– Ну, вот и хорошо, Илья Ильич, что вы все поняли, – сказал император, – только служак наших вы тоже не обижайте. Служат они России не за деньги, а за совесть, и живота своего при этом не жалеют. Знание о том, как надо ухаживать за лошадьми – это тоже вещь нужная. Мечников растерянно пожал плечами, показывая, что он извиняется за бестактность, да и только. Император в ответ посмотрел сначала на него, потом на Бесоева и сказал: – Собственно, Илья Ильич, я пригласил вас для того, чтобы предложить вам организовать в Санкт-Петербурге, а потом и возглавить, Российский Императорский институт микробиологии, а Николай Арсеньевич должен помочь очертить рамки вашей будущей деятельности. Ну как, вы согласны? – Институт микробиологии? – растерянно переспросил Мечников. – Ваше величество, а как же господин Победоносцев и прочие наши ретрограды от церкви? Они непременно будут против. – Господина Победоносцева с ретроградами оставьте мне, – сухо заметил император. – Свое мнение они пусть держат при себе. Вас оно тоже не должно волновать абсолютно. Главное – дело. – Тогда я согласен, – кивнул приободрившийся Мечников, – а что я должен буду делать? – Так сразу сложно сказать, – задумчиво ответил император, – вы должны будете заниматься всем, что связано с нашими маленькими врагами – микробами. У нас огромная страна, в которой ежегодно случаются эпидемии. Народ умирает от холеры, дизентерии, дифтерии, тифа, кори и оспы. А на юге у нас существуют очаги чумы. Только этого нам не хватало, прости господи. В госпиталях на войне солдаты массово мрут от горячки или же антонова огня, который тоже случается от попавших в рану болезнетворных микробов. Ваш институт должен будет изучать как сами эти болезни, так и способы их распространения, методы защиты от них и формы лечения, включая поиск новых вакцин и лекарств. Не стоит забывать и о других микроорганизмах, что приносят людям пользу. Я имею в виду разного рода молочнокислые бактерии и палочки, кефирные грибки, винные и хлебные дрожжи и сырную плесень. Тут вы должны будете заняться поиском наилучших их разновидностей, пригодных для употребления людьми. Как видите, перед вашим визитом, Илья Ильич, я тоже интересовался этим вопросом и понимаю, сколько новых открытий вы еще сделаете. – Поговорите с вашим знакомым, господином Сеченовым, – добавил Николай Бесоев, – быть может, его заинтересует исследование физиологии естественного человеческого иммунитета. Этой темой он еще, кажется, не занимался. – Иммунитета? – переспросил Мечников. – Иммунитет, – пояснил Бесоев, – это естественное или искусственное свойство организма сопротивляться вторжению болезнетворных агентов. Искусственный иммунитет к оспе, например, возникает в результате оспенной прививки. – Ах да, – сказал Мечников, – конечно же это очень важно. Я бы и сам с удовольствием поработал над этим вопросом. – Ну, вот и договорились, – довольно сказал император, доставая из ящика стола какую-то бумажку. – Это ассигновка на десять тысяч рублей. Думаю, что они вам пригодятся для начала вашей работы. – Да что вы, – замахал руками Мечников, – зачем мне такие огромные деньги? – Берите, – строго сказал император, – считайте, что это аванс. Снимайте квартиру, вызывайте сюда супругу и, самое главное, составьте смету, в которой укажите, какие средства и инструменты вам понадобятся для начала работы вашего нового института. Как будет все готово – сразу же ко мне. А я вам пока какой-нибудь дворец для размещения института подберу, с расчетом, что называется, на вырост. – Боже правый, как это все неожиданно, – смущенно сказал Мечников, пряча ассигновку в нагрудный карман своего сюртука. – Вы же прекрасно знаете, Илья Ильич, – наставительно сказал император, – все прекрасные начинания обычно упираются в отсутствие финансирования. – А это вам от меня, – сказал Бесоев, протягивая Мечникову папку, которую он принес с собой. – Тут для вас есть несколько подсказок на начальный период работы. Мечников открыл папку и начал читать первый лист, который был озаглавлен «Плесневый гриб пенициллум», после чего стал быстро-быстро листать содержимое папки. – Извините, ваше величество, – сказал раскрасневшийся от волнения Мечников, с трудом оторвавшись от чтения, – вот это воистину царский подарок. Тут столько новых идей! – Ладно уже, – махнул рукой император, – Илья Ильич, раз мы с вами обо всем договорились, то вы можете идти. Через несколько дней жду вас с докладом. – Разумеется, – сказал Мечников, вставая и кланяясь царю, – всего вам доброго. – И вам того же, Илья Ильич, – ответил император и посмотрел на Бесоева: – А вот вас, Николай Арсеньевич, я попрошу остаться. Есть очень важный разговор. 21 (9) ноября 1877 года, полдень. Крепость Баязет Подполковник Российской армии Ковалевский Александр Викентьевич Со времени нашего чудесного спасения от войск Фаик-паши прошло почти полгода. Но порой мне кажется, что это было еще вчера. До сих пор при воспоминании о том страшном дне меня не оставляет трепет и благоговейный ужас. Хотя сейчас я уже знаю о тех событиях куда больше, чем тогда. Тогда турецкие войска еще сражались, но Оттоманская Порта уже была смертельно ранена, сраженная в самое сердце одним коротким ударом. Это сделали югороссы, которые прислали нам на помощь крылатый эскадрон своего небесного воинства. Вот уже три месяца прошло с тех пор, как моя Сашенька призналась мне, что она непраздна и носит под сердцем наше дитя. Мы посоветовались и решили, что если родится мальчик, то мы назовем его Виктором в честь владыки Югороссии адмирала Виктора Ларионова, приславшего нам столь нужную нам помощь. Если же родится девочка, то мы не станем называть ее именем сошедшей недавно с ума величайшей злодейки в истории – британской королевы, а наречем ее Ириной, в честь супруги великого князя Болгарии Сергея Лейхтенбергского. Доктор Сивицкий регулярно осматривает Сашеньку и говорит, что все у нее будет хорошо. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Но давайте обо всем по порядку. Вскоре после нашего чудесного спасения я был вновь назначен командовать гарнизоном Баязета, а подполковник Пацевич был отозван в распоряжение главнокомандующего Кавказской армией великого князя Михаила Николаевича. И, как мы узнали позднее, он был предан военному суду за проявленное им безрассудство, граничащее с безумием. Поскольку он проявил личную храбрость, выступив вместе с нашим отрядом, и учитывая то, что все кончилось благополучно, суд счел возможным ограничить наказание отставкой его без мундира и пенсии. Как говорится, вот и все об этом человеке. Дни шли за днями, известия о том, что творится в мире, доходили до нас с большим опозданием, и нам даже казалось, что мы всеми забыты в этом проклятом, никому не нужном городишке. Еще до отстранения подполковника Пацевича на подкрепление нашего гарнизона прибыли три сотни Эриванского конно-иррегулярного полка под командованием полковника Исмаил-хана Нахичеванского, которого я попросил принять начальство над всей нашей кавалерией, достигшей численности тысячи сабель. После того как были взяты Карс и Эрзерум и вся русская кавказская армия ушла вперед, нашему отряду было поручено охранять порядок на транспортных путях в окрестностях Баязета, истребляя разбойничьи банды, в которые превратились остатки турецкого войска. Особенно свирепствовали курды, грабящие караваны и приводящие к запустению и без того скудную торговлю. Полковник Исмаил-хан Нахичеванский взялся за это дело с необычайным рвением. Казаки и его иррегулярная конница, составленная из верных России кавказских инородцев магометанского исповедания, наводили на разбойников ужас. И вскоре местность вокруг Баязета была приведена к полному спокойствию. Чтобы солдаты не расслаблялись в безделье, я начал проводить с ними полевые занятия, тренируя их для ведения войны в горах. Горцы полковника Исмаил-хана учили моих ставропольцев и крымцев – как надо двигаться по горным тропам, как организовывать засады и как отступать, попав в неприятное положение. Тем временем события в далеком от нас мире шли своим чередом, и известия о них доходили до нас с большим опозданием. Новости о разгроме югороссами британского флота, о завершении Балканской кампании, о взятии болгарской столицы, о захвате нашими матросами и конницей Суэцкого канала, а также о водружении на купол Святой Софии православного креста, были встречены нами с большими воодушевлением. Зловредной Британской империи был поставлен шах и мат. Конечно, нас сильно опечалило и возмутило известие об убийстве государя-императора Александра II. То, что убийцы были сразу же схвачены на месте преступления, ничуть не умаляло всей трагичности произошедшего. Новость же о заключении в Петербурге Тройственного союза между Российской империей, Югороссией и Германией, иначе именуемого Континентальным альянсом, привела нас в восторг. Объединились три самые сильные державы мира, превратив все остальные государства в обычных статистов. От самого названия этого союза веет какой-то несокрушимой мощью. Сразу же после того, как договор был подписан, новый российский император Александр III объявил о включении Западной Армении в состав Российской империи и о подготовке нового похода Кавказской армии. Ей предстоял путь в Сирию и Палестину, ради освобождения томящихся под гнетом противников нашей веры древнее христианское население этих земель. Знающие люди из числа армейских офицеров поговаривали, что в Петербурге попросту разделили мир. России достались Балканы и вся Азия, Германии – остальная Европа и Африка. Что же получили югороссы – пока не ясно. Но в последнее время они начали сильно интересоваться американскими делами. Ох уж мне эти штабные всезнайки – хотя все может быть. Если так, то не за горами падение Франции и лоскутной Австрийской империи. В последнее время я разучился удивляться и все события воспринимаю такими, как они есть, не ища за ними тайных подоплек. Примерно с сентября у нас в крепости начали создаваться большие запасы провианта, фуража, амуниции и боеприпасов. Причем патроны в основном завозились к винтовкам Бердана, которых у нас отродясь не было. Недоумение мое длилось недолго. Вскоре стало известно, что через наш забытый Богом и людьми Баязет по дороге Эрзерум – Табриз должен пройти Экспедицион ный Персидский корпус под командой генерала Михаила Скобелева. Так уж получилось, что наш Баязет оказался последним русским гарнизоном на уже замиренной земле. Далее их путь будет пролегать на Табриз по персидской земле с большей частью недружественным нам населением. Кстати, полковник Исмаил-хан Нахичеванский уже получил предписание Главнокомандующего присоединиться к Персидскому Экспедиционному корпусу вместе со своими тремя сотнями Эриванского иррегулярного ополчения. Жаль, мне будет очень не хватать этого опытного и храброго воина, начавшего свой боевой путь еще в Крымскую войну. Но, наверное, в Персии он будет нужнее. В ожидании Персидского корпуса закончился сентябрь, прошел октябрь. В октябре сухая солнечная погода сменилась затяжными моросящими дождями. А к началу ноября по ночам дожди стали переходить в мокрый снег. Иногда небо все же разъяснялось, и тогда, радуя нас своими нежаркими лучами, сквозь легкие облака проглядывало неяркое осеннее солнце. Насколько мы проклинали это палящее светило летом, настолько же мы были рады ему сейчас. Если в начале сентября я получил выговор от моего непосредственного начальника генерала Тер-Гукасова за напрасную порчу военного имущества и расход боеприпасов, производимых моими солдатами во время полевых учений, то уже в октябре на мое имя поступил именной рескрипт государя, которым за успехи по службе я производился в полковники. Также государь повелевал – на базе Баязетского гарнизона сформировать первый в Русской императорской армии горно-егерский полк, подчиненный напрямую главнокомандующему Кавказской армией. Чуть позже с очередным обозом на доукомплектование полка пришли четыре роты новобранцев и отдельная рота кубанских пластунов. Сроком полной готовности полка к выступлению было указано Рождество Христово. Тогда я понял, что время моего баязетского сидения вскоре закончится. Супруга моя ужасно тревожилась за меня. Но так было во все времена, когда русские женщины провожали своих мужей, отправлявшихся на войну. Несмотря на плохую погоду, горные марши, ротные и батальонные учения закипели с удвоенной силой. Важно было успеть подготовить новобранцев и оправдать доверие государя. Тем временем наши склады все время пополнялись и пополнялись, а генерал Скобелев со своим Персидским корпусом все не появлялся, хотя, по слухам, он был уже совсем близко. С обозами пришло дополнительное вооружение и снаряжение и для моего вновь формируемого полка. Четыре картечницы Гатлинг-Горлова, поступившие вместе с расчетами и боезапасом, должны были составить полковую скорострельную батарею. А тремя сотнями многозарядных винтовок Винчестера должны были быть вооружены солдаты скорострельных взводов. Таких взводов в полку было велено иметь девять, по одному в каждой роте. Эти винтовки были захвачены нашей армией после капитуляции турок на Балканах, и вот теперь им тоже нашлось применение. В самое ближайшее время нам обещали прислать какие-то совершенно чудесные патроны к этим винтовкам, а также винтовки Бердана № 2 для остальных солдат, взамен наших ружей системы Карле. И вот настал тот день, когда казачьи разъезды принесли весть о том, что генерал Скобелев со своим корпусом уже совсем близко. Встречать героев Персидского похода высыпали все свободные от службы, как офицеры, так и нижние чины. Шедший утром дождь совершенно прекратился, и в разрывах облаков даже стало проглядывать голубое небо. Впереди войск ехала группа всадников, в которой сразу можно было угадать начальство. А за ними в походной колонне шагали батальоны сводной Гвардейской бригады – по одному от Преображенского, Семеновского, Измайловского, Егерского, Московского, Гренадерского, Павловского и Финляндского полков. Сначала нам показалось, что идет армия вовсе не русская, – настолько непривычен был глазу покрой солдатской формы, сшитой из тусклой серо-зеленой ткани, совершенно не бросавшейся в глаза. Я вытащил из футляра свою старую добрую подзорную трубу и приник к окуляру. Вместо привычных шинелей на солдатах были надеты короткие стеганые куртки, прикрытые сверху непромокаемыми плащ-накидками из гуттаперчи с капюшонами, под которыми солдаты несли на плечах свои винтовки, супротив всех уставов стволом вниз. Ротные колонны выглядели совершенно однородно. Нигде не было видно ни золотого шитья, ни галунов, так любимых нашими офицерами, не блестел серебром и золотом полированный металл. Меня поразило мрачное великолепие хорошо сработанной боевой машины, в которой нет ничего лишнего – одна лишь голая целесообразность на пути к победе. Несмотря на усталость, гвардейцы шагали бодро. Вслед за ротными колоннами ехали по две упряжки с картечницами Гатлинг-Горлова, а за ними – пароконные повозки, очевидно с военным имуществом. Дымились какие-то странные сооружения на колесах, которые, как я потом узнал, были походными полевыми кухнями. Солдат идет, а обед варится. В этот момент я подумал, что встреться мы с Фаик-пашой, и имея на каждую пехотную роту и сотню кавалерии по две таких картечницы, то еще неизвестно, чем бы закончилось это побоище, даже без помощи наших крылатых ангелов-хранителей. Всем ведь известно уничтожающее действие картечниц по плотным рядам кавалерии и пехоты, которыми наступали на нас турки. Следом за Гвардейской бригадой из-за поворота дороги показались так же обмундированные и снаряженные полки Гренадерской дивизии, а за ними Кубанский отдельный пластунский батальон. Далее шла саперная бригада, за которой следовала кавалерия и артиллерия. Чуть позже я узнал, что в распоряжении генерала Скобелева было двенадцать тысяч штыков, семь тысяч сабель, при трехстах картечницах Гатлинг-Горлова и сорока восьми четырехфунтовых железных орудиях Круппа – лучших полевых пушках на данный момент в мире. Прошел час, прежде чем голова колонны дошагала до ворот крепости. Мы с моими офицерами вышли навстречу едущим впереди нее всадникам, среди которых генерала Скобелева можно было бы узнать по широкой окладистой бороде и таким же тусклым, как и его мундир, серо-зеленым эполетам. Еще один офицер свиты генерала носил бороду, а двое других были гладко выбриты, загорелы и имели вид людей бывалых и умелых. – Здравия желаю, ваше превосходительство, – приветствовал я генерала. – Разрешите представиться – полковник Ковалевский, Александр Викентьевич, командир недавно сформированного Первого Горно-егерского полка и начальник гарнизона Баязета. Генерал легко соскочил с белого жеребца. Вслед за ним спешились и остальные офицеры. – Здравствуйте, Александр Викеньевич, – сказал он мне, – наслышан о вас, наслышан. В Эрзеруме только и говорят о вас и о вашем полке. А теперь я представлю вам моих спутников. Мой главный военный советник, полковник армии Югороссии Бережной Вячеслав Николаевич, мой главный политический советник, майор государственной безопасности Югороссии Османов Мехмед Ибрагимович, командир сводной гвардейской бригады, полковник Гриппенберг Оскар-Фердинанд Казимирович. Прошу, как говорится, любить и жаловать. В ответ я представил прибывшим своих офицеров, включая полковника Исмаил-хана Нахичеванского, поняв, откуда взялись все эти новшества в Персидском корпусе. Надо будет хорошенько расспросить наших гостей, чтобы и мне не упустить чего-то важного. – Но сейчас прежде всего о деле, – сказал генерал. – Солдат надо немедленно разместить под крышей, ну а уж кормежка у нас своя. Пробудем мы у вас три дня, так что не обессудьте, если будет немного тесновато. – Никакой тесноты, – сказал я, – округа совершенно замирена, так что для большей части ваших солдат и офицеров приготовлены квартиры в городе, в домах бежавших от нашей армии турок. Я сейчас выделю офицеров, которые и разведут ваши части по квартирам. А вас, ваше превосходительство, вместе со штабом я попрошу быть моими гостями. Прошу проследовать в цитадель. Там для вашего корпуса приготовлены припасы. Передачу их в ваше ведение мы можем начать немедленно, как только закончим расквартирование. Генерал Скобелев пожал мне руку. – Замечательно, Александр Викеньевич, – сказал он. – Ну, что ж, за дело так за дело! 18 (6) ноября 1877 года. Константинополь Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, более известный как Марк Твен, корреспондент газеты «Нью-Йорк Геральд» Гераклит сказал, что невозможно два раза вступить в одну и ту же реку. То же самое можно сказать и про этот город. Мне вспоминается мой первый визит в Константинополь. Тогда я писал, что кроме живописности он не радует ничем, и что с той минуты, когда покидаешь корабль, и до самого возвращения на него не устаешь проклинать этот город. Грязь, зловоние, нищета… Я не очень был рад перспективе возвращения в Константинополь. И действительно, с борта французского лайнера «Амазон» город выглядел примерно так же, как тогда – весьма живописным. Мечети, такие как Голубая мечеть и Сулеймание, выглядели такими же запущенными, как и в год моего первого визита. Вот разве что Святая София оказалась намного чище. Тут я увидел, что настоящий цвет ее стен – не серо-буро-малиновый, а именно красный. И на ее куполе вместо полумесяца гордо высился огромный православный крест, огненно-золотой под лучами осеннего полуденного солнца. Еще одной приметой нового времени были большие военные корабли, стоявшие на якоре напротив бывшего султанского дворца Долмабахче, над которыми реяли белые флаги с синим косым крестом, указывая на их принадлежность к русскому военному флоту. Один из этих кораблей был огромным, странной конструкции, с высоким бортом, плоской, как поле для игры в гольф, палубой, и загнутым вверх, наподобие утиного клюва, носом. Этот корабль был больше любого другого, существующего где-либо еще в мире. Он был больше даже знаменитого «Грейт-Истерна».