Он всегда был благодарен за это. И все-таки он снова здесь и берет в руки трубку. Йона поднес трубку к лампе, к струе горячего воздуха, и его накрыла волна тревоги. Он готовился переступить грань, которую надеялся никогда больше не переступать. Как огорчилась бы Валерия, увидев его сейчас. В черной массе что-то щелкнуло — раз, другой. Йона поднес трубку к губам и втянул опиумные пары. Эффект последовал мгновенно. Йона выдохнул. Тело покалывало от ощущения счастья. Он подержал чашу трубки над лампой, снова глубоко вдохнул пары. Жизнь сразу стала прекрасной и исключительно приятной. Каждое движение доставляло удовольствие, голова исполнилась творческих, несущих гармонию мыслей. Йона с улыбкой смотрел, как Лайла скручивает большим и указательным пальцем новый шарик. Он еще затянулся, закрыл глаза, почувствовал, что Лайла забрала у него трубку. Вспомнилось, как в детстве они с одноклассниками после уроков отправлялись на велосипедах к Оксундашён, купаться. Йона словно видел перед собой головоломные трюки стрекоз над поверхностью воды. Воспоминание было исполнено спокойной красоты. Йона затянулся, вслушался в тихий булькающий звук. Вспомнил, как в первый раз увидел спаривающихся стрекоз. Два длинных узких тела на несколько секунд сложились в сердечко. Йона очнулся, поднес трубку к лампе, услышал, как потрескивает в шарике, и вдохнул сладковатые пары. Улыбнулся, закрыл глаза. Во сне ему явился гобелен с вытканными золотом стрекозами. Бледными, как полная луна. Свет переменился, и одна из стрекоз стала похожей на тонкий крест, после чего вторая захватила ее, и обе образовали кольцо. После восьмой трубки Йона несколько часов пролежал, то задремывая, то просыпаясь. Наконец чудесные сны перешли в тревожную дурноту. Йона покрылся потом, его стало знобить. Когда он попытался сесть, его вырвало в ведро. Он лег на бок и закрыл глаза. Ему казалось, что комната стремительно раскручивается то в одну, то в другую сторону. Йона полежал, собираясь с силами, и встал с кровати. Комната перекосилась, его бросило в сторону, Йона перевернул столик и упал на пол, ударившись плечом. Встал на четвереньки, причем его вырвало прямо на пол, попробовал ползти, но повалился на бок и замер, тяжело дыша. — Еще трубку, — прошептал он. Когда Йону вырвало в очередной раз, он даже не смог поднять головы. Лайла помогла ему вернуться на кровать, расстегнула запачканную рубашку и ею вытерла ему лицо. — Еще одну, — умолял он, трясясь от озноба. В ответ Лайла молча расстегнула собственную блузку и повесила ее на спинку компьютерного кресла. Сняла лифчик и легла у Йоны за спиной, согревая его. Желудок сводило, но рвота прекратилась. Комната кружилась, выгибаясь в разные стороны. Очень хотелось что-нибудь с этим сделать, но мягкие объятия Лайлы удерживали Йону. Тело мелко дрожало, покрытое холодным потом. Грудь Лайлы как будто скользила по мокрой спине Йоны. Лайла что-то прошептала по-фински ему в шею. Йона послушно лежал, глядя на окошки под потолком. Когда за окнами кто-нибудь проходил, свет менялся. Наконец тепло Лайлы начало проникать в его тело. Озноб понемногу унялся, дурнота стала не такой мучительной. Лайла, одной рукой обнимая его, тихо запела. — Ну вот, ты вернулся в себя, — прошептала она. — Спасибо. Лайла встала и оделась. Йона остался лежать, глядя на грубый пластик, прикрывавший бетонный пол. В углу под окном стояли красное ведро и швабра. На полу рядом с письменным столом — коробка с остатками суши. Прозрачная крышка отражала свет, и на потолке белел солнечный зайчик. Йона пытался припомнить свой сон о бледных стрекозах. Там было что-то, связанное с убийством. Йона закрыл глаза. Много лет назад он случайно увидел три фотографии, сделанные в морге Эребру. На секционном столе лежал труп девушки. Самоубийство. Йона отчетливо вспомнил, как стоял и рассматривал фотографии. Девушку положили на живот, и Йона подумал, что фотограф, должно быть, выбрал неверный угол: вспышка отразилась от какого-то блестящего предмета, и отсвет лег на темные волосы на затылке покойной. А что, что если это не блик? Что, если на затылке были белые волосы? Йона заставил себя встать и сказал Лайле, что ему пора. Пошатываясь, он вышел на кухню, умылся и прополоскал рот. Те фотографии лежали на столе у Нолена. Еще там был вскрытый конверт. Йона тогда так и не узнал, что послужило причиной смерти. Нолен как раз говорил про самоубийство, когда в кабинет вошел напарник Йоны, Самуэль Мендель. — Мне пора, — повторил Йона и промокнул лицо бумажным полотенцем. Лайла достала из открытой картонной коробки белую футболку и протянула ему. Йона сказал «спасибо» и быстро оделся. Оставшиеся на груди капли воды быстро впитались, и спереди на футболке расплылись серые пятна. — Сам знаешь — я не хочу, чтобы ты ходил сюда. Тебе здесь не место, у тебя важные дела. — Все не так просто. — Йона оперся о спинку дивана. — Я изменился. Не знаю, как объяснить, но во мне появилось что-то, с чем я не могу справиться. — Я так и поняла. Если тебе понадобится еще один сеанс — я здесь. — Спасибо. Меня ждет работа. — Вот и хорошо, — кивнула Лайла. Йона снял с крючка кобуру с пистолетом, застегнул на правом плече и потянулся за пиджаком. 30 До полицейского управления на Кунгсхольмене Йона доехал на такси. Надо рассказать Марго и прокурору о той мертвой девушке, о фотографиях, сделанных в отделении судебной медицины в Эребру. Да, Мартин Нордстрём сделал признание, но это ничего не решает. Нельзя терять времени. Дорожное полотно гудело под покрышками; такси объехало рейсовый автобус, снова вернулось в правый ряд и пристроилось за старым «мерседесом». Несмотря на долгий сон, Йона чувствовал усталость после наркотического опьянения. Руки дрожали от ломки.