Теперь их путь освещал красный свет окружающих звезд. От знакомого свечения Ялду потянуло в сон, хотя силы в ее конечностях еще оставалось предостаточно. Если уж Дарио, даже отрешившись от мира, был достаточно собранным, чтобы держаться за нее в своей полудреме, не ослабляя хватку, то она, вероятно, могла бы идти по дороге прямо во сне, с закрытыми глазами. Не такая уж плохая идея, если бы только Вито захватил с собой веревку — обвязав ее вокруг плеч, можно было бы направить ее шаги в нужную сторону. Увидев впереди пышное буйство красок, она задумалась, не привиделось ли ей это сквозь сон. Тело Вито отчасти закрывало ей обзор, и этот трепещущий призрак, окаймлявший его очертания, появлялся и исчезал в такт их шагов и неровностей дороги. Дорога подошла к концу. Они прошли через кустарниковую заросль, усыпанную точно таким же бурьяном и низеньким кустиками, какие Ялде приходилось корчевать большую часть своей жизни. Крошечные цветочки светили на нее прямо из-под ног, но если на ферме коричневые и желтые лепестки были назойливым бельмом на фоне чистого пшеничного света, то здесь они произвели на Ялду совершенно иное впечатление. Она осторожно обошла цветы, не желая топтать их точно так же, как соседский урожай. Ближайшие деревья были невысокими, и хотя незнакомая обстановка не давала повода для уверенности, Ялде показалось, что похожие деревья она уже замечала на необработанных участках фермы или вдоль поселковых улиц. Возможно, они были родственниками местных кустарников; их приглушенные цвета почти не отличались друг от друга. Позади них, однако же, возвышались какие-то неведомые исполины, покрытые цветами самых разных оттенков. Дарио зашевелился и открыл глаза. Ялда ожидала, что он начнет ворчать о том, сколько сил им пришлось потратить ради какого-то шарлатанства, но вместо этого он стал молча разглядывать сияющие огоньки. Возможно, он погрузился в свои грезы, мысленно возвращаясь в прошлое — к своим юношеским приключениям на пару с Дарией. Ялда пошла в лес следом за Вито. Вскоре подлесок стал настолько густым, что пройти по нему, не наступая на мелкую поросль, было уже нельзя, поэтому Ялда была вынуждена придать своим ступням такую же твердость, к какой ей пришлось прибегнуть на дороге, усыпанной галькой; позволь она своим ступням размягчиться, как во время работы в клумбе, и острые стебли мгновенно исполосовали бы ей кожу. Ее передние глаза были по-прежнему прикованы к земле и следили за каждым шагом, но спустя какое-то время Ялда, набравшись уверенности, перевела задний взгляд со своего пассажира на украшенные гирляндами цветов ветви у себя над головой. Огромные, шире ее плеч, цветы освещали темноту; их фиолетовые лепестки изящно свешивались с переплетенных лиан, служивших им опорой. И хотя Ялда не могла видеть их свет напрямую, сияние, пробивавшееся сквозь нижнюю часть лепестков, было настолько ярким, что от него расходились тени. Вокруг этих громадин росли цветы поменьше — каждая ветка и каждый отросток были унизаны букетами оранжевых, зеленых и желтых оттенков. Когда они прошли сквозь рой зудней, Дарио вздрогнул и выругался; Ялда могла стряхнуть насекомых едва ли не одним движением мысли, а вот коже ее дедушки согнать их так быстро было не по силам. Он освободил две руки, обхватывавшие ее торс, и стал отгонять зудней, одновременно растягивая свои короткие и толстые пальцы, сцеплявшие его ладони, на манер веера — чтобы проще было отмахиваться от надоедливых насекомых. По мере того, как они углублялись в лес, фиолетовые исполины у них над головами уступали место своим, если так можно сказать, собратьям — они были чуть меньше размером, а на их лианах, прежде обнаженных, распускались яркие зеленые цветы. Некоторые из них освещали подлесок, и их свет слепил путникам глаза; другие, наоборот, были обращены к небу. Ялда попыталась представить, как бы выглядел лес, если бы на него можно было взглянуть с высоты, гораздо большей, чем сами деревья — гигантская клумба рядом со степенными полями краснозерной пшеницы. Вито остановился и огляделся кругом. Они добрались до небольшой полянки, где цветы светились настолько ярко и отличались таким разнообразием, что доктор Ливия наверняка бы осталась довольна. К тому же деревья здесь росли не слишком близко друг к другу, а подлесок не был похож на густые заросли. Если в лесу и было более подходящее место для ночлега, то искать его пришлось бы до самого рассвета. Вито обратился к своему отцу: — Что скажешь? — Сойдет. — Дарио обернулся к Ялде. — Обещаю, древесников здесь не будет. — А их и не боюсь, — сказала она. Когда Дарио спустился, Ялда начала втягивать верхние половины длинных передних ног. Усталость не давала ей как следует сосредоточиться на форме своего тела, но, чтобы вернуться в первоначальную позу, ей просто нужно было подавить усилием воли ту осторожность, которую она намеренно поддерживала на протяжении всего пути — ведь расслабившись и приняв нормальную форму, она бы сбросила своего дедушку прямо на дорогу. Когда Вито выложил на землю содержимое своих карманов и тоже принял двуногую форму, они с Ялдой выкопали ямки, в которых троим путникам предстояло провести ночь. Корни деревьев уходили глубоко под землю, и чтобы просунуть между ними руки, а затем приподнять целый слой почвы, Ялде приходилось раздваивать свои пальцы по три-четыре раза; впрочем, благодаря помощи отца, задача оказалась не слишком обременительной. Черви, которых она лишила крова, были упитаннее и злее привычных; когда Ялда поняла, что они не станут разбегаться от одного ее прикосновения, то стала разбрасывать их по всей поляне. Когда три ямы были готовы, она уже едва ли не спала на ходу. Ковыляя к своей постели на коротких ногах — других конечностей у него в данный момент не было, — Дарио обернулся к Ялде. — Спасибо, что помогла мне сюда добраться, Вита. Ты молодец. Ялда не стала его поправлять; чем бы ни были заняты его мысли, комплимент в его устах прозвучал искренне. Обменявшись с ней взглядом, в котором Ялда прочла довольное согласие с мнением Дарио, Вито пожелал ей спокойной ночи. Несмотря на усталость, Ялда какое-то время стояла рядом с дедушкой, разглядывая его спящую фигуру. Джусто утверждал, что видел, как по ночам от тела Дарио исходил желтый свет. Если они хотели оценить действенность лечения, назначенного доктором Ливией, разве им не следовало понаблюдать за проявлениями этого симптома — и прямо сейчас, и по возвращении домой? Заметив, что ее тело отбрасывает сразу несколько теней, Ялда надеялась увидеть, как Дарио будет выглядеть на их фоне — но увы, теням явно не хватало черноты, чтобы изобличить свет — если он вообще был, — исходящий от его кожи. Куда бы она ни встала, заслонить его сразу от всех цветков и понаблюдать за светимостью одного только его тела было невозможно. Когда Ялда, наконец, отказалась от своей затеи и перебралась в постель, она, несмотря на разочарование, сосредоточилась на светлой стороне. Если свет, исходящий от кожи Дарио, был настолько слаб, что терялся на фоне лесного сияния, то оттенок, который он терял, находясь на ферме, теперь наверняка восполнялся быстрее, чем утекал наружу. Зарывшись поглубже в прохладную землю и раздавив нескольких червяков, которым до этого удавалось избежать выселения из ее постели, Ялда сосредоточилась на фиолетовом свечении, исходившем от цветов позади нее. Она подумала о древеснике, который, разозлившись похлеще червей, незаметно перебирался с ветки на ветку. Но даже если он придет за ней ночью, она будет готова. И если древесник утащит мужчин — как более легкую добычу — она не пойдет по стопам Аматы, избравшей извилистый путь вины и искупления, и первым дело поутру просто разрежет тело зверя и выпустит их на свободу. На радость Ялде лес в это время дня и в самом деле чем-то напоминал описание из рассказа Дарио: многие мелкие цветы, занимавшие подлесок, не утратили своего сияния, благодаря древесному шатру, который защищал их от солнечного света. Правда, большая часть поляны была закрыта от Солнца не полностью. Фиолетовые цветы сжались, превратившись в морщинистые мешочки, и по переплетающимся лианам, которые раньше служили опорой для их распростертых лепестков, струился солнечный свет, покрывавший землю пестрым ковром ярких пятен. После завтрака Ялда вырыла погребки для караваев, которые они принесли в лес, а Вито, позаимствовав часть листьев приземника, в которые был завернут хлеб, выстлал ямы изнутри. Ялда не верила, что местные черви живут по привычным законам, но отец убедил ее, что резкий запах лепестков отпугнет любого вредителя. Когда дело было сделано, у Ялды не нашлось другого занятия, кроме как разглядывать лес. Для нее это было непривычно; ведь если бы она слонялась без дела на ферме, Вито быстро бы подыскал ей работу, а если бы делать все равно было нечего, то ее братья и сестры со свойственной им неуемной энергией непременно втянули бы ее в какую-нибудь игру. В полдень Вито принес еще три каравая. Дарио, который приступил к еде, не покидая полузарытой в землю постели, довольно щебетал без всякого стеснения. Ялда стоя наблюдала за малейшими движениями окружавших ее ветвей, пытаясь разгадать их первоисточник. За это утро она научилась отличать колебания под действием ветра, который одновременно раскачивал несколько веток, от подрагивания одной-единственной ветки в тот момент, когда по ней пробегала маленькая ящерица. Иногда ей даже удавалось заметить, как поочередно отскакивали ветки, когда ящерица, оттолкнувшись от одной из них, приземлялась на другую. — А чем питаются ящерицы? — спросила Ялда у Вито. — Насекомыми, наверное, — ответил он. — Я точно не знаю. Вторая часть его ответа заставила Ялду задуматься. Откуда такая неуверенность? Неужели в мире есть то, чего не знают взрослые? Дарио не стал высказывать своего мнения по поводу питания ящериц, и хотя он, наверное, был просто слишком занят, чтобы отвлекаться на ее вопрос, Ялда начала сомневаться, а не заблуждается ли она насчет чего-то важного. Она считала, что задача любого взрослого — обучать детей и отвечать на их вопросы до тех пор, пока дети — которые к тому моменту сами станут взрослыми — не овладеют всеми знаниями мира. Но если некоторые ответы не передавались из поколения в поколение, то откуда им вообще взяться? Рассудив, что проверять объем знаний Дарио в его присутствии будет невежливо, Ялда решила потерпеть, пока он снова не уснет. — Откуда ты знаешь про звезды? — спросила она у Вито. — И обо всем, что ты мне рассказал прошлой ночью? — Она ни разу не слышала, чтобы Дарио рассказывал о происхождении разноцветных следов. — Этому я научился у твоей матери, — ответил Вито. — О! — его слова изумили Ялду; неужели можно чему-то научиться у своего ровесника? — Но кто же тогда ее саму научил? — У нее была подруга по имени Клара. — Вито говорил медленно, как будто разговор на эту тему давался ему особенно нелегко. — Клара ходила в школу. Обо всем, чему ее учили, она рассказывала твоей маме, а уже она объясняла это мне. Ялда знала, что в поселке есть школа, но всегда считала, что ее целью было обучать людей разным необычным профессиям, а вовсе не отвечать на их вопросы о звездах. — Я бы хотела с ней познакомиться, — сказала она. — С Кларой? — С моей мамой. — С тем же успехом можно мечтать о полетах. Ялда уже слышала это выражение, но только теперь вдруг поняла, что в качестве олицетворения недостижимой мечты оно звучит довольно странно. — А если широко расставить руки — как крылья у зудней… — Люди уже пытались так делать, — заверил ее Вито. — Мы слишком тяжелые и слишком слабые; летать нам просто не дано. — О, — Ялда вернулась к вопросу о своей матери. — А чему еще она тебя научила? Теперь Вито пришлось задуматься. — Писать — самую малость. Правда, помню я, скорее всего, немного. — Покажи мне! Пожалуйста! — Хотя Ялда точно не знала, для чего нужна письменность, она не могла устоять перед возможностью увидеть этот хитроумный фокус в исполнении своего отца. Вито начал было возражать, но быстро сдался. — Я попробую, — сказал он. — Но со мной тебе придется проявить терпение. Какое-то время он молча и неподвижно стоял. Затем кожа на его груди начала подрагивать, как будто отгоняя насекомых, и Ялда заметила, как на ней начинают появляться странные рубцы изогнутой формы. Они, однако же, не оставались на одном месте, а волнами скользили по поверхности его тела. Ялда видела, как он изо всех сил старался удержать их на месте, но так и не добился цели. Вито расслабился и разгладил свою кожу. Затем он попытался снова. На этот раз в центре его груди появился короткий рубец, форма которого, несмотря на легкую дрожь, оставалась более или менее постоянной. Затем прямо на глазах у Ялды линия свернулась в кольцо и стала похожей на грубый рисунок окружности. — Солнце! — догадалась она. — Так, посмотрим, получится ли у меня следующий. — От напряжения тимпан Вито туго натянулся: рубец на его груди начал растягиваться, видоизменяться и скручиваться, принимая форму пяти широких колец. — Цветок! — Еще один. — Цветок распался на две части, и очертания лепестков расплылись, но затем фрагменты соединились друг с другом, образовав новую фигуру, а края вновь заострились и приобрели четкость. — Глаз! — Ну все, хватит трех символов! — Плечи Вито осели. — Научи и меня тоже! — стала упрашивать Ялда. — Это непросто, — сказал Вито. — Нужно много практиковаться. — Здесь все равно больше нечем заняться, — напомнила ему Ялда. Вместо этого она бы с удовольствием предпочла обследовать лес и погоняться за ящерицами, чтобы выяснить, чем именно они питаются, но бросать Дарио было нельзя. — Думаю, один символ можно и попробовать, — неохотно согласился Вито. Он поманил ее к себе, и Ялда встала на колени, чтобы быть ближе по росту к своему отцу. Заострив палец, он начал осторожно царапать кожу у нее на груди, оставаясь примерно в одной и той же точке. Вскоре его прикосновение стало раздражать ее не хуже любого насекомого. Ялда заерзала; ее кожу охватила мелкая дрожь, но легче от этого не становилось. Зудня бы это спугнуло довольно быстро, но раздражающий палец ее отца был слишком тяжелым и не поддавался. — Не шевели плечами! — строго сказал Вито. — Просто используй свою кожу. Ты делала это дюжины раз на дню, нужно только научиться более точному контролю.