Глэдис шутливо отдает ей честь и смеется. Элли не смеется. Она оглядывается вокруг в поисках своего рюкзака и, обнаружив его возле буфета, взваливает себе на плечо. – Я вернусь в четыре. Джеймс будет дома в половине четвертого. Хорошо? А ты просто смотри телевизор. И не забудь про обед. На ужин, я думаю, у нас будут рыбные палочки. Потом мне нужно будет уйти на работу. – Отлично, – говорит Глэдис. – Хотя я, возможно, предпочла бы пирог. С мясом и картошкой. Ты знаешь, что им запретили теперь так его называть? Они должны называть его «с картошкой и мясом», потому что там больше картошки, чем мяса. Но, между прочим, с подливкой он очень даже ничего. Хорошего тебе дня в школе! Когда Элли наконец уходит, Глэдис вздыхает. Иногда ей становится просто невыносимо слушать свои мысли в пустоте этого дома. Поискав глазами пульт и найдя его на камине, она направляет его на телевизор, приставив как можно ближе, и давит на кнопки, пока экран не загорается. Новости, новости, новости. Какие-то идиоты на диване. Какая-то американская чепуха. Люди, отправляющиеся в космос. Вот и весь выбор, смотреть нечего. Можно было бы почитать книгу, если бы Глэдис удалось ее найти. Или вспомнить, как она называется. Или хотя бы о чем она вообще. Она берет свой телефон, гадая, кто это звонил ей недавно из холодильника. Нет, не из холодильника. В холодильнике. Когда телефон лежал в холодильнике. Может быть, это ее «парень», хотя он обычно не звонит. Вернее даже, никогда не звонит. Для него только электронная почта. Глэдис смотрит на экран, где высвечиваются «пропущенный вызов» и какой-то незнакомый номер – во всяком случае, не привязанный ни к какому имени. Вдруг она подскакивает от неожиданности, едва не уронив вновь зазвонивший телефон. «Да?» Глэдис слушает некоторое время, что говорит ей в трубке приятный женский голос. Потом, поразмыслив, отвечает: «Ну да, кажется, у меня есть страховка по кредиту. Сколько кредитов? О, полагаю, шесть или семь. А то и восемь. Можно вернуть страховку? Звучит заманчиво…» 4 Как там, в космосе? Томас бросает взгляд на свое изображение в углу монитора и пытается пригладить волосы, которые все равно снова встают дыбом. У него мелькает мысль, не стоит ли сделать перерыв, чтобы побриться. Почему-то он даже не задумывается, с чего бы это его бывшая жена могла объявиться, после того как несколько месяцев назад она заявила, что не желает с ним больше разговаривать никогда в жизни. В поле видимости появляются мужчина в клетчатой рубашке и девочка. И нет, никакой Дженет нет и в помине. Клаудия кивком подзывает к себе девочку. – Мы провели конкурс в вашей начальной школе в Кавершаме, и победителю предоставляется возможность задать вам один вопрос. – Она приобнимает одной рукой девочку, которой на вид лет девять или десять. – Это Стефани. А это мистер Бересфорд, ее классный руководитель. Давай, Стефани, поздоровайся, не стесняйся. Томас пристально оглядывает учителя. Тот выглядит достаточно молодо, так что вполне годился бы ему в сыновья. Девочка робко машет рукой в качестве приветствия, а Томас говорит: – Моим классным руководителем был мистер Дикинсон. Что там с ним, интересно? – А, это Тони Дикинсон? – произносит мистер Бересфорд. – Насколько мне известно, он вышел на пенсию, а где-то около года назад умер. Помнится, я читал об этом в школьной информационной рассылке. – Это хорошо. Он был мерзким ублюдком-садистом. Однажды он влепил мне три удара тростью по заднице – за то, что я чесал нос в классе. Надеюсь, он хорошенько помучился перед смертью. – Майор Том… – сквозь стиснутые зубы говорит Бауман. – У майора Тома очень… специфическое чувство юмора, Стефани. Он совсем не то имеет в виду. – Нет, я именно то имею в виду. Думаю, старику Дики просто доставляло удовольствие лупить мальчишек. – Томас вновь переводит взгляд на мистера Бересфорда, с его модной стрижкой и хипстерской бородкой: – Полагаю, в наши дни в школах подобного не допускают. Проверяют на наличие криминального прошлого и все такое. Клаудия пробивается вперед, потеснив Баумана, оттягивающего ворот своей рубашки. – Хорошо, Томас, но у Стефани есть для тебя вопрос. – Если он о том, как я справляю в космосе большую нужду, то могу сразу сказать, что это процесс долгий, сложный и малопривлекательный. Томас видит, как Бауман прикладывает ладонь ко лбу. Девочка смотрит на своего учителя, потом на Клаудию, которая натянуто улыбается и слегка подталкивает ее локтем. Тогда Стефани опускает взгляд на свою карточку и произносит дрожащим голосом: – Что лучше всего, когда находишься в космосе? «О боже, они ничего глупее не могли придумать?» Томас осознает, что он произнес это вслух, но уже слишком поздно. Лицо девочки сморщивается, и она начинает плакать. Томас закрывает глаза. – Ладно. Ты хочешь знать, что лучше всего, когда находишься в космосе? Это то, что ты не на Земле. Я был примерно твоего возраста, когда кое-что понял, а именно то, что этот мир – дерьмо, так же как и все люди в нем. Всю свою жизнь я наблюдал за тем, как мои устремления чахнут и умирают. Так что, когда подвернулась возможность оставить все позади – то есть в буквальном смысле оставить к чертям все позади, – я ухватился за это обеими руками. И я получил то единственное, что когда-либо хотел. Здесь никого. Я один. Совсем, абсолютно. Sol. Один. Chewed. Печально исковерканное. Печально. Исковерканное. Chewed. Tude[4]. SOLITUDE! Одиночество! Томас издает возглас и, открыв глаза, оглядывается в поисках своего сборника кроссвордов. В этот момент он обнаруживает, что монитор перед ним погас. Эти придурки прервали связь. Его карандаш плавает где-то возле иллюминатора, и Томас собирается отправиться за ним, как вдруг раздается резкий гудящий звук, исходящий от серого пластмассового предмета, который он раньше не замечал. Томас осторожно берет его в руки и обнаруживает, что это такой телефон. – Да? – Томас, это директор Бауман, – доносится до его слуха голос, приглушаемый каким-то шипением. – Мы потеряли с вами связь, прежде чем вы начали отвечать. Но вы не беспокойтесь, мы над этим уже работаем. Вероятно, это всего лишь сбой программного обеспечения. Я на вашем месте постарался бы пока поднатореть в инструкциях по работе в открытом космосе. Поднатореть? Кто-нибудь так сейчас вообще говорит? На совет по поводу инструкций Томас реагирует лишь тяжелым вздохом. – Закупили все компьютерные системы в обычном «Пи-Си Уорлде» – вот вам и результат. Директор Бауман пропускает это замечание мимо ушей. – Мы работаем над проблемой. А пока будем держать с вами связь с помощью этого устройства. – Я и не знал, что у меня есть телефон. Томас на секунду отнимает пластиковую трубку от уха, чтобы рассмотреть ее. Она выглядит как нечто из семидесятых. Учитывая, что «Конурник-1» представляет собой извращенный гибрид из частей купленной задешево советской космической техники, то, возможно, так оно и есть. Однако, во всяком случае, эта штука работает. – Это телефон «Иридиум», – сообщает Бауман. – Он использует спутники на околоземной орбите для передачи сигнала. Так что вы не очень долго будете в зоне покрытия. Технология довольно устаревшая и примитивная, но, как бы то ни было, имеется шестьдесят шесть спутников, способных передавать сигнал, и таким образом мы сможем поддерживать с вами связь. – Их должно быть семьдесят семь, – задумчиво произносит Томас. – Это атомный номер Иридия. – Это не имеет значения, – сердито отвечает Бауман. – Мы ожидаем, что наш основной канал связи будет налажен в самое ближайшее время. – Так значит, сейчас вы не можете меня видеть? Совсемсовсем? – Ну… нет. На самом деле нет. Но вы не паникуйте. Ребята из технического отдела… – Да-да, работают над этим, – продолжает за него Томас. Прямо-таки закатав рукава. Он хватает проплывающий мимо сборник кроссвордов: – Что ж, раз уж у нас нет сейчас видеосвязи… Пожалуй, я займусь пока, эээ… проверкой систем. И прочими делами. – Вот и отлично, – одобрительно откликается Бауман. – У нас проблема только с видеосвязью, так что я пришлю вам по электронной почте номера, по которым вы можете связаться с нами по спутниковому телефону. – Номера? Обычные телефонные номера? Вот так просто все это работает? – Да. Обычные номера. Мы будем держать с вами связь. И еще, Томас… вы довели до слез эту маленькую девочку, понимаете? Вы когда-нибудь прекратите вести себя как… как… Директор Бауман, похоже, не в силах даже подобрать слово. – Конченый придурок? – услужливо подсказывает Томас. Разумеется, он не может видеть в этот момент директора Баумана, но прекрасно представляет себе, как тот стоит, прижимая к груди свой планшет, потирая переносицу большим и указательным пальцами и сдвинув брови. – Да, – обреченно соглашается директор Бауман. – Прекратите ли вы когда-нибудь вести себя как конченый придурок – особенно когда к нам приходят гости, желающие поговорить с вами? – Боюсь, шансы на это такие же, как у снежка в адском пекле. – Томас, – вновь обращается к нему Бауман таким тоном, каким разговаривают с неразумным ребенком. – Томас. Мы взяли на себя достаточно большой риск, выбрав для этой миссии вас. Нужно ли мне напоминать вам, что вы дали определенные… обещания? В том, что касается ваших обязательств, связанных с миссией. – Полагаю, мои обязательства, связанные с миссией, и так вне конкуренции, – сквозь зубы произносит Томас. – Учитывая тот факт, что сейчас я отправляюсь в путешествие в один конец, на Марс и, вполне вероятно, сгину там, прежде чем кто-либо на Земле поднимет свою задницу, чтобы составить мне компанию. Впрочем, такое положение дел – как мы все уже установили – меня более чем устраивает. И если вы оглянетесь на год назад, то, несомненно, вспомните, что это вовсе не вы выбрали меня для этой миссии. Я сам себя выбрал. Томас слышит на заднем фоне приглушенный голос Клаудии: «Да, я в тот день постарела на пять лет, никогда его за это, черт возьми, не прощу». – Да, Томас, мы всё это понимаем. Абсолютно всё. Но вы тоже должны согласиться, что у нас у всех есть свои обязанности… это большая честь для нас – быть причастными к осуществлению первого полета человека на Марс. Так что есть определенные условия, которые нам приходится выполнять. Мы должны придерживаться некоторого уровня… публичности. И для этого… – О нет, я не собираюсь ничего писать в «Твиттер». Пусть этим занимается Клаудия. Просто сочиняйте время от времени какую-нибудь чепуху о том, как захватывает дух от вида Земли из космоса и с какой мощностью работают мои двигатели. Уверен, все это пойдет на ура. Тогда, надеюсь, наши спонсоры будут довольны? Если нужно, можете даже сказать им, что я принимаю душ с кока-колой и использую биг-маки вместо подушек. В трубке повисает шипящая тишина. Бауман тяжело вздыхает. – Ладно, Томас. Будем на связи. Затем телефон замолкает. Томас глядит на него, произносит «с днем рождения меня!» и кладет трубку обратно в держатель. Он возвращается к своему кроссворду, но не может сосредоточиться. Он-то подумал, что они пригласили для него Дженет. Подумал, что она хочет поговорить с ним. И как ему могла прийти в голову подобная глупость? После всего, что произошло, после того, как он получил письмо от ее адвоката на свой прошлый день рождения… да уж. После их расставания Томас был уверен, что отныне она будет последним человеком на Земле, который пожелает с ним поговорить. Но как бы то ни было… Все-таки это его день рождения. Томас отпускает от себя карандаш и сборник кроссвордов и отправляется за самоподогревающимся тюбиком приторно сладкого напитка, не имеющего ничего общего с «Эрл Грей». Выдавливая в рот чай, он смотрит на спутниковый телефон и снимает трубку. На ней есть кнопки, и она соединена с приборной панелью толстым черным проводом. Томас задумывается… Потом набирает на телефоне номер Дженет, намертво врезавшийся в его память, и слышит щелчки и шипение, следом за которыми раздается внезапный, волнующий звук идущего звонка. 5 Совет нации от Глэдис Ормерод Глэдис смотрит на закипающий чайник и думает о том, что, вероятно, ей следовало бы пойти переодеться. Она приятно поболтала с девушкой по телефону, хотя потом та стала казаться уже не такой приветливой, когда выяснилось, что у Глэдис, скорее всего, не было на самом деле никаких кредитов со страховкой. В любом случае, с ее стороны было очень мило взять на себя труд, чтобы позвонить и поинтересоваться.