Он не хочет вспоминать подробности ссоры и вместо этого думает о бессонных часах в аэропорту, когда он скрючился на мягких сиденьях в зале ожидания, одинокий среди толпы пассажиров с задержанных рейсов. Старался уследить за монотонной чередой последних новостей на подвешенных под потолком телеэкранах, так что едва заметил восход солнца в окнах позади него, удвоенный отражением в Делавэре. Следил за тем, как обретает очертания война. Перед его отъездом она дала выход давно копившемуся раздражению: «Почему ты не можешь честно признать, что это снова тебя затягивает?» Что ж, все верно. Она не ошибалась. Нервозность и вспыльчивость, дурные сны и бессонные ночи, от которых он с таким трудом избавлялся всякий раз — после пустыни, после Могадишо, после Косово, — теперь начали возвращаться. «Я часто вижу подобное в ветеранском госпитале, — сказала она. — Это в порядке вещей. На подходе новая война, в которой ты уже не поучаствуешь, и это выбивает тебя из равновесия». Но на самом деле Кёртиса выбивает из равновесия не война, а нечто другое. Его много что может выбить из равновесия, но только не война. На войне он как раз в своей тарелке. Война хотя бы имеет свою логику. «И еще эта странная просьба Деймона — люди не получают работу таким путем, Кёртис. Ты хоть к себе самому-то прислушался? Лететь в Лас-Вегас и рыскать по казино — это занятие совсем не для тебя. Если ты не хочешь подумать о своем будущем, подумай хотя бы о моем. Попытайся. Потому что я, черт возьми, не намерена следующие тридцать-сорок лет отсиживать задницу, глядя на то, как ты получаешь пособие по инвалидности. Ты меня слышишь? Взрослые разумные люди так не поступают. По крайней мере, в реальном мире». «Реальный мир»: это ее коронный удар при переходе от обороны к атаке. Она всегда произносит это выражение так, словно его смысл и значимость не подлежат обсуждению. Однако Кёртису все этим подразумеваемое — сопроводительные письма и резюме, учеба в муниципальном колледже, рефинансирование ипотеки и т. п. — кажется удаленным на миллион миль от того, что он считает реальностью. Шесть тысяч миль как минимум в данный момент. При мысли о том, что это и есть обычные заботы всякого трудоспособного взрослого американца, Кёртису становится дурно. Он никак не может избавиться от ощущения, что вся эта бытовая суета просто бессмысленна и нелепа в то время, когда назревает война. Ему это кажется по-детски наивным и нелогичным, как школьные спектакли, в которых Кёртис никогда не участвовал и которые тем более не может принимать всерьез сейчас. Разумеется, война — это тоже своего рода игра, и он прекрасно это знает. Но на войне, по крайней мере, ставки очень высоки, горизонт возможностей расширен, а непосредственные цели ясны и однозначны, как белые линии разметки на траве футбольного поля. Ты готовишься к войне, и ты идешь на войну, либо война приходит к тебе; и там ты выживаешь либо умираешь. Кёртис не был уверен, что в этом «реальном мире» когда-нибудь сможет вновь почувствовать то биение жизни, какое чувствовал на войне. Глаза слипаются, и он с трудом заставляет их вновь открыться. Когда такси останавливается на красный сигнал у казино «Фламинго», дорогу перед ними переходит группа юнцов, которую возглавляет парнишка в виниловых штанах, с голой грудью, синими волосами и светящейся палочкой, обвязанной шнурком и висящей на его тонкой шее. Парнишка пританцовывает и кружится на ходу, палочка то исчезает, то появляется, как прожектор маяка, а Кёртис вспоминает колонну иракских пленных в пластиковых наручниках, которых он вел по проходу в минном поле южнее Эль-Бургана в девяносто первом, ориентируясь по пятнам холодного зеленого света в вечерних сумерках и клубах черного нефтяного дыма. От этой искры вспыхивает еще одно воспоминание: как он позапрошлой ночью подлетал к Маккаррану и увидел огромное пятно света, возникающее посреди пустыни как бы из ничего, словно город состоял из одного только света, эпицентром и источником которого был Стрип. Затем его будит таксист, дверца открывается, и Кёртис вылезает из машины перед входом в свой отель, ощупывая бумажник онемевшими спросонок пальцами и наблюдая за тем, как габаритные огни такси исчезают под элегантным белым пролетом моста Риальто. Еще какое-то время он стоит на том же месте, создавая помеху для пешеходов. Наконец он встряхивает головой, перемещается на движущийся тротуар и оглядывает ближайшие строения. Ряды трехлопастных арок и крестообразных декоративных отверстий, зубцы на крыше. Золотой знак зодиака на голубом диске часов. Бегущая строка новостей над часами обращена в сторону Стрипа. Тонированные окна отеля, в свою очередь, ловят и зеркально отражают информацию со световых панелей соседних зданий. Когда Деймон обратился к нему с просьбой насчет Стэнли, Кёртис в тот же момент вспомнил об этом отеле — еще до того, как Деймон закончил свою фразу. Но сейчас он затрудняется объяснить, почему так случилось. Похоже, пребывание здесь вносит путаницу в его мысли — как будто реальное место блокирует саму идею этого места. Уже на исходе его последней поездки в Вегас они, Кёртис и Стэнли, пешком добрались до этой самой точки. Они стояли перед мостом и глядели на гондолы, чьи силуэты скользили над зелеными кругами подводных огней. Молодой месяц, почти поглощенный земной тенью, слабо сиял на востоке. Стэнли говорил без умолку. Кёртис был очень пьян. Помнится, он уперся вытянутыми руками в одну из двух белых колонн на краю тротуара и глубоко дышал в попытке сдержать рвоту. «Дож привез эти колонны из Греции, — рассказывал Стэнли. — Я, само собой, говорю о подлинных колоннах, а не об этих убогих подделках. Это было в двенадцатом веке. Так вот, дож — он был у них вроде короля, ты в курсе? — захватил их во время военной кампании против византийцев. Гибельной кампании. Вместе с этими колоннами они привезли в город чуму. Люди, понятно, были от этого не в восторге; они взбунтовались и убили дожа. А две колонны еще много лет валялись на пристани. Время от времени кто-нибудь говорил: „А не поставить ли нам эти штуковины вертикально?“ Но колонны были такими большими и тяжелыми, что никто не мог сообразить, как это сделать. Однако нашелся один головастый парень, инженер, который сказал: „Я могу поднять их для вас, но взамен отдайте мне на откуп для азартных игр пространство между колоннами“. Горожане согласились, и скоро обе колонны были воздвигнуты на Пьяцетте. Там-то все и началось, малыш. Первое в мире казино открылось далеко на востоке отсюда, четыре с лишним века назад, в тысяча шестьсот тридцать восьмом году, на набережной Гранд-канала. Я говорю о первом казино в современном понимании, какими их привыкли видеть мы с тобой. Казино как бизнес. Казино как особый тип деловых предприятий. Тех самых предприятий, что кормят и содержат меня вот уже сорок лет, всю мою сознательную жизнь. Когда я гляжу на эти пародийные города, которых с каждым годом становится все больше вдоль Стрипа — псевдо-Париж, псевдо-Нью-Йорк и так далее, — я спрашиваю себя: какого хрена они тут делают? Но уж если на то пошло, появление здесь вот этого псевдогорода хотя бы имеет смысл. Это священный город, малыш. Это Иерусалим азартных игроков». Вот только говорил ли так Стэнли на самом деле? Или его речь вообразилась Кёртису уже задним числом, скомпоновалась из нескольких прослушанных вполуха и полузабытых разговоров, состоявшихся в разное время, с добавлением деталей из его собственной итальянской поездки — когда это было, в девяносто восьмом? Да и почему все сказанное тогда Стэнли должно иметь значение сейчас? Разве оно хоть как-то связано с его нынешним заданием? Какую тут можно найти зацепку? «Проклятье, малыш, я чуть не забыл самое главное! То, из-за чего я, собственно, и начал рассказывать эту историю. Суть вот в чем: на самом деле дож привез из Греции три колонны. Не две, а три. Портовые рабочие сплоховали при разгрузке судна, и одна из колонн упала за борт. Она до сих пор лежит там, под слоем ила на дне лагуны. Отсюда урок, который ты должен усвоить, малыш: полных подобий всегда должно быть три. Всякий раз, как ты встретишь пару одинаковых вещей — не важно каких, — сразу начинай искать третью. И вполне возможно, ты ее найдешь. Это великая тайна, и сейчас я доверяю ее тебе». Кёртис зевает, поводит плечами и направляется ко входу в отель. Устало бредет через вестибюль в сторону лифтов, мимо золотого фонтана в виде армиллярной сферы. Но потом замедляет шаг и останавливается. На стене позади регистрационной стойки висит репродукция старинной карты: остров в форме индюшиной голени, наблюдаемый с высоты птичьего полета. Плод воображения средневекового картографа (который не мог в реальности увидеть остров под таким ракурсом), заключенный ушлыми дизайнерами в огромную позолоченную раму и превращенный в элемент гостиничного интерьера. Остров в окружении высоких парусников, тесно заполненный дворцами и куполами церквей, утыканный шпилями и колокольнями. Голубой зигзаг большого канала рассекает его западную часть. По краям картины разместились облака с головами херувимов, выдувающих благоприятные ветры. Сверху на остров взирает парочка бородатых богов. «MERCVRIVS PRECETERIS HVIC FAVSTE EMPORIIS ILLVSTRO»[8]. Кёртис долго смотрит на карту, пока до него не доходит, что он пытается разглядеть на ней Стэнли, с самодовольной ухмылочкой прогуливающегося по какой-нибудь миниатюрной площади. Клерки за стойкой начинают нервно переглядываться, наблюдая за Кёртисом. Он встряхивает головой и, развернувшись, удаляется. Но теперь он идет не к лифтам, а в Большую галерею. Бродит между мраморными колоннами, под копиями старинных фресок, на которых пухлые ангелочки парят среди белых кучевых облаков. Кажется, он нащупал нить, но пока не уверен, куда она его приведет. Бесшумно ступая каучуковыми подошвами по каменным плитам пола, он минует вход в музей («ИСКУССТВО С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО НАШИХ ДНЕЙ, выставка продлена до 4 мая!») и попадает в зал казино. Здесь он без труда находит подружку Стэнли, которая играет одна против дилера за 25-долларовым столом для блэкджека, по соседству с зоной баккара. Она в джинсах и свободной розовой блузке на бретелях; волосы собраны и заколоты на затылке. Судя по всему, они с дилером — низеньким плотным азиатом — вошли в удобный для обоих ритм: короткие взгляды, односложные реплики, быстрое перемещение карт и фишек. Она выигрывает два раза подряд; столбики зеленых и черных фишек перед ней впечатляют. В этот раз она не отвлекается на периодические осмотры зала, — похоже, сейчас ей не до поисков Стэнли. Кёртис берет стаканчик с апельсиновым соком, занимает позицию у игровых автоматов и наблюдает за ней оттуда. Потом достает из кармана одну из визиток Деймона с логотипом «Спектакуляра» и делает запись на ее обратной стороне фирменной ручкой отеля. Подходит ближе и останавливается у нее за спиной. Она в хорошей форме, судя по прямой посадке: мышцы спины и плеч должным образом натренированы. Стэнли часто говорил, что профессиональные игроки должны быть атлетами, ведь им приходится часами держать себя в постоянном напряжении за карточным столом, чтобы не прозевать удачный расклад. Кёртис пытается вспомнить, сколько лет эти двое проработали в связке. Дилер — на его бейджике написано «Масуд» — бросает выразительный взгляд на Кёртиса. Через минуту он смотрит снова, и Кёртис делает шаг к столу, доставая бумажник из кармана джинсов. Он берет фишек на две сотни Деймоновых долларов и садится через пару мест от девушки — достаточно далеко, чтобы изгиб стола позволял держать ее в поле зрения. При этом он не забывает следить за картами, однако уже через дюжину сдач остается лишь с двумя зелеными фишками. Между тем девушка до сих пор не узнала Кёртиса; она даже ни разу не посмотрела ему в лицо. При следующей сдаче она останавливается на шестнадцати. У Масуда восьмерка, он открывает еще шестерку, а затем перебирает с валетом. «Будь я здесь хозяином, — думает Кёртис, — давно бы уже выставил за дверь эту счетчицу карт». Забрав свой скромный выигрыш в виде одной фишки, он смотрит через стол: у нее на кону было четыреста баксов. — Спасибо, — говорит он ей. — Вы сыграли рискованно. — Однако это сработало, — говорит она, пожимая плечами. — Похоже, вы сегодня в ударе? Она отвечает не сразу и не поднимает взгляд. — Сегодня мне везет, — произносит она. — А вы как? — Пока что неважно, — говорит Кёртис. — Повсюду в пролете. — Что ж, надеюсь, удача к вам вернется, — говорит она и наконец-то встречается глазами с Кёртисом. При этом лицо ее не выражает никаких эмоций. Еще через секунду она снова глядит на свои карты. Три последующие сдачи окончательно выводят Кёртиса из игры. Он дает Масуду на чай последнюю купюру из своего бумажника и отходит от стола на прежнюю позицию у автоматов. Он подумывает о том, чтобы пойти к кассиру и обналичить один из дорожных чеков Деймона, но не хочет упускать из виду девушку. Впрочем, к этому моменту Кёртис и сам не верит, что сможет переждать ее бесконечную партию. Уже почти четыре утра, но людей в казино немало — хотя это же уик-энд, опять он забыл. Он задерживается у бара, чтобы наполнить водой со льдом свой опустевший стакан, и возвращается на ковровое покрытие зала в ту минуту, когда Масуд заканчивает игру и, получив чаевые, уходит. Его место занимает филиппинка средних лет: это последняя смена. Подружка Стэнли делает еще несколько ставок — только для проформы и заодно проверяя, что из себя представляет эта сменщица, — после чего встает, неторопливо потягивается и идет со своими фишками к кассе. Дождавшись, когда она получит деньги, Кёртис следует за девушкой мимо столов и нагоняет ее перед игровыми автоматами. Приближается к ней с левой стороны. — Привет еще раз, — говорит он. Она поворачивает голову и слабо улыбается. Но не замедляет шаг. — Я вижу, вы сорвали недурной куш этой ночью, — говорит Кёртис. — Да. — И все это только на блэкджеке? — Да. Послушайте, я сейчас не нуждаюсь в компании. Без обид. — Я не обижаюсь. Вы ведь Вероника, верно? Она резко останавливается. Кёртис по инерции делает шаг-другой, а потом разворачивается и становится прямо перед ней. Она машинально вскидывает руки, но тут же их опускает. — В чем дело? — спрашивает она. — Можно с вами минутку поговорить? — А что такое? — шипит она, презрительно кривя губы. — Вы из секьюрити? Вот черт! Тогда предъявите свое удостоверение, а потом я поговорю с боссом вашей смены. Ничего вы мне не пришьете! Кёртис слегка пятится и выставляет вперед ладони. — Я не из секьюрити, — говорит он. — Тогда что вам нужно? — Вы меня не узнаете? Она глядит ему в лицо. Прищурившись, как будто смотрит в темноте или сквозь толщу воды. Потом, уже без прищура, окидывает взглядом его куртку и ремень. Зрачки ее расширяются, кровь отливает от лица. — Эй, послушайте, — говорит он. — Я вовсе не… — Вы с востока. Из Атлантик-Сити. Верно? Он мотает головой: — С востока, но не из Атлантика. Я из Филадельфии. Она напрягается, явно готовясь к бегству, но пока что не двигается с места. Дышит часто и неглубоко. — И что дальше? — спрашивает она. — Что ты от меня хочешь? — Я разыскиваю Стэнли. Она фыркает и на секунду опускает взгляд на рисунок ковра. — Вот как? Представь, не ты один занят этим дохлым делом, парниша. — Вы не в курсе, где он сейчас? — Без понятия. Не видела и не слышала его уже много дней. И не знаю, где его искать. О’кей? Но если бы и знала, ни хрена бы тебе не сказала, это уж точно. Уяснил? Или повторить еще раз? — Эй, погоди секунду, угомонись. Я никакой не… — Кто тебя прислал? Кёртис растерянно моргает. В первый миг вопрос кажется странным, хотя ничего странного в нем нет. Просто он до сих пор не думал о себе как о чьем-то посланнике. — Кто тебя прислал? — повторяет она. — На кого ты работаешь? — Я… я ни на кого не работаю. Я здесь сам по себе. Я много лет знаю Стэнли. — Брехня! — Ладно, послушай. Один человек, Деймон Блэкберн из «Спектакуляра», мой старый друг, попросил меня помочь с поисками Стэнли.