– Я пришла, – здесь Эмма глубоко вздохнула, словно ей не хватало воздуха, и сделала паузу, собираясь с мыслями или просто с силами, – пришла, и когда глаза наши встретились, я уже не сомневалась, что она обо всем догадалась. И я, вот как вам сейчас, призналась ей во всем. Рассказала. Объяснила, что действовала из самых добрых побуждений. Что просто наказывала… – Казнила, – уточнила Женя. – Ну хорошо, как скажете, казнила тех, кто причинял людям боль. – И как она отреагировала? – Да как она могла отреагировать? Она была в шоке. Одно дело – подозревать, другое – узнать из первых, так сказать, уст. Она сказала, что никакая моя благотворительность, никакие деньги, которыми я решала многие проблемы наших людей, или построенные детские сады не смогут оправдать меня, мои поступки, все эти убийства… Еще она сказала, что я ненормальная. Что у меня в голове что-то сдвинулось, что это болезнь. Назвала меня маньячкой. Ну и, самое главное, она предложила мне самой выпить яду. Казнить себя. Ведь я-то теперь, по ее мнению, должна была оказаться в компании всех тех, кого я считала моральными уродами, преступниками. Стало быть, должна была умереть. – А вы вместо этого подлили яду в ее чашку? – Нет. Все было не так. Тут она повернулась к Софье Евгеньевне: – Соня, ты расскажи всем, какой была твоя сестра? Софья нахохлилась, уставившись на Эмму с недоумением. Пожала плечами. – Вы же были с ней так близки… Ты знала ее всю жизнь! И это твой муж, между прочим, пытался приударить за Фаей, сколько раз приезжал сюда, чтобы встретиться с ней. Придумывал разные причины, чтобы только увидеть ее. Она сама мне рассказывала. А ты не знала? – Да, приезжал, мне Фая сначала ничего не говорила, чтобы не расстраивать, жалела меня очень. Мужу моему тогда ясно дала понять, что никогда не станет его любовницей. А потом, спустя годы, рассказала и мне. Вернее, просто проговорилась. А может, и нарочно сказала, чтобы я повнимательнее была, чтобы до конца никому не доверяла. Она очень меня любила, а я – ее. – Виктора она моего любила, – вдруг сказала Эмма. – Много лет была с ним в связи, она, моя самая близкая подруга, а я ничего и не подозревала!!! А узнала совсем недавно, когда пришла к ней как-то раз, она показывала мне старый альбом, рассказывала разные семейные истории, и про тебя, Соня, говорила. Мы пили вино, закусывали твоим, Оля, пирогом. – Она покосилась на Курасову. – И вот среди фотографий я случайно увидела очень интересный снимок… Там мой Витя обнимал молоденькую хорошенькую женщину, в которой я узнала нашу Фаю. Нашу идеальную, кристально чистую Фаю. Я подлила ей еще вина, потом еще, и она рассказала мне, призналась в том, что все эти годы, что мы с ней дружили, она была его любовницей. Она плакала и якобы раскаивалась. Говорила, что теперь, мол, нам делить некого. И рассказала, как решила положить конец этим отношениям, что однажды она приняла решение расстаться с ним и встретилась, чтобы сказать ему об этом… Голос Эммы дрогнул, она зарыдала и вот сквозь рыдания, захлебываясь в слезах, договорила: – После того, как она решила порвать с ним, как сказала ему об этом, с ним и случился инфаркт, и он умер. – Я не верю, – бросила со своего места Зоя. – Она не могла. – Я тоже не верю, – сказала Ольга Курасова. – Бред! Ты только что это выдумала. – Тогда я сделала вид, что как бы простила ее. Но как такое забудешь? Она все эти годы жила рядом с нами, приходила в наш дом, мы считались подругами, а оказывается, она была чуть ли не его второй женой! Я отправляла на тот свет людей и за меньшие провинности. А тут прямо на моих глазах, в моей жизни такая вот гниль!!! Вот поэтому я тогда, когда мы разговаривали с Фаей последний раз после того, как я во всем призналась и сделала вид, что раскаиваюсь, и напомнила ей о Викторе. Я сидела напротив нее, смотрела в ее глаза и понимала, что совершенно не знаю этого человека. Что она вся состоит из лжи. Что она ненавидит меня. Воображение у меня неплохо развито, я за то время, что носила в себе это тухлое яйцо их предательства, успела нарисовать себе миллионы сцен из их тайной жизни. Я видела их в постели, я слышала их голоса, как они смеялись надо мной… Видела, как он приходит к ней домой с букетом цветов, как дарит ей подарки, наливает в бокалы шампанское, целует ее… Вот как я не заметила и мне никто не сказал, что Виктор с ней? И уже много лет? Я же была уверена, что Фая одна, что у нее никого нет! Получается, что когда она приходила ко мне в гости и я отвлекалась, уходила, к примеру, на кухню, они тотчас брались за руки, смотрели друг другу в глаза, целовались… А потом она бросила его, он, влюбленный в нее, не выдержал разлуки, и у него разорвалось сердце. Соня! Разве ты не знала? – Я знала, что она с юности была влюблена в одного парня, но он женился на другой. А потом, когда она стала уже взрослой, то стала встречаться с ним, уже женатым. Но кто этот мужчина, я не знала. Получается, что она скрывала это даже от меня. – Что было дальше? – потребовала продолжения рассказа Зоя. – Вы сидели напротив друг друга, и ты напомнила ей про своего Виктора. И что она тебе сказала? – Сказала, что любила его всегда. И что если бы не Виктор, то ее жизнь не имела бы никакого смысла. И что она только себя винит в его смерти, что, если бы не рассталась с ним, если бы не наговорила всего того… А я так думаю, что она упрекала его в том, что он так и не бросил меня и не женился на ней… Словом, она призналась, что, по сути, убила его. Что этот последний разговор с ним произошел на эмоциях… И вот сидим мы с ней, я убийца, она убийца. Она и говорит: налей в чашку яду. В чай. Я выйду, говорит, из комнаты, а когда вернусь, выберу чашку. Если в ней будет яд, то выпью, а если нет, тогда выпьешь ты… Наверное, мне не следовало так делать… Но мысль о том, что, если я этого не сделаю, она останется жива, меня арестуют и весь город, который я так люблю, все жители будут плевать мне в спину… Вот это было самое страшное. – Вы налили яд в обе чашки, да? – догадалась Женя. Эмма кивнула. Софья Евгеньевна разрыдалась. В комнату вошел следователь Петров, надел наручники на Эмму Атамас. Женя вышла в коридор, сорвала с себя провод микрофона. У нее кружилась голова, ее вырвало прямо на лестнице. – Бедные наши куклы, – донесся из комнаты голос Тамары Ковтун. Вернулась в комнату, где кукольницы поникли на своих местах, оглушенные услышанным. Эмма сидела с отрешенным видом, в наручниках, а Петров разговаривал с кем-то тихо по телефону. – А куклы-эльфы? Это вы украли их? – спросила Женя. Но Эмма ей ничего не ответила, отвернулась от нее. – Оставляли таким образом автограф? А когда куклы закончились, оставили бабочек на волосах мертвой Фроловой… – Кто же еще?! – фыркнула Зоя. – Одну взяла Фая, – осипшим голосом проговорила Эмма, – еще раньше. Спросила у меня… Тамаркиной девчонке хотела подарить… Я только четыре взяла… Зоя фыркнула. Потом, словно вспомнив первоначальную причину присутствия здесь Жени, спросила с вызовом: – И где же это наш муж, ценитель кукол? – Муж объелся груш. Но я с удовольствием куплю ваши куклы… не все, конечно… Все сразу оживились, приободрились, подошли к столу, на котором были разложены куклы. Софья тронула Женю за плечо: – Я пойду. Едва на ногах стою. Какой тяжелый день. Как все ужасно. Но я не знала, правда не знала, что это был Виктор Атамас… Бедная Фая, как же она страдала… – Мужчины – не главное в жизни, – сказала твердо Женя. – Вы звоните, если что, я еще пару дней буду здесь, а потом уеду домой. Софья ушла. Женя перебросилась парой слов с Петровым, который собирался уже уводить Эмму, и осталась среди мастериц. Долго рассматривала кукол. Поражалась фантазии женщин, думала о том, что сама она мало что умеет. Надо бы тоже развивать свои таланты. Начать всерьез заниматься живописью. Или выращивать розы… Или мастерить кукол? Она выбрала пять кукол, попросила упаковать. Расплатилась с мастерицами, сделав мгновенные переводы. Выразила им свой восторг и восхищение. Извинилась за то, что ей пришлось обмануть их историей с мужем-коллекционером. Они же, растрогавшись, поблагодарили ее за то, что она вычислила убийцу. Обняли ее все по очереди. Заодно и извинились за то, что временами были грубы с ней. – А это правда, что вы никакая не родственница Борисовых и что вас прислали сюда из Москвы для того, чтобы искать отравителя? – спросила Зоя. – Правда, – не задумываясь ответила Женя. – Хватит уже о грустном. Давайте уже выпьем коньячку, – предложила Тамара. – По пять капель, а? А вы, Женя, пробовали нашу калинскую сдобу? * * * Все машины в гараже были на месте. Значит, оба брата дома. Женя вышла из машины, открыла багажник, достала оттуда чемодан и пять связанных между собой коробок с куклами и, нагруженная, с трудом передвигаясь от усталости и нервного напряжения, двинулась к двери в дом. Та была не заперта. Уже в холле, оглушенная тишиной дома, она поняла, что что-то произошло. Пол был грязным. В углах скопилась пыль. Что все это значит? Неужели нельзя было пригласить кого-нибудь прибраться, если, например, Галина Петровна не могла прийти? Бросив багаж, она нетвердой походкой направилась на кухню. У нее волосы зашевелились, когда она увидела распахнутую пасть посудомоечный машины, до отказа набитую посудой, груды грязных тарелок на столах, в раковине и на тумбах; под ногами на полу какие-то липкие пятна то ли варенья, то ли жира… Она бегом побежала в кабинет Бориса. Распахнула дверь – никого. Женя посмотрела на часы. Три часа дня. На работе? Или вообще здесь не живет? Он не мог бы находиться в таком свинарнике! В спальне постель была разобрана, одна подушка примята, другая, Женина, не тронута. Она выбежала в коридор, оглянулась и истошно закричала: – Борис, Петр, вы где?!!!! Послышались какие-то приглушенные звуки, и вот в конце коридора она заметила фигуру. Солнце било в спину человека, поэтому она могла разглядеть лишь его силуэт. Он приблизился – Петр. В халате. – Женечка! – Увидев и узнав ее, он бросился к ней. Обросший, с взъерошенными волосами и спутанной бородой, худой и бледный, он уткнулся ей в плечо, как большой ребенок, и заплакал. Она никогда не видела его таким. – Что случилось? – не своим голосом, слишком низким, едва сдерживая стон, спросила она. Так страшно ей не было еще никогда. Она вдруг все поняла. – Он жив? Еще некоторое время она может надеяться, всего несколько секунд, пока Петр не соберется с силами и не ответит ей. – Мы не знаем. Он пропал через пару дней после твоего отъезда… В холле стало темно, она услышала раскаты грома, а потом вдруг распахнулась входная дверь, и в дом ворвался холодный ветер… И шаги… Они ей послышались или нет?