– Это всего лишь подкладка, защищающая мои потроха. Она вовсе не делает меня медленнее. А теперь тащи. Это указано в твоем контракте. – Сам тащи. – Не-не-не. Новички должны таскать нам еду, – сказал Горан. Из-за того, что он странно шепелявил, слова было трудно разобрать. – Ага, братишка, – добавил Мирк. – Тащи еду, пока я не втащил тебе сапогом по почкам. Синдер показал парням грубый жест, заставивший их рассмеяться. Пока они хихикали, он подошел к шкафу, высокому и узкому, занимавшему большую часть угла и высотой почти достигавшему трехметрового потолка. Он открыл двери шкафа и внимательно рассмотрел то, что находилось внутри: кучу бесполезных запасов. Груду погнутого металла, лоскуты кожи, кусочки дерева, широкие отрезы парусины, цветные нитки и веревочки и множество незаконченных работ, таких как лошадиные подковы, картины и даже одежда. Очевидно, один из кадетов, нынешних или прошлых, попробовал себя в качестве портного. Однако там не было ничего, что бы его заинтересовало. Синдер продолжил искать, отодвигая в сторону все больше и больше предметов. Наконец, в дальнем углу он увидел кое-что, что разожгло в нем интерес: деревянный футляр. Форма показалась ему знакомой. Он выглядел так, как будто в нем хранился музыкальный инструмент. Сердце Синдера забилось быстрее, как будто он находился в тренировочном дворе. Он очистил футляр от мусора, засоряющего шкаф. Крышка была закрыта на две защелки, и Синдер их отстегнул. Он медленно поднял крышку, и его охватило чувство, будто он вот-вот разгадает одну из величайших загадок жизни. Внутри на мягкой красной ткани покоился музыкальный инструмент. Синдер одобрительно присвистнул. Он был прекрасен. Мандолина. Так она называлась. До сего момента он даже не знал этого слова. Уже не впервый раз он неожиданно обретал знание. Это случалось часто. Наверное, несмотря на то, что он все еще не мог вспомнить ничего, касающегося Ласточки и событий своей предыдущей жизни, воспоминания не были затуманены полностью. Синдер просто не знал, что знает что-либо, пока какое-то событие не заставляло его заново встречаться с тем, что он и так уже знал. В каком-то смысле это означало, что каждый день был новой возможностью для самопознания. Синдер аккуратно достал мандолину. Ее поверхность была покрыта тонким слоем пыли, но когда он быстренько протер ее рукавом, дерево мягко заблестело. Струны явно переживали лучшие времена, но наверняка все еще могли извлечь звуки. Он вернулся на свое место на лавке рядом с Дорром, убаюкивая мандолину и опираясь спиной о стол. – Что это у тебя там? – спросил Дорр, заглядывая Синдеру через плечо. – Мандолина, – ответил Синдер. Он провел пальцами по инструменту с таким чувством, будто это было бесценное сокровище, и более внимательно изучил его. Мандолина была старая, выщербленная, но очевидные дефекты отсутствовали. Синдер тихонько провел пальцами по струнам и тут же нахмурился, услышав нестройные ноты. Она была жутко расстроена. Он взялся решать проблему, тихонько пощипывая каждую струну и регулируя соответствующие колки. – Хотел бы я научиться играть, – сказал Горан с тоской. Синдер ему посочувствовал. До этого момента он даже не понимал, насколько для его прошлого «я» было важно заниматься музыкой. Просто руки чесались начать перебирать струны и исполнить песню. – Ты действительно умеешь играть или просто балуешься? – спросил Дорр. Синдер широко ему улыбнулся. – Понятия не имею. – Он постучал себе по голове. – Воспоминаний ноль, помнишь? Однако уверенность, с которой он обращался с мандолиной, и способность настроить ее только по слуху говорила, что наверняка умеет. Мирк рассмеялся. – Должно быть, у тебя в голове царит хаос, оттого что ты не помнишь, что знаешь, а чего не знаешь. Синдер хохотнул. – Да, моменты определенно бывают. Он вернулся к занятиям с мандолиной. Вскоре его удовлетворило то, как были настроены все струны. Он энергично перебрал их и остался доволен нужными нотами. У мандолины был хороший резонанс, и Синдер задался вопросом, как долго она пролежала в шкафу. – Не сиди без дела, – сказал Дорр. – Сыграй уже что-нибудь. Синдер понял, что не знает ни одной песни. Он просто не знал, что сыграть. Может, можно… Он закрыл глаза и позволил пальцам самостоятельно сложить узор. Начал неуверенно, как будто руки заново учились делать это, восстанавливали некогда известный, но уже забытый навык. Пальцы перебирали струны, пока не сложилась мелодия. Они вспомнили то, чего не помнило сознание, и его уверенность возросла. Он ускорил темп. Это было так же, как и с мечом. С каждым днем Синдер становился все увереннее в своих способностях. Ему было далеко до мастерства, но он прошел долгий путь. Улучшив силу и выносливость, он добьется и более высоких целей. Он отставил мысли о бое и сосредоточился на мандолине, бренча и перебирая струны. И родилась музыка. Он играл песню, все еще с закрытыми глазами. Мир померк, когда в голове возникло видение. * * * Он сидел на скамье, стоящей на краю скалы. Под ним раскинулась деревня, дома гнездились на террасах, вырезанных в крутых склонах. Деревеньку омывала струящаяся речушка. Она рассыпалась ступенчатыми водопадами, создавая радужный ореол. Рядом сидела женщина. Он уже видел ее раньше. Несколько раз она снилась ему, в том числе и по дороге из Ласточки в Быстромечие. Они гуляли в парке в каком-то далеком, полном изящества и красоты городе. Она была почти одного с ним роста, и сейчас она пела уверенным контральто на языке, которого он не понимал. Он играл для нее и для нее одной, его пальцы бегали по струнам мандолины. Он растворился в музыке, в звуках ее голоса, в ощущении ее присутствия рядом с ним. Он скучал по ней, скучал по танцам с ней. * * * Песня закончилась, и Синдер открыл глаза, охваченный беспокойными мыслями. Это не могли быть его воспоминания о жизни в Ласточке. В видении он казался намного более старым, пресыщенным жизнью… что не имело никакого смысла, ведь ему было всего шестнадцать. Но они казались такими реальными… Синдер все еще ощущал на коже океанский бриз, чувствовал запах жасмина, вплетенного в волосы женщины, все еще слышал, как она поет, чувствовал ее любовь. Затем он вздрогнул, расстроившись и забеспокоившись о своем душевном здоровье. Что значили эти видения и сны? Почему он их видел? Но у него не было возможности обдумать эти вопросы: остальные кадеты благодарно ему аплодировали. – Совершенно чудесно! – улыбаясь, с энтузиазмом сказал Дорр. – Фантастика, – согласился Горан, улыбаясь так же широко, как и Дорр. Старший кадет закивал. – Зима будет не так уж и дурна, если ты будешь играть нам, пока мы заняты бездельем или работой. – Это определенно лучше, чем слушать, как ты напеваешь себе под нос, – сказал Мирк. – Без обид, братишка, но твое пение похоже на мычание раненой коровы. – Если когда-нибудь решишь оставить меч, возможно, тебе захочется взять в руки инструмент, – сказал Горан. Синдер крепче сжал мандолину. Слова Горана были добры, но неуместны. Больше всего на свете Синдер хотел держать в руках меч. Стать воином, защищающим тех, кто в этом нуждался. Плюс он не так хорошо владел музыкальным инструментом, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Только одна каста людей была способна на это. Эта мысль снова расстроила его. Что такое каста? * * * Синдер щипал струны мандолины, найденной в «Скудоумии» почти месяц назад, подкручивая колки, чтобы снова подстроить ее. Он все еще не помнил, когда и как научился играть, но ему было уже все равно. Ему нравилось извлекать музыку, и этого было достаточно. Вместе с другими кадетами он сидел в «Одиноком осле», пабе в нескольких километрах от школы. Это был вечер перед увольнительной, и они решили встретиться здесь после ужина, как только Синдер закончит работу на кухне. В «Одиноком осле» уже собрался народ, и подавальщицы торопились принести им заказы. Большинство завсегдатаев были мужчинами, постоянными клиентами. Группа ремесленников и рабочих, бедняцкий сброд. Они сидели за круглыми столиками, заляпанными пятнами от бесчисленного количества пролитых напитков, или за длинной барной стойкой, заканчивавшейся всего в паре метров от входа, и со скорбной монотонностью потягивали свое пиво. Трип Бэджер, хозяин, обслуживал их, его зычный голос слышался то тут то там. По большой комнате клубился табачный дым. Воздух наполнял гул голосов, время от времени раздавался хриплый смех. В большом очаге, располагавшемся по центру стены напротив входа, горел веселый огонек. Он согревал паб. Остальные кадеты заказали себе выпить, и пока ждали заказа, обсуждали день, проведенный в поединках. Синдер слушал их беседу вполуха. Большая же часть его внимания была сосредоточена на настройке инструмента. – И вот я уже думаю, что Синдер у меня в руках, – говорил Мирк, – но затем мерзавец меня подсекает, оказывается в выигрышной позиции и стучит по мне, как в закрытую дверь. Сэш недоуменно нахмурился. – Как в закрытую дверь? Что это значит? – Это значит, что он надрал мне задницу, – ответил Мирк. – Быстро. Как и Горану вчера.