Я стою напротив зеркала до тех пор, пока вентиляция не высасывает из комнаты всю влагу, и стекло снова становится сухим. – Ну, хорошо, – продолжаю я, не отрывая взгляда от зеркала, – тогда сыграем. Я разворачиваюсь и выхожу из ванной. Глава 49 Я подхожу к стулу, на котором всё ещё висит куртка пожилого мужчины, роюсь в карманах, пока не нахожу мобильный телефон. Я несу его с собой к кровати и набираю номер Ульфа. – Привет, Ульф. Это я. Твой любимый пациент. – Ты хоть представляешь, через сколько дерьма… – Как дела в Ставангере? – спрашиваю я, останавливая надвигающуюся бурю бранных слов. – Почему бы тебе не взять толстую палку и просто воткнуть её… – его обычно по-терапевтически спокойный бергенский тембр голоса на этот раз яростно гремит, – прямо себе в задницу, птенец ты недорезанный! Рут в ярости от того, что я вообще согласился взять тебя под своё крыло и… – Рут? Кто такая Рут? Тирада Ульфа на секунду смолкает, и он отвечает немного спокойнее: – Ну Рут, моя гражданская жена. Мы встретились как коллеги на недавней конференции в Драммене. – Я думал, её зовут Сульвейг. – Нет, – откашливается Ульф, – Сульвейг съехала в тот же день, когда ты отправился на север. Забрала с собой Фриду и уехала домой в Берген. – Извини. – Ну а что тут сделаешь, тут и говорить нечего. Всякое бывает. И с психиатрами тоже, – он наполняет лёгкие сигаретным дымом. – Итак. Что происходит, Торкильд Аске? Не мог бы ты мне рассказать? Что ты там наделал? – В смысле? – Послушай, – Ульф снова в шаге от того, чтобы взорваться, но всё-таки сдерживается, делает глубокий вдох и продолжает: – Пару минут назад я закончил говорить с неким доктором Вейдманом из нефрологического отделения университетского госпиталя Трумсё. Он хотел получить информацию о пациенте, которого ночью привезли в травмотологию. Мой родной Торкильд Аске, который, как они утверждают, добровольно бросился в море, наглотавшись моих таблеток. Моих таблеток! – Ну, формально таблетки были мои, – поправляю я, – к тому же в море я так и не утонул. – Что?! Что!! Да как ты… – на этот раз Ульфу не удаётся сдержать свою ярость. Он произносит гневную речь и сыплет всевозможными угрозами, начиная от преднамеренного убийства и заканчивая принудительным лечением в психбольнице с приёмом лошадиных доз парацетамола и труксала, и после этого наконец успокаивается и снова готов говорить: – Итак, – он снова делает вдох, – что происходит? – Я нашёл Расмуса в море. Его убили. – Убили?! – Согласно вскрытию, у него констатирован ушиб головы и смерть от утопления. Его тело было крепко привязано к оторванной женской руке, и я предполагаю, что это та же женщина, которую я нашёл на маяке. – Вскрытие?! Женская рука? Что за… – Ульф останавливает и делает глубокий вдох, – так, так, так, – увещевает он между вдохами и выдохами, – мы можем поговорить об этом позже. Так. Рассказывай. Как дела у тебя? – Только что сделал клизму. – Хорошо, хорошо, – бормочет Ульф безучастно и зажигает новую сигарету. – Ульф, – говорю я, – я не думал, как всё это… – Эй, эй! Не сейчас. Обсудим, когда приедешь домой. Ведь ты приедешь, так? – Ещё рано. – Что?! Ты должен вернуться обратно в Ставангер как можно скорее. Ситуация полностью вышла из-под контроля, тебе не место в уголовном расследовании. Я сейчас же позвоню Анникен и скажу, что всё зашло слишком далеко, и что ты больше не можешь ей помочь. Так что сегодня ты едешь домой. – Не получится, – сразу возражаю я, – у меня завтра допрос в полиции, его не избежать. – Допрос? – голос Ульфа становится чуть мягче, – но почему? – Они нашли кровь одного из пропавших полицейских, собирая улики на острове. Вероятно, они нашли что-то ещё, что напрямую связано с одним из полицейских. – Ну а при чём тут ты? – Эта улика связывает Бьёрканга и сержанта с островом в тот вечер, когда там находился я. – И? – Ты что, не слышишь, что я говорю? Двое полицейских пропали после того, как отправились в море на встречу с психически нестабильным бывшим полицейским с суицидальными мыслями, у которого повреждён мозг и который только что вышел из тюрьмы. – Чёрт побери. – Теперь всплывёт всё, – продолжаю я, – Фрей, вся эта заваруха, вне зависимости от того, виновен я или нет. – Я секунду колеблюсь и потом продолжаю: – Она снова была там, когда я туда ездил. Не Фрей, а женщина без лица. Она сидела в клубе в подвале. Думаю, как минимум поэтому я должен снова туда вернуться. Я должен увидеть, узнать, где проходит граница. Граница между фантазией и реальностью. Перед тем, как я зайду в комнату для допросов. – Теперь понимаю, – говорит Ульф и тушит сигарету, недовольно выдыхая дым, – я могу что-нибудь для тебя сделать? – Да. Вытащить меня отсюда. Ульф прочищает горло. – Хорошо. Где ты? – В нефрологии. Они не хотят говорить, когда меня выпишут. – Ясно, ясно, – увещевает он сам себя. Это такая своеобразная мантра, чтобы отрегулировать уровень стресса, – если они диагностируют у тебя суицидальные наклонности, психоз или обнаружат признаки серьёзного психического заболевания, то попробуют применить статью о принудительном лечении, чтобы засунуть тебя в интенсивный психиатрический стационар на наблюдение. – И сколько я должен буду там провести? – До десяти дней. – У меня нет на это времени. – Боюсь, у тебя нет выбора. – Помоги мне, Ульф, – молю я, а в коридоре раздаются шаги, приближающиеся к моей комнате, – помоги мне, чёрт возьми. – Слишком поздно, Торкильд, – вздыхает Ульф, – На этот раз ты слишком крепко попался в лапы системы, чтобы я мог тебе помочь. Используй эти десять дней, Торкильд, думаю, они тебе нужны, учитывая всё, что случилось. Может быть, я мог что-нибудь сделать, чтобы сократить время, это вполне возможно, если ты просто… – Время уже вышло, Ульф, – шепчу я, когда дверь открывается и врач заглядывает в палату. – Торкильд, – слышу я крики Ульфа, собираясь уже закончить разговор. – Да, – я снова прикладываю телефон к уху, – что такое? – Давай только без фокусов. – Фокусов? Глава 50 – Ты вернулся, – говорит доктор, заходя в комнату. В одной руке у него чашка кофе, а в другой – коричневый конверт, который он держит у подбородка, как веер. Он говорит на восточном диалекте, у него седые волосы, и он одного со мной возраста. – В смысле? – Мы уже давно ждём. – Был в туалете, – отвечаю я, – живот болит. Врач чешет нос, а я пытаюсь изобразить на лице необходимую гримасу, чтобы всё это звучало одновременно неловко и правдоподобно. Запах кабинета аутопсии всё ещё висит в воздухе. Кажется, он уже пропитал постельное бельё и стены. – Где твоя одежда?