Приезжать в Клойстерс на автомобиле было намного приятнее. И я быстро забыла, каково это – беспокоиться о том, чтобы меня не толкнули в метро, когда в руках у меня стакан с кофе, или о том, чтобы успеть на маршрутку. Жизнь в квартире Рейчел предоставила нам больше возможностей проводить время вместе, чем раньше: поездки на работу, завтраки, время после ужина. И в эти отрезки времени я обнаружила, что наконец-то могу раскрыться, позволить Рейчел увидеть меня со всех сторон. Мне хотелось верить, что и она чувствует то же самое. Патрик, как стало очевидно, так не считал. В наш первый день после симпозиума в музее Моргана он сказал нам: – Совместная жизнь и совместная работа могут быть тяжелым испытанием для дружбы. Лучше не форсировать события и посмотреть, не сломается ли она. Согласны? – У девушек все по-другому, – только и ответила ему Рейчел. Но мы замечали его дискомфорт от того, что теперь мы всегда вместе. Он наблюдал за нами в надежде уловить подоплеку какой-то тайной шутки по нашим лицам. В тот день сады Клойстерса гудели от наплыва посетителей и жужжания опылителей, и я, не в силах забыть тайну, которая жила внутри у меня – а теперь и у Рейчел, – бродила по территории, пока не добралась до клуатра Боннефон с его айвовыми деревьями, на узловатых ветвях которых ярко зеленела листва. Мне не хотелось садиться, и я стояла, глядя на край сада, который переходил в крутые каменные валы, а земля виднелась почти на сто футов ниже. Положив ладони на верхнюю часть каменной стены, я наклонилась, чтобы почувствовать всю рискованность своего положения, чтобы адреналин хлынул в кровь, чтобы вновь ощутить то же, что и тогда, когда я раскрыла карту Охотницы: стремительный натиск страха, зуд спешки. Если б только я могла вдобавок испытать волну облегчения, которая последовала за этим! Момент, когда ничего не случилось, когда я не упала, когда Патрик не засек меня, когда мы с Рейчел в конце концов выкрутились… Нью-Йорк показал мне, насколько я изголодалась. Изголодалась по радости и риску, по возможности признаться в своих амбициях – публично, перед всеми окружающими. Изголодалась по их реализации. Вместо страха меня переполнял какой-то головокружительный восторг. И осознание того, что в этом городе можно начать все сначала, сделать так, чтобы память об отце двигала меня вперед, а не сковывала. Победа над Патриком в обнаружении колоды Таро была бы самым большим достижением из всех. Я не была аморальной; я просто поняла урок, который преподал мне город. Когда я снова перегнулась через стену, чтобы увидеть булыжную дорогу внизу, то почувствовала, как чьи-то руки обхватили меня за талию и слегка подтолкнули вперед. Я закричала, громко и пронзительно. Обернувшись, я увидела Лео, а еще заметила группу посетителей, которые смотрели на нас с беспокойством, пытаясь решить, стоит ли им вмешиваться. Я рвалась из рук Лео, но он только улыбался и держал меня за талию. – Попалась. – Это было ужасно, – сказала я, оглядываясь вокруг. Потом ободряюще улыбнулась обеспокоенным людям. – Тебе не следует так наклоняться. Вдруг что-нибудь случится? – Ты имеешь в виду, что вдруг кто-то подойдет сзади и толкнет меня? – Это, или вдруг ты оступишься и упадешь. Не зря мы не разрешаем сидеть на этой стене. – Да? Он указал на знак, который я каким-то образом ухитрялась не замечать в течение нескольких недель. «Не прислоняться и не сидеть на парапете». – Пойдем, – сказал Лео. – У меня есть кое-что для тебя. Он повел меня за руку через клуатр Боннефон и через ворота с надписью «Только для персонала». Я никогда не была в этой части Клойстерса. Она была засажена травой и отгорожена от остальной части музея стеной, вдоль которой располагались два небольших сарая и длинная теплица, полная рассады. Здесь хранились садовые принадлежности, такие как ножницы для стрижки травы и ножницы для резки веток, сложенные в кучи, стопки пустых горшков и куски неровной каменной кладки, спрятанные от посторонних глаз. Мусорные баки были полны отходов, а на компостной грядке лежала куча листьев. Лео провел меня в один из сараев, где вдоль стен тянулись широкие полки для горшков; на каждой из них стояли стеклянные банки с высушенными семенами. Я взяла одну из них, когда мы вошли. – Семена иссопа, – сказал Лео. – В прошлом году я засушил цветы из сада. В том, как аккуратно все было расставлено, проглядывалась какая-то особая заботливость: от цветов, связанных в пучки и сохнущих на прищепках на стене, до того, как ножницы для стрижки были уложены острым концом вниз в терракотовые горшки. И здесь пахло Лео, или, может быть, Лео пах этим местом: землей и травами, с нотками запаха тела. Он снял со стены пучок сушеной лаванды и протянул мне. – Это тебе. Ее аромат наполнил мои ноздри – травянистый, солнечный и сложный. – Я срезал ее после того первого дня в саду и повесил сушиться. Она хранится дольше, чем свежая, – пояснил Лео. – А когда тебе надоест смотреть на них, ты можешь растолочь цветы и разложить их по ящикам. – Он протянул руку и большим пальцем растер цветок лаванды на мелкие части. Я смотрела, как они сыплются на пол у нас под ногами. Если в первый момент, когда мы вошли, я не заметила, насколько мал сарай, то теперь это стало очевидно. Нам двоим едва хватало места, чтобы развернуться, и поэтому наши тела уже прижимались друг к другу, когда Лео положил руку мне на затылок и поцеловал меня. Вспоминая сейчас, я понимаю, что это не он поднял меня на полку, а я сама запрыгнула туда, обхватила его ногами за талию и притянула к себе настолько близко, что почувствовала, как вжимаюсь в него. Он поддержал меня, скользнув шершавой рукой под мою блузку, под лифчик, а затем стянул блузку через мои поднятые руки. В моих движениях было что-то удивительно уверенное и спокойное. Как будто впервые я была ведущей, а Лео следовал за мной. Я больше не ждала, чтобы окружающие приняли меня или одобрили, – я брала инициативу в свои руки, и это чувство приводило меня в восторг. Настолько, что я потянулась к поясу джинсов Лео и начала их расстегивать. Но даже сквозь шелест нашей одежды, шорох наших тел мы услышали снаружи выразительный кашель. – Извините, что прерываю, – произнесла Рейчел. Лямка моего бюстгальтера была стянута с плеча. Лео не повернулся, чтобы поздороваться с Рейчел, но я медленно соскользнула с полки, шагнула на солнечный свет, заливавший порог, поправила лифчик и снова влезла в блузку. Затем вышла туда, где ждала Рейчел. – Вы можете закончить, – сказала она. – Я подожду за углом. – Все нормально, – отозвался Лео изнутри сарая. – Я позвоню тебе, Энн. Уходя вместе с Рейчел, я ничего не сказала, даже не потрудилась разгладить складки на блузке или охладить кожу, которая была влажной от пота и предвкушения. – Я не думала, что все настолько серьезно, – заметила Рейчел, глядя на меня, когда мы шли обратно к библиотеке. – Не знаю, можно ли назвать это серьезным. – Если ты готова так рисковать на работе… Должно быть, да, – сказала она. – Как ты догадалась, что мы окажемся именно там? – Я не была уверена, что хочу знать ответ, но Рейчел пожала плечами. – Я искала везде. Затем, когда мы прошли через готическую арку в галереи, она придержала дверь и предупредила: – Не позволяй Лео испортить то, что мы здесь делаем. Я вошла в дверь и остановилась. Мы находились в зале гобеленов, где массивные, плотно сотканные полотнища изображали сцены идиллической средневековой жизни – живой ковер из цветов, отдыхающий единорог. – Зачем ты так говоришь? Лео не имеет никакого отношения к тому, чем мы занимаемся. – Сейчас ты разделяешь эти две вещи. Но что будет, когда это станет сложнее? Когда вместо того, чтобы сосредоточиться на текущей ситуации, ты захочешь посещать дерьмовые панк-шоу и пить теплое пиво в Бронксе? Слова Рейчел задели меня. Не только своей меткостью, но и тем, что я не дала ей повода думать, будто поставлю Лео выше нее, выше нашей работы, нашего открытия. Работа была причиной моего приезда сюда, но Таро, а не Лео, стало гарантией того, что я осталась. Пусть даже иногда мне было трудно отделить мои отношения в Клойстерсе от самого этого места, как будто мои личные связи и моя страсть к работе переплелись, как виноградные лозы, растущие в садах. – Лео для меня не главное, – сказала я. – Тогда веди себя соответственно. Это очень важно, Энн. То, что мы нашли – то, что ты нашла, – это очень важно. И теперь, когда мы знаем, откуда взялись карты, с этим доказательством мы можем достичь многого. Мы должны достичь многого. Рейчел направилась прочь, но я схватила ее за руку. Несколько посетителей наблюдали за нами, и хотя мы старались говорить тихо, наши голоса все равно звучали громче, чем принято в галереях Клойстерса. – Я и веду себя соответственно, – прошипела я. – Я встречалась с ним всего один раз. Каждую свободную минуту я провожу с тобой. Я рассказала тебе все. Разве не ясно, что это наше общее дело? Я не считала себя склонной к конфликтам, но, отстаивая свою точку зрения, я почувствовала то же самое волнение, что и в тот момент, когда перегнулась через стену в саду. Рейчел вскинула руки. – Хорошо-хорошо. Я поняла. Может быть, я просто не хочу сейчас делить тебя ни с кем. Ты мне очень нужна. Нам необходимо сохранять собранность. Я просто не хочу, чтобы Лео забрал тебя у меня. – Я не бросаю тебя, – ответила я. И тут же с удивлением обнаружила, что обнимаю ее, чувствуя, как ее тонкое тело расслабляется, прижимаясь к моему. – Я просто хочу быть уверена, что мы сможем достичь результата до того, как это сделает Патрик, – произнесла Рейчел, отстраняясь. Я кивнула. – Я тоже этого хочу. Мне это необходимо. – Я знаю, что так и есть, – согласилась она. * * * – Он скоро пригласит нас, – сказала Рейчел на следующий день, когда мы сидели в библиотеке, окруженные разбросанными бумагами и записями – хаос на самом деле был тщательно организованной подборкой материала. – Он говорил о том, чтобы провести еще один сеанс гадания. Опять здесь. Опять ночью. Теперь, когда колода более полная. Тогда у нас будет шанс. Нам с Рейчел нужна была возможность самим осмотреть остальные карты, возможность хотя бы сфотографировать их, чтобы мы могли начать наше исследование. Мы обе знали, что это открытие упрочит нашу карьеру, наш авторитет в научном мире. Это была возможность, которой никто из нас не мог рисковать, поделившись с Патриком тем, что мы знали. Мы обе понимали, как легко, как быстро можно извратить историю открытия: вместо нас – двух девушек в начале карьеры – сделать его автором Патрика, признанного исследователя оккультизма. Поэтому мы решили молчать и не торопиться. Когда через два дня Патрик наконец попросил нас задержаться, мы с Рейчел были в саду – сидели у дальней стены, где грелись в лучах уходящего послеполуденного солнца: Рейчел курила, а я наслаждалась тем, как трава щекочет мои лодыжки, а мшистый камень – ладони. Посетители, заполнившие дорожки, восхищались резными капителями, скульптурами облаченных в рясы монахов, установленными в нишах. Мы с Рейчел, однако, оставались незамеченными. Казалось, мы стали частью пейзажа. Я наблюдала за Лео, когда увидела, как Патрик идет по клуатру, медленно, вдыхая ароматы мелиссы и лаванды, небрежно окуная руку в фонтан, а затем стряхивая воду, прозрачную в солнечном свете. – Вы ведь не курите здесь, правда? – спросил Патрик, когда подошел к нам, засунув руки в карманы. Я даже не обернулась, но инстинктивно почувствовала, как Рейчел выпустила сигарету за край вала, и та упала в траву внизу.