– Ох, право слово, мы не можем заглядывать так далеко. Прикури мне сигаретку, а? – Что думает Сибил? – продолжил Руперт, когда брат выполнил просьбу. – Она колеблется. Хочет в Лондон, за мной приглядывать. Я на такое, разумеется, не согласен. И мы чуть не поссорились, – добавил Хью, вновь изумляясь тому, как это было непривычно и жутко. – В конце концов я заткнул ее словами, что поселюсь с тобой. Ложь, конечно, ведь я знаю, что тебя в Лондоне не будет. А Сибил не в курсе. Она просто слегка на взводе. Семье лучше держаться вместе. Я-то все равно буду приезжать по выходным. – А ночевать будешь у вас дома? – Посмотрим. Если найду прислугу. А если нет, то у меня всегда есть клуб. – И перед глазами Хью пронеслась череда бесконечных тоскливых вечеров в компании тех, с кем ему совершенно не хотелось эти вечера проводить. Руперт, знающий, насколько брат любит семейный уют, тоже на краткий миг представил одинокого беднягу Хью в клубе и сказал: – Ты ведь можешь ездить туда-сюда в поездах вместе со Стариком. Хью покачал головой. – Кто-то должен оставаться в Лондоне на ночь – это самое время для авианалета. Не могу же я заставлять парней одних справляться со всем на причале. – Тебе будет не хватать Эдварда, верно? – И тебя тоже. Все равно таким развалинам, как я, выбирать не приходится. – Но кто-то ведь должен поддерживать огонь в домашнем очаге. – Знаешь, старина, сейчас его лучше притушить. – Немного помолчав, Хью вдруг добавил: – Ты единственный из моих знакомых, кто пыхтит во время смеха. – Ужас, правда? Меня в школе дразнили Заводом. – Ни разу не слышал. – Потому что тебя почти всегда не было. – Ох, ну, скоро мы поменяемся местами. Тон Хью, такой горький и при этом кроткий, тронул Руперта, и тот машинально бросил взгляд на обернутую в черный шелк культю, что лежала на колене брата. Господи! Ему представилось, каково это – на всю жизнь остаться без кисти, которую оторвало взрывом. Рука, конечно, все-таки левая… Но я-то левша, думал Руперт, и мне пришлось бы куда тяжелее. Эти мысли заставили его слегка устыдиться собственного эгоизма, и он, желая подбодрить брата, произнес: – Твоя Полли – настоящее сокровище. И с каждым днем становится все краше. И Хью, чье лицо просветлело, тут же отозвался: – Разве она не прелесть? Только, бога ради, ей об этом не говори. – Я и не собирался, но почему бы и нет? Всегда говорю такие вещи Клэри. Хью открыл было рот, чтобы сказать, мол, это другое дело, но передумал. С его точки зрения, хвалить красоту тех, кто ею на самом деле не обладает, – вполне приемлемо. А вот действительно красивым людям говорить такое нельзя. – Не хочу внушать ей разные мысли, – расплывчато пояснил он. И Руперт, зная, что на языке Казалетов это означает «задирать нос» – ведь и он был взращен с синдромом единственного-и-неповторимого, – счел, что лучше – или проще – согласиться. – Разумеется. * * * Реймонд Касл и его старшая дочь сидели в «Лайонз» на Тоттенхэм-Корт-роуд. – Папочка, в сотый раз повторяю: у меня все в полном порядке. Честно. – Пусть так, но мы с твоей матерью хотели бы забрать тебя за город, к нам и остальным членам семьи. – А я очень хотела бы, чтобы вы перестали относиться ко мне как к ребенку. Мне уже двадцать! Да знаю, подумал Реймонд. Если бы он действительно считал ее ребенком, то попросту приказал собрать чертовы сумки, сесть в машину и ехать вместе с ним, старой перечницей и гувернанткой. А теперь ограничивается каким-то «хотелось бы»… – И в любом случае сегодня я не могу никуда поехать. У меня вечеринка. Воцарилось молчание, во время которого Реймонд привычно и, как это часто бывало, неудачно пытался не вспылить, а потом устало понял, что сил на это у него все равно уже не осталось. Дочь победила – ведь она так обескураживающе напоминала Джессику в те времена, когда он на ней женился, правда, без той романтичной невинности и юной неискушенности, что так его пленили. Золотистые волосы Анджелы, которые она еще год назад очаровательно стригла «под пажа», теперь были зачесаны с ровным пробором по центру и заплетены в тугую косу, открывая лицо с идеально выщипанными бровями, аккуратным неброским макияжем и алыми губами. Сегодня Анджела была в приталенном льняном пальто светло-серого цвета с пятном янтарного шифонового шарфика на бледной шее. Выглядела она очень модно – изящно, как назвал это Реймонд, – однако держалась крайне отстраненно. Что тоже помогло ей одержать над ним победу – она совершенно равнодушно уходила от разговора, лишь бросала в ответ на любые вопросы пустые, избитые клише. «Я в порядке». «Ты их не знаешь». «Я уже не ребенок». «Ничего особенного». «А какая разница?» – Хорошая вечеринка? – Не знаю. Я на ней еще не была, – отозвалась Анджела, не глядя. Она допила свой кофе и выразительно уставилась на чашку отца, желая поскорее уйти – покончить с тем, что, как ему казалось, считала лишь праздным любопытством. Подозвав официанта, Реймонд заплатил по счету. Мысль нагрянуть прямо в квартиру, которую Анджела делила с неизвестной подругой, и отвести дочь на обед пришла ему в голову, пока он ехал по мосту Ватерлоо за леди Райдал и гувернанткой. «Взнос в копилку хороших дел на неделю, старина», – заметил Эдвард, но Реймонд был только рад взяться за это поручение: он не любил ситуации, над которыми не имел власти, а в Суссексе всем заправлял Старик. Итак, если заявиться без предупреждения, можно узнать, что там творится у Анджелы. Реймонд, хоть убей, не мог понять, почему она так секретничает – разве что ей действительно есть что скрывать. Задумавшись, не надо ли было позвонить заранее, Реймонд понял, что этим только лишит всю затею смысла. А смысл заключался… В чем? Ну, он все-таки отец, и не следует Анджеле в нынешних обстоятельствах оставаться в Лондоне одной. А значит, он должен уговорить ее уехать с ним в Суссекс. Потому-то он и намеревался с ней встретиться. Кроме того, он бы ужасно себя чувствовал, проделав весь этот путь и оставив дочь в городе, где она рискует умереть под бомбами. На смену неловкости пришла уверенность – Реймонд был из тех, кто редко сомневался в правильности своих решений. Нажав кнопку верхнего звонка дома на Перси-стрит, он прождал целую вечность, однако никто так и не вышел. Он вновь надавил на кнопку и на этот раз не стал ее отпускать. «Что вообще, черт возьми, происходит?» – раз за разом спрашивал он себя, и в голове возникали всевозможные жуткие предположения. К тому времени, как из верхнего окна высунулась девица – не Анджела – и воскликнула: «Кто там?!» – Реймонд успел порядком разозлиться. – Я пришел к Анджеле! – крикнул он в ответ, с трудом спустившись с крыльца, чтобы разглядеть девицу. – Ага, но кто вы? – отозвалась та. – Передайте, что пришел ее отец. – Отец? – Девица скептически рассмеялась. – Ладно. Как скажете. Едва Реймонд собрался вновь подняться по ступенькам, вернее, попытаться преодолеть их – из-за ноги, как опять расслышал голос девицы. – Анджела спит, – произнесла она так, словно собиралась на этом завершить разговор. – Ну, так впустите меня и разбудите ее. Именно в таком порядке, – велел Реймонд. – Ладно. – Девица покорно согласилась. Реймонд глянул на часы, как будто понятия не имел, который час. Вернее, он не знал точного времени, но помнил, что уже хорошо за двенадцать. Полдень, а она все в постели? Господи! Дверь ему открыла девушка с прямыми каштановыми волосами и маленькими карими глазами. – Тут лестница, – произнесла она, заметив, как он хромает. В доме слегка пахло кошками. Реймонд поднялся за девушкой на два пролета, покрытых протертым линолеумом, и попал в комнату, где обнаружились, помимо прочего, незастеленная постель, газовый камин, перед которым на полу лежал поднос с остатками еды, небольшая раковина с капающим краном, грязный ковер цвета морской волны и небольшое просевшее креслице – в нем свернулся крупный рыжий кот. – Слезай, Орландо. Присаживайтесь. Камин, в котором виднелись какие-то почерневшие обломки, громко гудел. – Я делаю тосты, – продолжила девица и с сомнением глянула на Реймонда, полагая, что он вряд ли захочет присоединиться. – Все в порядке. Я ее разбудила. Мы вчера пошли на вечеринку, а вернулись ну очень поздно. Я-то проснулась раньше только потому, что молоко закончилось, да и ужасно захотелось чего-нибудь съесть. Воцарилось долгое молчание. – Продолжайте, – произнес Реймонд, и девица тут же принялась нарезать хлеб. А потом, не поднимая головы, спросила: – Вы и правда ее отец, да? Теперь я вас узнала. Простите, – добавила она. За что? За тот смешок? За Анджелу, чей папаша – старый негодяй и пришел без предупреждения? – И часто ваши гости притворяются отцами? – Ну, не то чтобы часто… – начала девица, но закончить фразу ей не дало появление босой Анджелы в халатике. При этом дочь оказалась чудесным образом накрашена и вдобавок успела сделать замысловатую прическу. – Заехал пригласить тебя на обед, – произнес Реймонд, стараясь придать голосу уверенности и веселья. Анджела позволила поцеловать ее в щеку, а затем, с отвращением оглядев комнату, сказала, что сейчас переоденется. Уже на улице Реймонд спросил: – Куда отправимся? – Я не голодна, – пожала плечами Анджела. – Выбирай сам. В конце концов они прошли по Перси-стрит, а затем и по Тоттенхэм-Корт-роуд к «Лайонз», где Реймонд с удовольствием уничтожил тарелку жареного ягненка с картофелем и морковью, пока Анджела медленно потягивала кофе. – Так и не соблазнишься порцией «Никербокер глори»? – спросил Реймонд. Когда-то давно Анджела считала эту внушительную смесь мороженого и фруктов лучшим в мире угощением. Но сейчас она глянула на отца как на умалишенного и сказала: «Спасибо, нет». Потом он принялся с энтузиазмом рассказывать, что должен забрать ее бабушку и мисс Миллимент, при упоминании о которой лицо Анджелы посветлело, и Реймонд только тогда понял, насколько сильно дочь до этого злилась.