Джорджо поразмыслил над этим одну-две паузы, и в ответ тоже изобразил схематичный рисунок. — Вторичная скорость роста осцилляции пропорциональна исходной волне, взятой с обратным знаком, — сказал он. — Но если кривая растет по экспоненте, ее вторичная скорость роста пропорциональна самой волне — без обратного знака. — Это правда, — согласилась Ялда. — Но… — Если ты создашь волну, которая быстро осциллирует при движении в одном направлении, — продолжал Джорджо, — то что помешает тебе выбрать в этом же направлении настолько большую частоту, что ее квадрат безо всяких дополнительных слагаемых окажется больше числа, которым ты хочешь ограничить сумму всех четырех квадратов? — Но тогда вы просто выйдете за границы, — возразила Ялда. — Иначе говоря, такая волна не будет удовлетворять уравнению. — Уверена? А если одно из оставшихся слагаемых будет отрицательным? — Ой. — Ялда поняла, к чему он ведет. — Если одна из осцилляций имеет слишком большую частоту, удовлетворить уравнению все-таки можно — нужно просто заменить осцилляцию в другом направлении на экспоненциальную функцию. — В этом случае вторичная скорость роста, взятая с обратным знаком, будет равна исходной волне, умноженной на отрицательную константу, и сумма всех четырех слагаемых опять-таки окажется равна целевому значению. — Итак, вопрос в следующем: если свет действительно удовлетворяет описанному тобой уравнению, то почему он остается стабильным? Почему малейшая складка в форме волны не разрастается по экспоненте? — подытожил Джорджо. Глава 7 Когда толпа хлынула из Варьете-Холла на освещенную звездами площадь, Ялду все еще не покидало ощущение восторга. Она была очарована магическим представлением, и даже тот факт, что она быстро разгадала фокус, который лежал в основе потрясающего финала, не только не уменьшил испытанного ею удовольствия, а наоборот, сделал его только сильнее. Она обернулась к Туллии. — Та картинка со скрытым помощником, которую они спроецировали на дымовую завесу… если я когда-нибудь буду вести занятия по оптике, то позаимствую этот трюк для своей первой демонстрации. — Да, это у них неплохо получилось, — согласилась Туллия. — Пиротехнике в первом отделении явно не хватало размаха, но такие уж теперь нормы безопасности. Думаю, стоит отдать должное Городскому Совету: разрешать запуск ракет в зале — это в любом случае не лучшая идея. — Антонии надо было тоже прийти, — сказала Ялда, поворачиваясь боком, чтобы протиснуться через лазейку в толпе. — Возможно, это подняло бы ей настроение. — Она не хочет, чтобы ей поднимали настроение, — ответила Туллия. — Она твердо решила киснуть дома, пока не наступит спонтанное деление. — Ей, наверное, тяжело принять решение. — Поступиться ожиданиями собственной семьи Ялде уже было непросто, но совсем другое дело — бросить ко, с которым ты провела всю свою жизнь. — Если бы она захотела, мы могли бы за пару дней перевезти ее в другой город целой и невредимой, — с раздражением сказала Туллия. — Но она впуталась в какие-то сложные переговоры со своим ко — с участием четырех или пяти посредников. Она думает, что сможет вернуться к нему на своих условиях. — А что, если так и есть? Может, как раз этим она и занимается. — Ха. — Если она хочет, чтобы он растил ее детей, неужели это так плохо? — В принципе-то нет, — ответила Туллия. — Но есть одна проблема: он уже доказал, что не способен всерьез относиться к ее пожеланиям. Если бы Антония захотела, то могла бы провести пять-шесть лет свободной жизни в Красных Башнях или Нефритовом Городе, а потом найти себе покладистого супруга, который будет благодарен за оставленное потомство. — По твоим словам это выходит так просто, что остается только удивляться, почему так не делают все подряд, — заметила Ялда. В небе над восточным горизонтом появилась фиолетовая полоса, которая стала быстро расходиться в стороны от неподвижной центральной точки. Ее центр оставался темным, но растущая из него пара ослепительно ярких нитей на глазах у Ялды превращалась сначала в синюю, потом в зеленую — и каждый новый цвет догонял предыдущие в обоих направлениях. Создавалось впечатление, что кто-то вытягивает гигантский звездный шлейф из-за края зеркала — чем большая его часть открывалась глазам, тем длиннее становилась его идеальная копия, которая будто бы мчалась в противоположном направлении. Ялда зачарованно смотрела на это зрелище; Туллия, отсчитывая паузы, пробиралась сквозь толпу, стараясь разглядеть ближайшую башню с часами, чтобы точно зафиксировать время события. Они никогда не загадывали наперед, как поступят, если увидят гремучую звезду, но разделить обязанности сумели правильно и с первой попытки. Стоя неподвижно, Ялда могла запечатлеть положение всех увиденных ею объектов, опираясь на взаимное расположение линии света и звезд. Туллии эти подробности будут неизвестны, но зато вскоре она получит критически важную информацию о времени события, благодаря которой их отчет станет вдвое ценнее аналогичных наблюдений в других городах. Центр изрыгнул пару красных хвостов и погас; два зеркально симметричных спектральных червячка, теперь уже полностью сформированных и отделившихся друг от друга, исчезли в противоположных углах пылевой вуали, нависавшей над башнями Зевгмы. Раньше Ялде доводилось видеть лишь заключительную часть этого представления — много лет тому назад, после урожая, когда центр вспышки с ее точки зрения, скорее всего, был расположен под линией горизонта. К настоящему моменту университет располагал семью отчетами о том же самом явлении; гремучая звезда, которую она видела в детстве, стояла в этом списке на третьем месте. В истории и легендах падающие звезды встречались на каждом шагу — и появление некоторых из них сопровождалось невообразимо эффектными зрелищами всех мастей — однако ни древние астрономы, ни авторы саг не заявляли, что видели нечто похожее на гремучую звезду. Ялда не двигалась с места и тщательно оценивала угол между траекторией гремучей звезды, оставшейся в ее памяти, и ближайшими яркими звездами. Задним взглядом она заметила молодого человека, который сверлил ее глазами и что-то кричал, но даже если бы прямо сейчас Ялда бесцельно бродила по площади, то изо всех сил постаралась бы не обращать на него внимание. — Где твой ко? — снова закричал он. Ялду поразило его полнейшее невежество; прямо у него на глазах разворачивалось самое необычайное событие, которое когда-либо доводилось видеть в небе — минувшие века не знали ничего подобного, и даже в наше время мельком увидеть гремучую звезду людям удавалось от силы пару раз за всю жизнь, — а он не придумал ничего лучше, чем насмехаться над ее размером или отсутствием партнера. Он наклонился, схватил обломок булыжника и бросил им в Ялду; камень попал в голову, задев ее сбоку. Ялда не смогла удержаться; она обернулась и посмотрела в его сторону. — Я спросил, где твой ко? — завопил он с победным видом. Ялда присела на корточки и подобрала камень с земли, ощущая его тяжесть и острые края. От этого она разозлилась куда сильнее, чем от удара по голове, потому что теперь ей было не понаслышке известно о том, что следовало бы знать бросившему камень — о том, что должно было его переубедить. Ее противник, как ни странно, находился в сопровождении собственной ко, а также — что было вполне ожидаемо — группы мужчин, которые, очевидно, приходились ему друзьями. — А где твоя мать? — прокричала в ответ Ялда и что есть силы запустила в него обломком. Если эти слова его потрясли, то удар буквально поставил на колени. Она попала ему точно в тимпан — правда, скорее случайно, чем намеренно. В агонии он закричал — что должно было только усугубить боль в его речевом органе, — и его рокот наполнился перекатами — в этот момент потребность выразить свою боль боролась в нем с попытками ее обуздать. Некоторые из его друзей, казалось, были шокированы; другие, став свидетелями столь неожиданного поворота в вечернем представлении, еще больше развеселились. Его ко смотрела с ужасом, не веря в реальность происходящего, как будто только что на ее глазах товарный поезд переехал младенца. Ялду внезапно пронзил страх; она причинила больший ущерб, а внимание большинства потенциальных свидетелей было по-прежнему сосредоточено не столько на земле, сколько на небе. Что бы ни уловило их заднее зрение, осознают они, вполне вероятно, лишь половину всей истории. Ялда поспешила покинуть сцену своей безрассудной мести и нагнала Туллию на противоположной стороне площади. — Ты засекла время? — спросила Ялда. — Да. — При всей невозмутимости, с которой Туллия восприняла случившееся, сейчас она выглядела немного растерянной. Она впервые увидела гремучую звезду, и теперь могла на личном опыте подтвердить не внушавшие особого доверия заявления, в которых она могла свободного сомневаться вплоть до сегодняшнего дня. — А у меня есть координаты, — сказала Ялда. — Сейчас нам нужно записать результаты, и завтра мы сообщим о наших наблюдениях. — Само собой, — Туллия вывела себя из ступора. — Так, между фиолетовым и красным, кажется, было три с половиной паузы, верно? — Похоже на правду. — Значит, она пролетела гораздо выше атмосферы, но все равно довольно близко — Примерно гросс с половиной пропастей, — подтвердила Ялда. Окружавшие люди продолжали восхищенно жужжать, но Ялда не заметила среди них настоящего понимания всей незаурядности увиденного; они вели себя так, будто только что в завершение магического представления им показали какой-нибудь оригинальный салют. — А если бы она пролетела ближе? — спросила Туллия. — Что, если бы она врезалась в землю? Ялда никогда всерьез не рассматривала возможность столкновения; при том, что за целое поколение гремучая звезда появлялась немногим более полудюжины раз, подобная перспектива казалась ей весьма отдаленной. — Я бы предпочла не стоять на месте удара, — согласилась она. — А я бы предпочла оказаться на другой планете, — сказала Туллия. По современным представлениям гремучие звезды возникали в результате столкновения неких объектов с сильно разреженным газом, который окружал Солнце, поднимаясь с его поверхности. И если яркая вспышка обычного метеора могла произойти в атмосфере, то незваный гость с достаточно большой скоростью мог загореться даже в призрачных испарениях Солнца. Насколько быстро двигались гремучие звезды? Если объект двигался настолько быстро, что мы могли представить одномоментную вспышку света вдоль всей его траектории, то ближайший к наблюдателю фрагмент этой длинной прямой линии будет начинаться с фиолетового света — как наиболее быстрого, — за которым последуют все остальные оттенки. По мере того, как все более далекий от наблюдателя свет, созданный парами равноудаленных источников, будет достигать его глаз, наблюдатель увидит, что каждый из цветов движется вдоль двух взаимно противоположных симметричных линий. Любая измеримая асимметрия цветового шлейфа означала бы, что объект движется с меньшей скоростью — в этом случае свет от более ранних фрагментов траектории получал фору, — однако на данный момент еще никому не удалось зафиксировать столь тонкие эффекты с достаточной степенью достоверности, чтобы сделать вывод хотя бы о направлении движения гремучих звезд. — Если ты сможешь реабилитировать мою геометрическую теорию времени, — пообещала Ялда, — то в качестве награды узнаешь, что в объекте, который движется с такой большой скоростью, будет не так уж много кинетической энергии. — Если я реабилитирую твою теорию, — резко возразила Туллия, — то для того, чтобы разорвать что-нибудь на части, кинетическая энергия вообще не потребуется. Весь космос будет так и гореть желанием превратиться в свет и раскаленный газ. — Не вини меня, если у истории нет счастливых развязок; не я придумала энтропию. Тьма и холодная пыль… яркий свет и раскаленный газ. Какая разница, что нас ждет в конце? Они направились к дому Туллии, чтобы записать результаты наблюдений на бумаге. — Ты ведь понимаешь, что согласно твоей теории тем, кто движется вместе с гремучей звездой будет казаться, что половина света, который мы только что видели, не летит вперед, а движется навстречу, — заметила Туллия. Ялда изобразила у себя на груди схематичный рисунок: — Ты права, — согласилась она. — Звучит жутковато. Стрела времени, вдоль которой двигался их мир и солнечная атмосфера, настолько отличалась от стрелы времени гремучей звезды, что гипотетический путешественник Туллии увидел бы, как часть света, созданного вспышкой, движется в их сторону, нарушая тем самым закон возрастания энтропии — как если бы дым, заполняющий комнату, самопроизвольно сжался и снова превратился в горючее. Энтропия, по-видимому, не могла увеличиваться сразу вдоль всех направлений в 4-пространстве, но увидеть такое дикое расхождение своими глазами на конкретном примере все равно было чем-то из ряда вон. Ялда закрыла глаза на все эти сложности; ей и так хватало проблем с устранением экспоненциальных взрывов в уравнении световой волны. Меньше, чем через две череды ей предстояло изложить основы своей теории перед представителями естественнонаучной школы, но Джорджо отменит доклад, если обнаруженная им проблема не получит приемлемого решения. Когда они вошли в квартиру, Антония сидела на полу; рядом с ней лежала бумага и стоял горшок с краской. Сверху на полке трещала огневитовая лампа, которая отбрасывала одинокую тень. Скорее всего, она сочиняла очередное письмо Антонио, но когда Ялда с Туллией подошли к ней, чтобы поздороваться, на ее коже не было никаких надписей. Ялде хотелось дать ей совет или как-то утешить, но что могла соло понимать в выборе, с которым столкнулась Антония? — Как вам магическое шоу? — спросила с напускной радостью Антония. — Оно отошло на второй план, — ответила Туллия и рассказала ей про фокус с небесным зеркалом, который они увидели после представления. — Я слышала на улице какую-то суматоху, — сказала Антония. — Я выглянула в окно, но похоже, что к тому моменту все уже закончилось. — Можно нам воспользоваться краской? — спросила Ялда. Она хотела как можно скорее закончить отчет о гремучей звезде и подготовить его к прибытию курьеров на рассвете. — Конечно. — Антония накрыла горшок крышкой и пододвинула его к Ялде. — Я пока только собиралась с мыслями; это может подождать до утра.