И правда, что-то случилось, словно ветерок подул. Но скорее всего, это было просто его воображение. С матерью все было сложно. Алкоголь и наркотики полностью завладели ею, когда Дэвид был еще несмышленышем, и взрослеть ему пришлось с отцом и недоброй мачехой. Но редкие периоды ее трезвости были для него счастьем! Они совершали увлекательные вылазки в музеи, на концерты классической музыки и на третьесортные ужастики. Она даже пыталась за него бороться. Однажды в отчаянной и нелепой попытке вернуть себе сына она похитила его прямо со двора у бабушки. Дэвид любил ее без памяти, не задаваясь вопросом почему. – Спасибо, мам. Она коснулась губами его щеки и пошла по проходу, помахивая горящим шалфеем и оставляя за собой дымный шлейф. К двум часам церковь заполнилась – пришло человек сто, почти все друзья и родные Дэвида. Со стороны Элизабет присутствовали тетя и несколько одноклассников. И кое-кто из «Красных шляпок». Родителей она не пригласила. Дэвид стоял впереди, на покрытом ковром возвышении, рядом с шафером Уолли – они вместе ходили в школу, но теперь почти не виделись – и пухлой женщиной-пастором в мантии с цветочным узором. По какому-то сигналу, которого Дэвид не заметил, все встали, и лохматый Чип, парень, с которым Дэвид десять лет назад познакомился в летнем лагере, внезапно заиграл на синтезаторе «Имперский марш» из «Звездных войн». В двери появилась Элизабет, и тут Чипу пришлось перейти на Вагнера. Шутка уже не была смешной, потому что вошедшая в церковь женщина в свадебном платье не просто светилась и поражала красотой, как потом о ней говорили гости, она была не просто прекрасна и восхитительна, как признался Дэвиду на похоронах его отец. Она словно явилась из иного мира, и это в одно мгновение ощутили все собравшиеся, кое-кто – с суеверным ужасом. Элизабет купила платье в магазине подержанных свадебных нарядов. Простое, прямое, без шлейфа. Даже не белое, а цвета яичной скорлупы. Но оно сидело на ней так, будто потомственный кутюрье с мировым именем шил его для Элизабет лично. Муаровая ткань, как живая, обтекала ее силуэт, облегала худые мальчишеские бедра, струилась по длинным тонким ногам, обнимала нежную упругую грудь и плечи в веснушках. Ее волосы, ее невесомые рыжие волосы, которые он так любил ощущать между пальцами, теперь были закручены в узел на затылке, обнажая молочно-белую шею и маленькие уши. Никакой косметики, щеки румянятся от волнения, а глаза искрятся при вспышках десятка фотокамер, мимо которых она без всякого сопровождения шла к Дэвиду. Он взял ее за руку, она прильнула к нему, и он почувствовал, как она дрожит. Он будто прикоснулся к молнии. Когда настало время брачных обетов, он трясущейся рукой вытащил из кармана измятую бумажку. – Я не знаю, почему я люблю тебя, но люблю, – сказал он, глядя ей в глаза. – Когда я увидел тебя в первый раз, я понял, что всю жизнь ждал этой встречи. Как будто мне наконец открылся смысл моего существования. Элизабет, я всего себя посвящу тому, чтобы охранять тебя от случайностей этого мира. Я клянусь, что вопреки любой вероятности никогда не позволю, чтобы, пока я жив, с тобой что-нибудь случилось. – Дэвид, – сказала она, – я очень сомневалась, люблю ли я тебя, потому что никогда не думала, что могу кого-то по-настоящему полюбить. Но любовь – это вера, а вера – вещь непредсказуемая. У нее свои законы, мне непонятные. Я люблю тебя, Дэвид, знаю, что люблю. Я люблю тебя потому, что, хотя в этом мире и мало шансов на счастье, я верю, что мы будем счастливы. Ты заставил меня поверить в это. Потому что ты сделал меня счастливой. Если не считать съезда меховщиков, не ко времени проходившего в том же отеле «Холлидей Инн», где они праздновали свадьбу, все прошло замечательно. Было много мяса на ребрышках и цыплят кордон блю, был бисквитный торт и открытый бар со всевозможными горячительными напитками вполне пристойного качества. К вечеру голова у Дэвида гудела от выпитого. Он разглядывал молодых людей, которые, перекидываясь шутками, в волнении ожидали своей очереди танцевать с невестой, когда за спиной у него кто-то сказал: – Рад за тебя. Дэвид повернулся и увидел своего седовласого дядю Айру. – Спасибо. – У меня для тебя кое-что есть, парень, – сказал он, вручая Дэвиду тонкий блокнот безо всякой обертки. Внутри он был весь исписан аккуратным мелким почерком. – В молодости я увлекался поэзией. Сюда записывал самое любимое, – сказал Айра, обдавая Дэвида ароматом виски. – Здесь много Уильямса. Он раскрывает ритм и гармонию жизни. То, как метафора помогает понять реальность. Истинную суть вещей. Свет и тьму. Если собираешься стать писателем, тебе надо его знать. Дэвид улыбнулся, хотя и не совсем понимал, о чем говорит его дядя. Айра отошел. Дэвид полистал блокнот: что-то о сливах и красных тачках… Он благодарственно помахал старику, но дядя Айра уже вел оживленный разговор с матерью Дэвида в дальнем конце зала. Засунув блокнот во внутренний карман, он стал ждать очереди, чтобы снова потанцевать с женой. Интересно, думал он, будут ли у них дети? И если будут, на кого они будут похожи? Еще он думал о том, что им с Элизабет предстоит вместе состариться – это ведь будет настоящее приключение! Он думал обо всех выходных и каникулах, которые им предстоит провести вместе, и чувствовал, как его обволакивает тепло – от вина, присутствия друзей, от этого незабываемого дня и всех надежд на будущее. * * * Дэвид не общался с Джейсоном Паркером уже несколько месяцев, хотя и платил ему жалованье. Про себя он называл Джейсона «мой Шерлок из подворотни». Джейсон был для Дэвида тем же, кем для Холмса были уличные мальчишки: надежным источником информации, верным помощником, а при необходимости и доверенным лицом. Писателю, даже в простое, нужны компаньоны. Когда Дэвиду требовалось пополнить запас психотропных лекарств, он посылал в аптеку Джейсона, зная, что тот не будет его осуждать, а главное – никому не протреплется. Понадобилась «травка» – обращался опять-таки к Джейсону, у того имелись приятели, которые ее выращивали. Джейсон отвечал на письма, приходившие на веб-сайт Дэвида, и вежливо отклонял просьбы об интервью с писателем. Дважды в неделю он забирал из почтового отделения корреспонденцию и сортировал ее, выбрасывая все, что Дэвиду было знать без надобности. Иногда приходили письма с угрозами, и Дэвид просил Джейсона поручить своим людям разобраться с этим. Иногда «разобраться» означало навести справки – это Джейсон умел хорошо. В исключительных случаях «разобраться» означало наведаться к автору письма поздним вечером – это Джейсон умел просто великолепно. Шерлоки из подворотни на дороге не валяются. Дэвид познакомился с Джейсоном на концерте Black Keys в Кливленде, когда в первый раз после аварии решился выйти в свет. Ему хотелось прочистить себе мозги, наполнить их музыкой. В середине выступления какой-то обдолбанный хипстер полез с ним драться, и тогда откуда ни возьмись появился белокурый Геркулес и вывел Дэвида через черный ход. «Плохая реклама, чувак, если вмажешь такому мудиле на публике. Не хотел бы, чтоб моя сестра увидела это в новостях. Она твой большой фан». Он проводил Дэвида до машины и вручил ему свою карточку. На ней значилось: «Джейсон Паркер. Ковбой. Астронавт». На следующий день Дэвид послал ему свою книгу с автографом для сестры. В ответном письме она рассказала, что брат переехал к ней, когда у нее начал прогрессировать рассеянный склероз. И вскользь упомянула, что Джейсон ищет работу. Дэвид незамедлительно нанял его и время от времени давал пустяковые поручения, которые иногда придумывал лишь для того, чтобы чем-нибудь его занять. А когда год спустя сестра Джейсона умерла, Дэвид оплатил ее похороны. Наутро после встречи с Кэти Дэвид позвонил Джейсону. – Здорово, начальник! Какие проблемы? – Я вчера вечером познакомился с девушкой. Она говорит, что мы френды в Фейсбуке. – Эге. – Ты пользуешься моим Фейсбуком, чтобы снимать девчонок? – Блин, чувак… Я ничего плохого не хотел. Слушай, я, когда к ним подкатываю, всегда объясняю, что я – это твой помощник, а не ты. И я делаю это не каждый день. На самом деле очень, очень редко. Всего, может, раз десять такое было или типа того. – Ладно, я не злюсь, – сказал Дэвид, хотя, по правде говоря, немного злился. Его сотрудник использует его страницу, главным образом чтобы продвигать свой член, а не его книгу. Хотя почему бы и нет? А много ли сам Дэвид занимается своим членом? А своей книгой? – Я бы разозлился. Западло, конечно, так поступать, – сказал Джейсон. – И ты сразу даешь им понять, что ты – это ты? – Ну конечно. Сразу. Сразу после… Ну, в общем, после. Слушай, после первого же сообщения они понимают. Ну, иногда они про тебя начинают расспрашивать – думают, раз мы с тобой знакомы, я про тебя все знаю, вот беседа и завязывается. Я, конечно, ничего серьезного им не говорю, а потом после парочки сообщений пишу такой: приезжай, попьем пивка. Некоторые приезжают. – Помнишь девушку по имени Кэти? – Еще бы. Рыжая. На гота похожа. Или что-то типа новой волны. Страшно тащится по твоей писанине. У меня с ней, правда, не выгорело. – Она не говорила ничего странного? О том, что она попала в новости или еще что-нибудь? – Гм… Разве что о том, как полицейские хотели побеседовать с ее отцом, а он их послал. Он подрядчик. Полная деревня. А тебе зачем? Хочешь, чтобы я с ней связался и организовал что-нибудь? – Нет, не надо, – сказал Дэвид. – Но я, пожалуй, сам поработаю с сайтом. А то какой-нибудь шустрый блогер – или вообще Gawker, не к ночи будь помянут – пронюхает про твои шалости и раздует дело до небес. – Крутяк! – сказал Джейсон, но Дэвид чувствовал, что обидел парня. – Только хочу тебя предупредить. – О чем? – Там не все сообщения сплошной позитив. – Ничего, я привык к плохим отзывам. – Не, чувак, там реально чернуха. Особенно в последнее время. Одна тетка, ведьма или шаманка, хрен ее разберет, типа наложила на тебя заклятие. Написала, что насылает на тебя демона. Да, и гомосятина тебе тоже приходит. Куча английских профессоров мечтает пополировать твой набалдашник. Я стер это говно. Кнопка «удалить» – наше все. – Спасибо, Джейсон. – Будь спок. Что еще я могу для тебя сделать? – Не сейчас. Но, думаю, скоро сможешь. * * * Отдел расследований департамента полиции Акрона ютился в муниципальном здании на Хайстрит – коричневой офисной коробке, один взгляд на которую уже вызывал приступ клаустрофобии. Детективы сидели на шестом этаже в конце коридора, стены которого были выкрашены в тошнотворный оранжево-бежевый цвет, почему-то заставивший Дэвида подумать о бутерброде с солониной. – Я к детективу Сэкетту, – сказал Дэвид женщине за истошно-оранжевой стойкой. – Присядьте, – ответила та, не глядя на него. Том Сэккет, как выяснил Дэвид, был единственным детективом, занимавшимся убийством Джозефа Говарда Кинга. Новичок и самый молодой офицер отдела – на такого можно смело свалить глухаря и делать вид, что полиция работает. Общаться с прессой по поводу этого дела также входило в обязанности Сэкетта. Директор по связям с общественностью и шеф полиции, которым Дэвид звонил утром, оба дружно перевели стрелку на Сэкетта. «Свяжитесь с Сэкеттом, – сказал свежеиспеченный шеф Гаро, – его повысили в должности, как только в прессе появились первые публикации об этом деле. Он именно тот, кто вам нужен. Он ведет дело и в курсе всех подробностей». «Сомневаюсь», – подумал Дэвид. Но он дозвонился до Сэкетта, и тот оказался весьма общительным малым. Уже хорошо. Из начальства не удалось выжать ничего, так, может, подчиненный что расскажет. Даже если он окажется полным дуболомом, ничего страшного – выйдет яркий образ для статьи. Сэкетт сказал, что в принципе готов поговорить хоть сейчас. Дэвид позвонил Мишель, и та с радостью приняла «горящий вызов»; она копила на какой-то новый суперкрутой смартфон, и пара лишних дежурств пришлась ей очень кстати. Но когда она пришла, Таннер – такое с ним случалось – устроил истерику: завыл как пожарная сирена, лицо посинело, и казалось, еще чуть-чуть, и ребенок задохнется. Дэвид понимал, что сам виноват: так много времени проводил с сыном, что Таннер не терпел даже коротких его отлучек. В конце концов они помирились: Дэвид пообещал мальчику, что построит для него крепость из подушек и одеял, если тот прекратит визжать. Он даже сказал Мишель, что, если Таннер хочет, он может поужинать прямо в этой крепости. Еще бы Таннер не хотел! Железная дверь напротив Дэвида открылась, и в комнату вошел детектив Сэкетт. Синяя рубашка поло заправлена в джинсы. Слева на поясе – полицейская бляха и пистолет, не вяжущийся с мальчишеским обликом детектива. Справа – полицейская рация и мобильник. Если он и был старше Дэвида, то не намного. Сэкетт не улыбнулся Дэвиду, но тот догадался, что это не со зла. Похоже, в представлении детектива бесстрастное выражение лица являлось неотъемлемым атрибутом его новой должности. – Мистер Нефф? – спросил он. – Можно просто Дэвид. Дэвид протянул руку, Сэкетт пожал ее и назвал свое имя. – Хорошая у вас сумка, – сказал Сэкетт, показывая на потертую изношенную кожаную и кое-где заляпанную сумку на плече у Дэвида. – Сразу видно, побывала в переделках. Сумка и правда однажды спасла Дэвиду жизнь, но он не собирался посвящать детектива в подробности этой истории. Ему нравилось чувствовать на плече ее внушительную тяжесть, как когда-то отцовскую руку. – Идемте. – Сэкетт жестом предложил Дэвиду следовать за ним. Они прошли длинным бежевым коридором без окон и остановились возле замызганной двери. Отдел расследований располагался в квадратной комнатушке с буро-рыжими крашеными стенами; на четырех столах громоздились кипы бумаг и стояли фотографии родных в рамочках. В пустом сейчас кабинете пахло ружейной смазкой и хот-догами. Окон здесь не было. Сэкетт сел к столу, заваленному чуть меньше остальных. С висевшей над столом пробковой доски на Дэвида смотрели две фотографии. На одной – стройная темноволосая женщина и девочка с косичками на качелях в городском парке. Жена и дочь Сэкетта, подумал Дэвид. На другой фотографии – старом школьном снимке – была рыжая красавица с пухлыми щечками и россыпью веснушек на носу. Кэти. Ей здесь лет одиннадцать, но по резким очертаниям подбородка и загадочной улыбке в девочке легко было разглядеть взрослую Кэти. Никаких сомнений – Сэкетт думал, что она поможет разгадать тайну Старика с Примроуз-лейн. – Итак… – сказал Дэвид, доставая из сумки репортерский блокнот и синюю ручку. – Секундочку, – сказал Сэкетт. – Я только хочу вас предупредить. Я никогда раньше не разговаривал с журналистами и тем более с писателями. Нам это запрещено. Но я готов поделиться с вами информацией, потому что следствие зашло в тупик. И мы надеемся с помощью прессы нащупать новую версию. Хотя о некоторых вещах я, понятно, говорить не имею права. – Разумеется. – Книгу вашу я не читал, вы уж не обижайтесь. Я не очень-то люблю читать. Но жена читала, и ей понравилось, так что я согласился встретиться с вами вроде как ради нее. Вопреки здравому смыслу. – О’кей.