– И Линграф никогда не делился с тобой ничем из этого? – Нет. Я понятия не имела, что он проводил какие-либо исследования по Таро. Рейчел остановилась. Мы дошли до кольцевой дорожки перед Клойстерсом, на стенах музея развевались на ветру яркие красные полотнища. – Значит, он никогда не упоминал об этом? За все четыре года, что вы работали вместе? Ни слова? – Ни единого. – Понятно. – Рейчел выждала совсем немного, прежде чем добавить: – Ты не могла бы принести эти бумаги, чтобы мы взглянули на них вместе? – Конечно, но я не уверена, насколько они будут полезны, – ведь мы не знаем, откуда они взялись. Мы вошли в Клойстерс, и я почувствовала, как прохладный воздух омывает меня, услышала, как эхо моих шагов по каменному полу отдается под сводами. – Думаю, мы могли бы спросить у Патрика, – предложила я. Рейчел легонько коснулась моего плеча, давая понять, что спешить незачем. Затем сказала: – Давай не будем ему говорить. Пусть это останется только между нами. Пока что. Глава 10 К тому времени, когда в Клойстерс пришла середина июля и принесла с собой тяжелый покров жары и духоты, цветы в садах распустились так пышно, что их головки поникли к земле. Но библиотека и галереи оставались надежным укрытием от капризов погоды. В иные дни, несмотря на всю прелесть садов, я предпочитала оставаться под позолоченными ребристыми сводами, среди толстых каменных стен, держась поближе к вентиляционным отверстиям. Одним словом, я сделалась настоящей затворницей – но в основном из-за того, что меня привлекало кондиционирование воздуха. Возможно, отчасти эта привлекательность заключалась и в том, что Лео редко заходил внутрь здания, и я чувствовала, что меня разрывает надвое между желанием проводить время с ним и обязательствами перед Рейчел. Я боялась, что моя тяга к нему будет отвлекать меня от работы. А работа должна быть на первом месте; работа – это мое будущее. И поэтому, когда я мимолетом замечала его на другом конце сада – он выделялся на общем фоне в своих обтрепанных джинсах и рабочих ботинках, в соломенной шляпе, затенявшей лицо, когда выходил из сарая либо оранжереи, держа руки в карманах, – я делала все возможное, чтобы стать невидимой в эти моменты. Изо всех сил старалась проявлять благоразумие и не высовываться, как бы трудно это ни казалось, и знала, что могу не выдержать, если возможность будет слишком заманчивой. Если Рейчел и заметила что-нибудь из перечисленного, она промолчала. В любом случае сейчас у нас были свои секреты, которые мы хранили вместе. Это действительно было так: расшифровки, которыми я поделилась с ней, не открыли нам ничего радикального, но показали, что Таро в эпоху Возрождения было чем-то более серьезным или, по крайней мере, более неоднозначным, нежели простая карточная игра. Однако одну бумагу я утаила даже от Рейчел – страницу со словами, которые не могла расшифровать, но которые, тем не менее, казались частью того же собрания переводов с частично видимым изображением орла. Эту страницу я придержала при себе. Я работала в библиотеке уже два часа, когда в помещение вошла Рейчел и посмотрела на дверь в кабинет Патрика. – Он уже пришел? Я покачала головой. – Я надеялась, что он сможет помочь нам отвертеться от этой преподавательской экскурсии с Мойрой… – Рейчел огляделась вокруг, ища что-то; что именно, я не знала. Секундой позже Мойра протиснулась мимо Рейчел в библиотеку. – О, хорошо. Вы обе на месте. Экскурсия начнется через пять минут, так что вам, наверное, пора закругляться. – Мойра бросила взгляд в мою сторону; я сидела, склонившись над столом и обложившись бумагами. – По крайней мере, на данный момент. – Мойра… – начала было Рейчел, но та повернулась на каблуках и ушла, прежде чем мы смогли выразить протест. Экскурсии для преподавателей были забавным делом. Обычно преподавательскую программу в Клойстерсе укомплектовывали пенсионерами, и она сотрудничала с отделом образования, предлагая экскурсии как школьникам, так и обычным посетителям. Но преподавателей не особо интересовали коллекции – им было интереснее сунуть нос за кулисы. Когда мы проводили их по служебным помещениям, они дольше всего задерживались у дверей и окон, запечатлевая в памяти индивидуальную топографию музея. А когда мы вели их через хранилища и офисы службы охраны, то получали больше вопросов, чем тогда, когда стояли перед алтарем Мерода или саркофагами XII века. Когда мы пришли в хранилище, женщина, шея которой, несмотря на летнюю жару, была обмотана шарфом, спросила: – Сколько экспонатов вы здесь храните? Рейчел достала поднос, на котором были разложены фрагменты резьбы по камню и мелкие эмали, пронумерованные и каталогизированные. – В хранилище Клойстерса находится более пяти тысяч подобных работ. Мы можем использовать их для проведения выставок или для ротации в главных галереях. – В Метрополитене их еще больше, – прошептал кто-то рядом со мной, и я вежливо улыбнулась. – Вы были на экскурсии по их хранилищу? – спросила экскурсантка, положив ладонь мне на локоть. – Нет. – О, вам действительно следует там побывать. Такое нельзя пропустить. Вы можете увидеть, как они развешивают картины на металлических держателях. Мы с Рейчел привыкли к подобным комментариям, к тому, как преподаватели считают нужным обучать нас по нашим же собственным методичкам. А позже, когда все эти люди расходились по галереям, мы с Рейчел садились за стол и довольно жестоко посмеивались над их снисходительностью и накопленной мудростью. И хотя я не была в хранилищах на Пятой авеню, по своему короткому пребыванию в Клойстерсе я уже знала, что ценные вещи хранятся самыми разными способами. Пока в помещении поддерживается особый микроклимат и оно защищено от прямого солнечного света, все остальное уже не столь важно. Но, конечно, посетители музеев не воспринимают произведения искусства таким образом – как функциональные объекты, которые нужно чередовать и использовать для создания эффекта. Они рассматривают каждое из них как сокровище: то, что они мечтают найти на своем чердаке, среди семейного хлама, то, чему они придают огромную ценность – на эмоциональном уровне, в отсутствие подлинного понимания. В отделе службы безопасности Рейчел представила каждого из охранников по имени. – Мы рады, что вы пришли к нам, – сказал Луис; позади его головы светились мониторы наблюдения. – У вас повсюду камеры? – подняв руку, спросила одна из женщин где-то в задних рядах. – Почти, – ответил Луис. – Но разве вам не нужен полный охват на случай ограбления? – Ограбления в музеях происходят невероятно редко, – терпеливо объяснил он. – И у нас есть персонал, который работает двадцать четыре часа в сутки, чтобы обеспечить безопасность коллекций. – В каких помещениях нет камер? – спросила женщина. – Вы планируете кражу? – поинтересовался Луис. Он относился к этому с юмором. Большинство произведений искусства в Клойстерсе было невозможно сдвинуть с места – фрески, массивные гобелены, статуи, закрепленные в нишах, произведения искусства весом в несколько сотен фунтов. Женщина слишком долго тянула слово «не-е-ет», явно немного обидевшись на намек. Рейчел, стоявшая впереди группы, поймала мой взгляд, и мы обе изо всех сил постарались подавить невольные улыбки. – Внутренние помещения офисов, библиотека и часть хранилища не полностью охвачены видеонаблюдением, – сказала Рейчел. – И основная часть садов и рабочих площадей, – добавил Луис. – У нас есть камеры для наблюдения за садами, но не везде. В конце концов, растения можно заменить. – Я не знаю, так ли это, – вмешался в разговор Лео. Он с кружкой кофе в руке пытался пробиться сквозь толпу женщин, некоторые из которых с опасением посматривали на его одежду. – Лео, – сказала Рейчел, – пожалуйста, представься нашему новому летнему курсу преподавателей. – Привет, – сказал тот, поднимая опустевшую кружку. – Лео – один из наших садовников, – продолжила Рейчел. – Если вы не догадались об этом по пятнам грязи. – Если у вас есть вопросы о том, что мы выращиваем в саду, он – отличный помощник в этом. – Однажды я была на экскурсии и слышала, что вы выращиваете яды. Это правда? – перебила женщина. Лео кивнул. – Но вы должны помнить, что многие вещи, которые мы сегодня считаем ядами, в Средние века и в эпоху Возрождения были лекарственными и косметическими средствами. Возьмем, к примеру, белладонну, – сказал он. – Ее называют красавкой, потому что женщины принимали ее в небольших количествах, чтобы расширить свои зрачки. Он нашел меня взглядом; на его щеках проступили ямочки, заметные даже сквозь щетину, которую Лео не удосуживался сбривать уже несколько дней. – А как еще их применяли? – спросили из задних рядов. – Ну, мандрагора использовалась как снотворное. Хотя теперь мы знаем, что слишком большая доза может привести к смерти… – Мы можем обсудить все это, когда выйдем в сад, – прервала Рейчел. – Я полагаю, что Лео нужно идти. Лео поднял кружку в знак признательности. Протискиваясь мимо группы, заполнившей коридор, он столкнулся со мной и на миг обхватил мое запястье мозолистой ладонью. От этого кровь в моем теле забурлила и запылала. Но когда я оглянулась через плечо, Лео уже уходил прочь по коридору, не глядя назад. – Хорошо, – сказала Рейчел, хлопая в ладоши. – Кто хочет посмотреть на статую святой Маргариты Антиохийской? – И мы пошли дальше. Оставив посетителей на кухне за бесплатным кофе и выпечкой, под бдительным оком Мойры, мы с Рейчел зашли в часовню. Мне нравилось, как там звучали голоса – совокупность тихих шепотов, сливавшихся в нечто совершенно иное, в монашескую молитву или медитативный напев. Шаги в каменном коридоре снаружи создавали слабый ударный аккомпанемент. Я представила себе, как в церквях и соборах Европы посетители обходят по кругу стояния Крестного Пути[21], расписанные итальянскими, фламандскими или французскими мастерами, а рядом идет приготовление к настоящей мессе. Рейчел села на скамейку и откинулась на спинку, обхватив пальцами край сиденья; ее лицо было обращено к потолку, где свет проникал сквозь витражи и расплывался красными, синими и зелеными пятнами по светлым каменным стенам. – Итак, ты собираешься это сделать, да? Она произнесла это не как вопрос, а как констатацию факта. – Что ты имеешь в виду? – Тебя и Лео. – Я еще не решила. – О, но ты уже приняла решение. – Рейчел наклонила голову в мою сторону, и наши глаза встретились. – Рядом с ним ты выглядишь так, словно изнемогаешь от желания. – Я даже не знаю его. – Я чувствовала, как жар распространяется не только по моим щекам, но и по всему телу.