Кто-то тронул его за плечо, разворачивая. Это был брат. Питч заговорил тихим голосом, глядя на него полным сочувствия взглядом: – Синдер, ты видел, что произошло? Я услышал крики и прибежал, как только смог. И Симиал и Лок тоже. – Он указал на двух других мужчин. – Это была кошка с проклятием эфира, – сказал первый мужчина, Симиал. – Глянь на следы. Большой зверь. Нам придется выследить его. – Не собираюсь я выслеживать никаких человекоубивцев с проклятием эфира, – заявил Лок. – Пусть с этим разбирается армия. Это их работа. – У нас тут трусов нет, – сказал Симиал. – Храбрость не то же самое, что слабоумие и отвага, – парировал Лок. – Это действительно была кошка с проклятием эфира? – спросил Питч. Синдер понял, что брат обращается к нему, и моргнул, стряхивая недоумение, вызванное разрозненными мыслями и потерей памяти. – Я не знаю, – наконец сказал он. – Я не помню. Ничего не помню. – Ты ее не видел? – спросил Питч. Синдер покачал головой, готовясь сообщить о том, что потерял память. – У него кровь идет, – сказал Симиал, указывая пальцем. Там, куда указал мужчина, бороздами протянулись по всей длине предплечья Синдера три отметины, оставленные когтями. До этого он не обращал внимания на раны, но теперь, когда заметил их, тот факт, что он о них знает, будто бы заставил их разболеться сильнее. Они пульсировали болью. – Господи помилуй, – прошептал Лок. – Коли они от проклятого эфиром, раны уже отравлены. Калека в два дня сгорит. Так вот как они меня тут зовут? Калека? – Они не отравлены, – сказал Питч. – Ты видишь, чтобы из них сочилась черная кровь? Чуешь запах гниющего мяса? – Он покачал головой. – Это всего лишь обычные раны, говорю тебе. – Может быть, – произнес Симиал с сомнением. – Но чой-то он говорит, что ничего не помнит? – Он указал на погибших мужчину и женщину. – Как может сын забыть нечто подобное? Синдер обнаружил, что на него направлены три пары глаз. Он мысленно содрогнулся. Неразбериха в голове может подождать. Он затолкал ее в дальние уголки разума. Сперва нужно пережить следующие несколько минут. После этого он разберется, что происходит. – Когда я говорю, что ничего не помню, я имею в виду, буквально. Я вообще ничего не помню. Даже имени своего не знал, пока не услышал его. У всех отвисли челюсти, и все трое его спасителей издали нервные смешки. – Ты всегда умел выдать шутку, – сказал Питч. Синдер слабо улыбнулся: – Хотел бы я, чтобы это была шутка. Может кто-нибудь мне объяснить, где я? Все трое уставились на него: Симиал и Лок с подозрением, Питч – в недоумении. Синдер расправил плечи. Двое крупных мужчин, похоже, были готовы к драке, но внутри него появилась какая-то твердость, нежелание сгибаться и ломаться. Он не будет вести себя как покорная овечка. Питч встал между Синдером и двумя братьями. – Ты не помнишь этого места? Не помнишь нашего дома? Не помнишь Ласточку? Синдер покачал головой. – Я ничего не помню. Питч нахмурился еще сильнее. – Это неважно. Что бы ни случилось, мы найдем способ это исправить. – Его лицо посветлело. – Пойдем. Я отведу тебя к себе домой и дам сухую одежду. – Он бросил взгляд на трупы родителей, и челюсти сжалась, а черты лица исказила скорбь. Питч сморгнул и вытер слезы с глаз. – Я вернусь сюда и позабочусь о маме и папе… – Его голос сорвался. Он не мог отвести взгляд от их растерзанных тел и лиц, на которых застыл ужас. Хотел бы Синдер разделить его горе. Это были его родители. Но убитые мужчина и женщина могли с таким же успехом оказаться незнакомцами. Он испытывал лишь легкое сожаление от их кончины. На самом деле он испытывал более глубокие чувства к Питчу, который явно любил родителей, которого скорбь наполняла болью и который все же оставался сильным ради любимого младшего братца. Синдер хотел ответить ему взаимностью. Питч был человеком, заслуживавшим уважения, и Синдер положил руку брату на плечо: – Я могу помочь со всем, что нужно. Питч коротко кивнул, соглашаясь, но сначала ничего не ответил. – Спасибо, – наконец выдавил он. Глаза все еще блестели от непролитых слез, а голос был хриплым от сдерживаемых эмоций. Симиал прочистил горло. – Мы обо всем позаботимся. Лок и я. Это дело не для родни. Вы не должны видеть родных такими. Пошли. Надо идти. – Он тихонько подтолкнул Питча в спину, уводя его прочь. – Мы вернемся и позаботимся о телах, – добавил Лок. – И приведем старика Дипака, чтобы он подготовил их к погребальной церемонии. Питч, не сопротивляясь, позволил Симиалу увести себя с заднего двора. Синдер на миг остался один, а Симиал оглянулся на него. – Тебе тоже лучше пойти с нами, как велел твой брат, – его голос звучал намного менее дружелюбно, чем голос Питча. Синдеру больше некуда было пойти, поэтому он зашагал следом. Захромал вперед, только сейчас поняв, что у него искалеченная стопа и чахлая правая нога. Нахмурившись, парень оглядел свои руки и ноги. Он был маленьким, ниже идущих впереди мужчин, и более худым по сравнению с ними. Сколько ему лет? Он ребенок? Он в этом сомневался. Синдер провел пальцами по лицу. Несколько тонких волосков на подбородке подтвердили его открытие. Он не ребенок. – Я все еще не возьму в толк, почему у него светились глаза, – прошипел Лок, должно быть, думая, что говорит шепотом. Синдер слышал его так же отчетливо, как если бы это был колокольчик, звенящий на другом конце поля. Питч резко остановился. – Вам двоим лучше молчать по поводу того, что Синдер якобы проклят эфиром, – произнес он рычащим голосом. Синдер до сих пор не знал, что значит быть проклятым эфиром, но сейчас было не время для вопросов. Симиал поднял руки в примирительном жесте. – Мы будем молчать. Шоканом клянусь. – Он подтолкнул брата локтем. – Верно? – Верно, – согласился Лок, коротко кивнув. Синдер поймал на себе его подозрительный взгляд. Пару секунд спустя Лок снова заговорил: – Как так вышло, что он ничего не помнит? Синдер вздохнул, уже начиная уставать от их домыслов. Симиал фыркнул. – Ничего особенного. Помнишь, как бык отшвырнул Роска Дука в стену амбара? Когда он очнулся, то себя не помнил. Может, тут произошло то же самое. Лок почесал свою жиденькую бороденку, склонив голову в раздумьях. – Не-а. Роск все прекрасно помнил, только нес всякую околесицу. Все твердил, что видел Шокана и Сиру. Рассказывал всякие легенды, мифы и прочее дерьмо. Парень был абсолютно не в себе. Синдер задумался. Может, он и впрямь ударился головой.? Он ощупал свой череп и быстро нашел чувствительное место у правого уха. Питч снова остановился, поворачиваясь к Синдеру. – Так вот что произошло, Синдер? Ты ударился головой? Синдер потер больное место возле уха. – Мне больно там, где я тру. – Да еще он болтался головой вниз в колодце, когда мы его нашли, – сказал Лок. – Должно быть, отключился. Питч медленно кивнул, соглашаясь, и на его лице отразилась надежда. – Значит, в этом все дело. Ты ударился котелком и потерял память. Воспоминания вернутся. Синдер надеялся на это, но крошечное сомнение твердило о том, что не все так просто. В душе вновь поднялась тревога. Чем он будет здесь заниматься? Для этих людей он чужак. По крайней мере, они для него чужаки. Тревога грозилась заполнить все его мысли, но он задвинул ее подальше, в самые дальние уголки своего мозга, туда, где она не сможет его отвлечь. Тревога и переживания могут подождать. Сперва нужно понять, какое место он занимает в этом мире. Он плелся за остальными, и наконец они вышли с заднего двора, дав Синдеру шанс увидеть деревню, в которой он жил. Не пройдя и двух шагов, он резко остановился, затаив дыхание от красоты открывшегося пейзажа. Деревня Ласточка гнездилась в высокой долине в окружении вздымающихся ввысь гор, покрытых белыми шапками снега. Острые пики тянулись к небу, их выпирающие шишковатые плечи излучали то ощущение постоянства, которое свойственно лишь горам. Их обдувал прохладный ветерок, спускающийся вниз, в деревню, и струящийся между клубами дымка, поднимающегося из многочисленных труб. Прохладный ветер и горящие очаги напомнили Синдеру об осени, но зеленая трава и сильные, доходящие до бедра посевы, растущие в прямых бороздах окружающих полей, сообщили ему, что еще лето. Синдер задержался, чтобы осмотреть деревню. Перед ним раскинулось ровно шестьдесят домов, скучившихся группками по два-три домика – вот и вся деревушка. Все они представляли собой срубы из грубо отесанных бревен, почерневших от копоти и с соломенными крышами. Окошки, покрытые восковой пленкой, смотрели вокруг немигающими взглядами. Дети, поджарые и сильные, играли на покрытых травой холмах и среди вечнозеленых растений, отделявших домики друг от друга.