– Похоже, ты знаешь всё, – ответил я и наклонился за пакетом, который лежал у меня между ног. Я полночи провёл, собирая все возможные документы по бергенскому делу и основанию органов особого назначения, – а вот, кстати, то, что я нашёл по твоему заданию. Комитет по предотвращению пыток совета Европы тоже издал рапорт, в котором были раскритикованы… – Мне это не нужно, – Фрей сидела и смотрела на меня, держа свою кружку на середине ладони, – я уже доделала задание. Я перевернул свою чашку верх дном и поставил её на блюдце. – И что мы тогда здесь делаем? – Знакомимся, – ответила Фрей, – по-твоему. – По-моему? – Разве не в этом заключается твоя работа, твои экспертизы? Собрать о человеке информацию, а потом в контролируемых условиях выложить всё, где ты и твои ребята могут раскопать наши тайны, узнать слабости и болевые точки? Я просто хотела начать с тебя. – Господи, – простонал я и стукнул костяшками пальцев о дно своей кружки, рассмеявшись про себя, – может ты и права, – помедлив, сказал я и поднялся из-за стола, чтобы уйти. – Впрочем, знаешь что? Ты, конечно, просто в горло мне впилась. – Я поднял пакет с документами и откланялся. – Обвела меня в моей же игре. Адьё. Я быстро зашагал по шахматной плитке, а потом резко развернулся, пошёл обратно и снова сел. – Хотя, что уж там, давай доведём игру до конца, – я откинулся на спинку стула. – Так что ты хочешь знать, Фрей? Говори прямо. – Я хочу знать, что ты скрываешь и о чём лжёшь, – спокойно ответила она, всё ещё держа кружку на середине ладони. Затем резким жестом поставила ее обратно на стол, – прежде чем сама расскажу тебе о своих тайнах. – Хорошо. С чего мне начать? – С чего сам хочешь. – Моя мама была детским психологом, пока не заболела. Сейчас она живёт в доме престарелых в Аскере. У неё Альцгеймер, уже почти как десять лет. Я давно с ней не виделся. Не знаю почему. – Расскажи об Исландии. – Когда я был маленьким, мы катались от одного алюминиевого завода к другому, ездили на электростанции и плавильные цеха. Я, мама и сестра Лиз. Мы приезжали туда, чтобы посмотреть, как отец и его команда защитников природы намертво привязывают себя к экскаваторам и трубным муфтам, к подъёмным кранам и самосвалам, восторженно крича и мочась в штаны, чтобы мир увидел, что человечество вышло из-под контроля. – Идеалист. Я кивнул. – Почему ты уехал в Америку? – После бракоразводного процесса мы с моей бывшей женой оказались в ситуации абсолютного противоречия друг с другом, в каждой детали, в каждом нюансе. Так что как только я увидел заметку о наборе на курс, я сразу же поехал. – Чтобы допрашивать преступников-полицейских в чужой стране? – Именно. – Зачем? – Чтобы лучше делать своё дело, чтобы… – Их понять? – Да. Внезапно Фрей широко улыбнулась: – Ты мстишь полицейским за своего отца? – Может быть, – устало ответил я. Дождь отчаянно барабанил в окна. Падавшая с неба вода собиралась в ручейки, которые стекали к дороге по обе стороны кафе. Фрей залилась смехом. – Это самое настоящее клише, Торкильд Аске, – сказала она и схватилась за голову, – неужели ты не понимаешь? – Понимаю. Если у меня когда-нибудь будет личный психолог, я обязательно передам ему, что ты первой это подметила. Я уже принял решение продолжить игру, на какой бы вопрос мне ни пришлось отвечать и какими откровенностями ни пришлось бы пожертвовать. Развод с Анн-Мари и время, проведенное на американском юго-восточном побережье с мужчинами и женщинами, которых мы с доктором Оленборгом допрашивали за непробиваемым стеклом, обошлись мне дорого. Слишком дорого. Сидя с ней в этом кафе, я почувствовал, как моя грубая внешняя оболочка даёт трещину. Как где-то внутри начинает пульсировать что-то новое и живое. Что-то, чего я никогда раньше не испытывал. Фрей выждала паузу, еле сдерживая улыбку, и сказала: – Вы поэтому развелись? Ты узнал о ней всё и понял, что раскапывать там больше нечего? Исходил всеми дорогами – работа закончена и пора приниматься за что-нибудь другое? За новое дело? – Дело? Что-то вроде… тебя? – Нет, – ответила Фрей, – обо мне ты все еще не знаешь ничего. Мы друг для друга незнакомцы. – Ты права. Ну что, моя очередь? – Твоя очередь. – Итак, – сказал я и наклонился над столом, – расскажи мне о себе. Фрей сидела и молча смотрела на меня, обводя меня глазами, слово парой сверкающих солнечных дисков, всматриваясь в каждую клеточку моего лица. – Я танцую, – произнесла она и схватила с блюдца кусочек сахара. Суббота Глава 14 – Эй?! Эй, угадай, что это: красное и говорит буль-буль. – Ч…что? – Что это: красное и говорит буль-буль? – Господи, понятия не имею, – завываю я в ответ и пытаюсь увернуться от маленького создания, задающего мне эти дурацкие вопросы. – Ха-ха! Это красный буль-буль, разумеется! Я открываю глаза и понимаю, что лежу посередине кухни, частично под столом, за которым мы с Харви сидели и распивали спиртное прошлым вечером. Маленький мальчик, которого я видел вчера, сидит рядом со мной и улыбается. Я вижу стоящие у плиты ноги Харви и чувствую запах свежезаваренного кофе. Харви наклоняется и заглядывает под стол. – М-м-м, – мычу я и делаю попытку встать. – Почему ты спишь на полу? – спрашивает мальчик. – Не знаю, – отвечаю я и утыкаюсь головой в пол, пытаясь подняться. – Для частного сыщика ты плоховато переносишь газировку для взрослых, – Харви хихикает над чашкой горячего кофе и ставит её на стол над моей головой. – Настанет день, – усмехаюсь я и хватаюсь за стул, чтобы наконец встать, – ты только дай мне время. – Папа, он что, вчера напился? – мальчик смотрит на меня, а затем на отца. Харви подходит ко мне и помогает подняться. – Ну, что-то такое явно было, – с улыбкой произносит он. – Который час? – спрашиваю я и обжигаю губы горячим кофе. – Скоро полшестого, петух уже пропел, – отвечает Харви, – мы выходим через десять минут. В голове стучит, носовые пазухи будто залило цементом, щека болит дьявольски. – Сегодня на улице сыро, – говорит Харви, отхлебывая кофе. Он выглядит на удивление свежим и расторопным, несмотря на вчерашний вечер. – Я отложил для тебя комплект термобелья, можешь надеть его, а еще ботинки и шапку. – Он снова улыбается: – От холода. – Спасибо. Меня трясёт от вида из окна. На улице всё ещё темно, разве что тусклый утренний свет над вершинами самых высоких гор напоминает, что скоро наступит день. – No problem, man[9].