– Где она была? – В каком-то погребе, вырытом в холме здесь рядом, там раньше картошку держали, насколько я понимаю, – ответил он и затем добавил, немного изменившись в лице: – Жестоко. Очень жестоко. Я не психолог, но пребывание в таких условиях должно оставлять тяжелые душевные травмы. Он покачал головой в знак неодобрения и сел в машину. Здесь ты попал в самую точку, подумал Томас, глядя на несчастную девушку и размышляя о том, что было бы справедливо поделить ответственность за это злодеяние между Элиасом, с одной стороны, и матерью Йонатана – с другой. Его радовало лишь то, что эта задача выпала не ему, а высокому начальству. 27 Исрун на время забыла обо всех проблемах последних месяцев. Об изнасиловании и ужасной новости, которую она узнала год назад в Ландэйяре. Теперь важно только одно – репортаж года. Она оказалась в нужном месте в нужное время, на горизонте забрезжила награда. Вертолет уже улетел. Девушка жива. Больше никого из журналистов на месте не было. Корреспондент из Акюрейри получил отличные кадры. Дежурный корреспондент в столице взял у нее интервью по телефону для ближайшего выпуска новостей на радио. Она сама освещала происходящее, стоя перед камерой на фоне вертолета. Наверняка это будет один из лучших сюжетов года. Мария предложила ей переночевать на севере и вернуться на следующий день, чтобы закончить репортаж к вечернему выпуску. Исрун согласилась. Ей нужно отдохнуть. Ее багаж все еще был в Сиглуфьордюре. Она решила там переночевать. 28 Томас ехал в Сиглуфьордюр, домой, где царила невыносимая, вопиющая пустота. Наверное, надо зайти в участок, несмотря на позднее время. Там ему было легче. Иногда он даже ночевал там. К тому же нужно выяснить, почему Хлинюр не отвечал по телефону. Неужели он ушел с дежурства? Томас был сыт по горло его выкрутасами. Больше всего ему, однако, хотелось развернуться и поехать в Рейкьявик. К жене, в ее теплые объятия. Его любимый город Сиглуфьордюр тоже мог быть теплым, но ждать объятий от него не приходилось. Зазвонил мобильный. Томас вздрогнул и ответил. – Привет, родич, – раздался тихий и робкий голос. – Это Мона. – Мона? Что-то случилось? Почему ты звонишь так поздно? – спросил он удивленно, и в душу закралось нехорошее предчувствие. – Он… – Она замялась. – Логи, мой шурин, просил с тобой связаться. Ему нужно с тобой встретиться. Как можно скорее. Судя по голосу Моны, у них явно что-то не так. – Сегодня вечером? – Лучше всего, – сказала она тихо. – В чем дело? – Томас начал терять терпение, но старался этого не показывать. – Лучше, чтобы ты с ним сам потом поговорил. Но… – Она снова замялась. – Он собирается признаться. Томас слышал, что она вот-вот заплачет. – Признаться? – воскликнул он в потрясении. – Да. Признаться в убийстве. – Он убил Элиаса? – Да. – Долгое молчание. – Это была самозащита. Они подрались из-за… ну… из-за торговли людьми, в которой был замешан Элиас… Логи хотел спасти какую-то девушку из Непала, она прилетела вместе с Элиасом. – Черт возьми! – вырвалось у Томаса. На некоторое время он потерял дар речи. Затем пробормотал себе под нос: – Черт возьми. После разговора с Томасом Мона была в сильном смятении. Логи вызвался взять на себя вину. Хотел спасти брата и его семью – жену и еще не родившегося ребенка. Мона с мужем пытались возражать, но Логи настоял на своем. – Никто не должен знать, что Йокуль ездил со мной. Это я ударил Элли дубинкой. И угораздило же его напороться на чертов гвоздь. Логи ухватился за идею Моны – на самом деле Исрун – солгать насчет причины убийства. О визите корреспондентки Мона им не рассказала. – Я справлюсь, – заверил Логи, однако скрыть свой страх ему не удалось. – Думайте только о рождении и воспитании ребенка. Тайну об отцовстве я унесу с собой в могилу. 29 Южная Исландия – за год до обнаружения тела Сначала я винила жару в доме – и она, разумеется, не способствовала хорошему самочувствию. У меня не было привычки падать в обморок в чужом доме. Но тут что-то вдруг накатило, и я почти обессилела. – Что с тобой, дорогая? Кровь совсем отлила от лица! Ты не хочешь прилечь? Старушка указала на маленький потертый диван. Я доплелась до дивана и некоторое время лежала, нужно было прийти в себя. В последнее время я была в нелучшей форме, чувствовала необычную слабость. Считала, что все из-за работы. И тогда она мне об этом рассказала. Иногда я думаю, что лучше бы мне ничего не знать. Тогда я жила бы в убеждении, что со мной все в порядке. – Точно так же начиналось у твоей бабушки, – отстраненно произнесла старушка, даже не взглянув на меня. – Проклятое курение. – Что вы имеете в виду? – спросила я, лежа на диване и стараясь собраться с силами. – Она тоже теряла сознание – ни с того ни с сего. А когда пошла к врачу – обнаружился этот проклятый рак. Я попыталась сесть. Сердце неистово колотилось. Не самая приятная тема для разговора. В голове пронеслась мысль, что, возможно, и я заболела – как бабушка. Меня пробрала холодная дрожь. Я захотела побыстрее отогнать эту мысль и стала расспрашивать о болезни, чтобы убедиться, что в этом отношении ничего общего с покойной бабушкой у меня нет. – Как у нее это проявлялось? – Ну… я ведь не доктор, дорогая, отнюдь. Помню, что у нее не было аппетита, ломило тело. Спала плохо и все время чувствовала усталость. Я снова была на грани обморока. Ломота в теле, усталость… все как у меня. – Тошнота? – спросила я испуганно. – Да, дорогая… Катрин, похоже, поняла, куда ведут все эти вопросы, поэтому добавила, вероятно, чтобы меня успокоить: – Но это может быть при разных болезнях. С тобой все в порядке. Я помню, например, что у нее в горле образовался какой-то узел, ты ведь не находила у себя ничего подобного? Я снова легла на диван, насмерть перепуганная. На самом деле некоторое время назад я нащупала в горле язвочки, которые вполне можно принять за вздутие… Я не стала размышлять в этом направлении, решила, что это просто какой-то сбой иммунитета, вот я и подхватила ангину. На глазах выступили слезы. Я не могла поверить в то, что заболела. Отказывалась верить, но больше не могла думать ни о чем другом.