– Деньги на автобус на трюмо, – сказала мама вместо ответа, – давай, ешь и догоняй. Может, застанешь меня на остановке. Картошку, как и все овощи-фрукты, продавали в магазинах – покупай, сколько хочешь. Нет, матери зачем-то надо выращивать её самой! На поле, за городом. Другие овощи она тоже сама выращивала, на даче. Это мамин персональный «бзик», с которым смирился отец. И мне тоже надо перенимать дурацкую привычку овощевода. И тоже смиряться. А я не хочу! Не хочу – и всё!!! Мне не нужна вообще эта картошка, и я уже три года подряд пыталась бастовать. Не тут-то было! Картошка – важное семейное событие, и не пойти её ковырять – значило оставить семью без второго хлеба. А как же! Картошка, выращенная тобой, вкуснее, сочнее, в ней витаминов в сотни, нет, в тысячу раз больше, чем в магазинной – по компетентному мнению мамы и папы. Вот такая стариковская фигня. И сейчас бунтовать было бесполезно, скандала я не хотела. Так что перекусила и пошла вслед за мамой на автобус. Автобусы у нас полный отстой. Больше всего маршруток: «Газелей», «Соболей». Сядешь в такую железную «животинку» и ждёшь, пока она заполнится пассажирами. Тупизм просто. Водители у нас очень жадные. Как будто лишние тридцать рублей сделают их богаче. А может, и делают, не зря же они так подолгу стоят на каждой остановке, наверное, есть в этом смысл. Пассажиры сидят безропотно, как бараны. Привыкли. Однажды я спросила одного молодого водителя, долго нам ещё ждать, скоро он отправится? Он ответил: через минуту. Но прошло пять, а мотор не завёлся. Я встала и сказала ему об этом. Не очень вежливо, видно, сказала – ненавижу, когда обещаний не выполняют. А он как заорёт: – Торопишься, так на такси езди! Лицо у него было такое… совершенно не запоминающееся. Глаза, нос, рот – вот и всё, что можно сказать про такое лицо. И ещё то, что оно было страшно злое. Я разозлилась и вышла. Больно надо время терять, сидеть тут с безмолвным народом. Да и гордость надо иметь вообще-то. Вредный шофёр это увидел и сразу тронулся. Мне назло! Просто свинья. Я ухмыльнулась и пообещала себе, что вообще не буду в маршрутки садиться, только в автобусы, там не ждут, а сразу едут. Наверное, потому что они не частные, а государственные. А ещё лучше вообще ходить пешком, а если ездить, то на своём собственном «Кадиллаке». Но на картофельное поле пешком не пойдёшь. Всё-таки четыре остановки. Остановка рядом с нашим домом. Растрескавшийся асфальт, из трещин лезет трава. В переполненной урне пустые пивные банки, бутылки и обёртки от мороженого. Два парня ждут автобус. Один из нашего дома, но я не знала, как его зовут, он из другого подъезда. – Привет! – поздоровался парень, кинув бычок мимо урны. – Привет! – Ну как – много двоек нахватала? – Каких двоек? – я даже не поняла сразу. Сегодня же первый учебный день. Какие двойки? И вообще, что я, первоклассница, об оценках у меня спрашивать. – Каких-каких… в дневнике. – В каком дневнике? Парень растерялся. – Ты что, в школу уже не ходишь? – Да лет пять уже не хожу! А что, он не может о другом с девушкой поговорить? Только о двойках? – Ничего себе. А выглядишь моложе. Как же время бежит… блин… Он не «блин» сказал, а словечко покруче. Подкатил автобус. «Пазик», не маршрутка, которую водят хамы и хапуги. Народу в нём немного, не час пик. Я села и уставилась в окно. Проезжали по частному сектору, в котором башнями возвышались многоэтажки. Наш дом – одна из таких. Их тут всё больше и больше. Город давит на одноэтажные деревянные теремки, на огороды и маленькие сады. Частные домики такие живые, душевные, по сравнению с каменными громадами. Окна в них, как грустные, с морщинками, глаза. И всегда у домиков клумбы с цветами… Да, милые теремочки… некоторые прячутся за рядком берёз, около одного дуб стоял богатырём и охранником… А вот двухэтажный кирпичный дворец. Особняк со стенами-«фонариками», красная черепичная крыша, стеклопакеты, кирпичный забор за миллион долларов… Я согласилась родителям помогать, но вытребовала себе самостоятельность. Работала одна. Врубала лопату под картофельный куст, хватала его за загривок и поднимала вместе с кучей земли, в которой прятались розовые, как поросята, клубни. Собирала в ведро, а как оно набиралось с верхом, ссыпала в мешок. Папа с мамой работали в паре. Обычно было так: папа копал, а мы с мамой собирали. Но сейчас нет. Я сама, если уж нельзя слинять. Происшедшее в школе не выходило из головы. То, что мы с Лёвкой солидарно покинули класс, не имело ровно никакого значения. Ну, может, Лариса чуть погундосит, но это ничего. Ведь не было уроков. А был просто трёп, потому Тимка и обозвал Лёву «тундрой». Были бы в расписании нормальные уроки, а не то, что по-дурацки называется «днём знаний», всё бы было по-другому. Нет, чтобы сразу начать учиться, выдумывают какую-то пустопорожнюю чепуху. А ещё я вспоминала малыша в костюмчике: успел он свой букет подобрать или нет, и что с ним сделал: снова учительнице преподнёс или отнёс маме. Я бы выбрала второе, но ведь мамаша будет его пилить, если он вернётся с букетом… трудная эта малышовая жизнь. В небе заливались десятки жаворонков. Мне казалось, что все они работали звонками на первое сентября, только очень высоко звонили. Скоро эти «звоночки» улетят в Африку. Интересно, там они звенят в небе или скучно поживают в египетских кущах без песен – перезимовывают на юге. День был почти по-вчерашнему тёплый, но солнце светило мягче, словно сегодня после вчерашнего загара оно облачилось в парео. Начался сентябрь, лето кончилось. Но не у нас, а где-нибудь в Воркуте. Я подумала, что Захар снова может быть на пляже. Ведь из школы их давно отпустили. И в этом случае – что делаю я на дурацких картофельных грядках? Мне немедленно нужно тоже на пляж! Я подошла к маме и соврала, что к трём часам нас звали в школу на какое-то организационное собрание и что мне нужно срочно бежать. Я ещё хотела попросить, чтобы папа подвёз меня в город на машине, но потом решила, что для выдуманного собрания это уж слишком. Не скажу, что это известие доставило родителям удовольствие, но мне было наплевать. Я им уже нарыла два мешка отборного картофеля. – Что делать – иди, раз надо, – вздохнув, разрешила мама и утёрла со лба пот тыльной стороной ладони. – Спасибо, мам! Я повернулась и побежала по направлению к автобусной остановке, но запнулась о своё пустое ведро, поставленное самой же себе на пути, и свалилась на мягкую перекопанную землю. – В гробу я видела вашу картошку! – крикнула я, со злостью отряхивая джинсы от жирной земли. – Об этом ты зимой скажешь! – крикнул в ответ папа. – Ненавижу вашу картошку! – от меня ему ответ. Зимой! Я её вообще могу не есть – ни зимой, ни летом, и вообще от неё толстеешь. Меня сильно волновал вопрос: Захар на пляже один или с девицей в жёлтом купальнике? Если они снова вместе, я просто сойду с ума или утоплюсь с горя прямо на их глазах. Дома лихорадочный поиск купальника-полотенца-сланцев, и вот я бегу по площади Макарова, сталкиваясь с юными скейтбордистами, и предвкушаю, как пройдусь перед Захаром в новом купальнике, нормально, по-школьному, накрашенная, а его подруги в жёлтом купальнике нет. Он один. Испарилась подруга, ура! И чего я не спросила сегодня у Захара, кто такая эта длинноногая. А, вот почему. Я же была вся поглощена впечатлением от новенького и тем, как все на нас обращают внимание. И Захар в первую очередь. Он ведь оглянулся! Чтобы Захар – да когда-нибудь на меня оглядывался… такого не бывало. На пляже Аня Водонаева, Серёга Пяльцев, Чердак из 8 «А» и ещё куча народа из школы, а Захара нет. Почему я Лёвку не позвала? Он же не знает, где у нас пляж, может, он тоже купаться любит. После своего Заполярья – тем более. Может, он и не купался никогда в жизни в нормальной реке. Может, и не знает, что это такое. Вот такая я эгоистка, забываю про ближних. Река совершенно мирно текла в своих салатовых берегах, бурунчики поднимались только вокруг бултыхающейся у берега малышни. На другом берегу, далеком-далеком, маячили фигурки рыбаков. Мне вдруг скучно стало без Захара, и захотелось снова домой. Ёлки, даже уроков не задали, я бы даже уроки поучила от нечего делать. А на картошку я больше не вернусь ни за что. Стрекозы летали, как сумасшедшие, с глазами на полголовы. Вот бы мне такие глазищи. И от крыльев я бы не отказалась. Летала бы над Захаром. Так высоко, чтобы он меня не замечал. И жалила бы всех девиц, приближающихся к нему на расстоянии полкилометра. Хотя стрекозы, кажется, не жалят. Вообще не знаю, что они делают. Кроме того, что жрут тонны мошек. Я с разбегу бросилась в воду и поплыла. Быстро, рывками, дальше, дальше от берега. Люблю воду. Она, как стрекозиные крылья, прозрачная. Ласковая, свежая. Я не очень хорошо плаваю, а тут плыла и плыла без страха. Легко, свободно. Оглянулась на берег – а он еле виден! Как же я заплыла так далеко? Даже странно, никогда такого не было. И вдруг я запаниковала. Представила, что подо мной нет дна. И что до другого берега я не дотяну. А до этого? Тоже! Я повернула в сторону пляжа и замолотила ногами по воде. Ёлки… ведь всё хорошо, плыви, как плыла… так нет же… мне показалось, что у меня не выдержит сердце. И тут я почти сразу стала тонуть. Хлебнула воды раз, другой, ноги-руки молотили по воде беспорядочно… Нет, надо успокоиться, в чём дело. Я же умею плавать… почему вдруг потерялась эта способность? Крикнуть «помогите»? Нет, ни за что, я умею плавать. Тонут только пьяные или малыши. А я трезвая и взрослая. Я постаралась успокоиться, привести в порядок нервы и конечности. Поуспокоившись, руками-ногами заработала более-менее равномерно. Вот. Вот так… вот так, всё хорошо, скоро зима, и всё образуется, нет Захара на пляже, ну и не надо. Вот уже и берег рядом, я доплыву! Что за истерика была? Глупо… На берег я буквально выползла. Лежу на мокром песке и не могу отдышаться. Всё-таки паника – это ужасно. Всё плохое в мире происходит из-за неё. Дома вышла на балкон развесить мокрые вещи. Дверь соседского балкона была закрыта. Очень мне это не понравилось. Словно этой закрытой белой дверью Лёва отгородился от меня. А от меня отгораживаться не нужно. – Эй! – крикнула я. – Эй, Лёва! Как ни странно, он сразу появился. Вышел на балкон мрачный как туча. Даже глаза посерели. – Привет. – Привет, Лёв. Ну и как тебе наш класс? Много хороших впечатлений? – Дебилы, – сказал Лёвка и сплюнул с восьмого этажа через перила. Хорошо, что на дуб не попал. – Между прочим, я тоже ушла. Вслед за тобой. – Зачем? – Ну, как же. В знак солидарности. – Спасибо. Но такие жертвы ни к чему, сударыня. – Нет, к чему. Ты в нашем классе пока что чужак, а если я слиняла, своя в доску, может, поймут, что к чему. Но это Тимка Певченко дебил, другие – получше, просто они не высказывались, а высказались – ты бы увидел. – Ага, – пробасил Лёвка, глядя не на меня, а вдаль. – Был там ещё один – длинноволосый, тоже высказывался. Я вспыхнула. – Длинноволосый – это Захар, – мне приятно даже просто произносить это имя. – Кислицин Захар. – Да мне хоть кто, – скривился Лёва, – в другой класс, может, перейти? – Думаешь, другой лучше? Да все такие, Лёв! Не обольщайся. А у вас в школе, что, не так было? – Да как-то там поприличней публика, – ответил Лёвка. – Может, потому что знакомые все. – Ты не хандри, завтра уже всё нормально будет. Физика начнётся, геометрия, ты покажешь свои выдающиеся способности, и они заткнутся, зауважают тебя. – Придётся так и сделать, – подтвердил сосед на полном серьёзе. – А ты что, в бассейн ходила? – он кивнул на купальник, с которого срывались светящиеся на заходящем солнце капли. – Почему в бассейн? У нас в реке можно купаться. Запросто! – Я засмеялась. – А у вас только в бассейне купаются? – Да, в бассейне. В Воркуте классный бассейн. Аркадий Вятчанин – чемпион мира по плаванью – там воспитывался, в курсе?[2] Нет, я знал, что на вашей широте тепло, но ведь уже сентябрь, осень. Птицы улетают и всякое такое. – Ну и что – осень? У нас в сентябре ещё купальный сезон. Вода – прелесть, парное молоко! Жалко, ты не ходил. – Увы, – он пожал плечами, – меня не позвали. – Ох, прости, я просто не догадалась. И правда, не догадалась. Когда я думаю о Захаре, все другие мысли просто выскакивают из головы.