалилась. – Как поживаете, Луиза? Я так рада, что вы составите компанию моей девочке. Стелла, проводи Луизу в ее комнату. Обед через четверть часа, и папа тоже будет. – Это означает «не вздумай опоздать», – вполголоса пробормотала Стелла. – Ты заметила, что они почти никогда не говорят прямо? Тем не менее она быстро переоделась и торчала в дверях, пока Луиза собиралась. – Твоя мама – француженка? – Нет, ну что ты! Она из Вены. – Фантастическая красавица! – Я знаю. Пойдем, папа уже пришел, слышишь – хлопнула входная дверь. Они прошли в большую гостиную, забитую разной мебелью: мягкими креслами, диванами, книжными шкафами со стеклянными дверцами. Почетное место занимал рояль. Целая стена была увешана огромными позолоченными зеркалами; перед ними на столиках с мраморной поверхностью стояли бюсты Бетховена и еще кого-то. Высокие окна полускрыты темными бархатными занавесями, из-под них выглядывали изысканные кружева белого тюля. В сгущающихся сумерках мерцало пламя в камине. В комнате было очень жарко. Стелла взяла ее за локоть и, лавируя между креслами, провела в дальний угол, где стояли миссис Роуз и ее муж-коротышка. – Папа, это Луиза. Пожимая гостье руку, он сделал замечание: – Когда представляешь людей, называй имя и фамилию. Твоя подруга – не горничная. – Иногда – в школе на дежурстве. – Хм! – фыркнул он. – Питер опаздывает. Почему? – У него репетиция, просил не ждать. – И мы, разумеется, должны подчиниться. Пойдемте, мисс Луиза. Он вышел в соседнюю комнату, посреди которой возвышался тщательно накрытый стол: белоснежная скатерть, серебряные приборы, массивный, старомодный фарфор, высокие стулья с прямой спинкой и бархатными сиденьями. Занавеси были те же самые. Комната освещалась большой люстрой с пергаментным абажуром на каждой лампочке. Отец уселся во главе стола, мать – напротив, а Луиза со Стеллой по бокам от него. Тут же появилась тетя Анна, за ней – маленькая горничная, почти скрытая огромной супницей на подносе. Миссис Роуз разлила суп по тарелкам. Луиза не привыкла к супу; пахло сильно, хотя и соблазнительно. В бульоне плавали клецки, и она растерянно уставилась на них, не зная, как подступиться. Заметив это, мистер Роуз спросил: – Луиза, вы еще не пробовали Leberklosse?[5] Очень вкусный. Он зачерпнул полную ложку и отправил в рот. Луиза повторила за ним. Клецка обожгла рот, и она инстинктивно выплюнула ее обратно в ложку. Разумеется, все это увидели, и она покраснела. – Это все Отто виноват, – ласково успокоила ее миссис Роуз. – Он всегда ест прямо с огня. Луиза выпила воды. – Очень разумно с вашей стороны, – прокомментировал мистер Роуз. – Сожжешь язык и перестанешь чувствовать вкус еды. Какой добрый, едва успела подумать Луиза, но тут он швырнул ложку на стол и чуть ли не закричал: – В супе нет сельдерея! Анна! Как ты могла забыть столь важный ингредиент? – Отто, я не забыла, просто не нашла. Остался только с белыми стволами, без листьев. Что мне было делать? – Сварить другой! В твоем репертуаре четырнадцать супов, бо?льшая часть из которых не требует листьев сельдерея. И нечего на меня смотреть, женщина, это не конец света! Я просто говорю, что так быть не должно. Он взял ложку и улыбнулся Луизе. – Вот видите? Малейшая критика – и меня уже считают тираном. Меня! – И он добродушно рассмеялся столь абсурдной мысли. Несмотря на это, он – все они – съели по две порции супа, и пока Стеллу расспрашивали о школе, Луиза получила возможность как следует рассмотреть ее родителей. Миссис Роуз, пожалуй, не меньше сорока, однако про нее нельзя сказать «со следами былой красоты» – она до сих пор красива. Вьющиеся с проседью волосы закручены в «ракушку», черты лица крупные, но расположены гармонично, как у кинозвезды. Огромные, широко расставленные карие глаза, большой лоб с «вдовьим хохолком», высокие скулы, как у Стеллы, а вот нос крупный, но не костлявый, с изящно очерченными ноздрями. Когда она улыбалась, величественные черты вспыхивали таким жизнерадостным весельем, что Луиза не могла отвести от нее взгляд.