– Мотя, проблемы. Тетя Варя времени на приветствия и разговоры о погоде не тратила. – Что случилось? – Тут на площадке сейчас весь кагал, твоя мамаша, Параша с сыном, участковый… – И чего им надо? – Требуют вскрыть твою квартиру. – ЧТО?! – вскипела Матильда. Малена тут же перехватила контроль, не давая подруге сорваться в откровенную брань. – Якобы она, твоя мать, была здесь прописана, сейчас что-то там наследует… Приехать можешь? Малена прикусила губу. Подумала пару минут… – Тетя Варя, вы не могли бы дать трубку участковому? – Сейчас, детка… Девушки вслушивались в шум, несущийся из телефонной трубки. Шаги. Щелчок замка. Гвалт голосов, которые сложно различить, и один резкий, тети-Варин: – Семен Семенович, подойдите к телефону, пожалуйста. Поговорите перед вскрытием замка с законной владелицей квартиры. Шум скакнул сразу на сотню-другую децибел. Плаксивый голос – мамашин. Визгливый и пронзительный – Парашин. Басок – это Петюня. Твари! «Мы им не спустим, – успокоила подругу Малена. – Обещаю. Но выиграет лишь хладнокровный». «И в кого ты такая умная?» – буркнула Матильда. «В маму». В трубке послышался голос участкового. Семен Семенович опекал их двор уж лет десять, и Малену знал. А уж ее бабушку-то… – Добрый день, Матильда. – Добрый. – Что ж ты мать-то домой не пускаешь? Матильда ощетинилась. Малена сообразила, что в голосе мужчины звучат иронические нотки, и чуть успокоилась. – А вы мне хотите дверь сломать? – Я что – на дурака похож? – Нет… – Мотя, сломать тебе дверь можно. Но! Твоя мать не прописана в этой квартире. Она только наследница… – Нет. – Почему? – На квартиру бабушка оформила договор ренты. На все остальное имущество написала на меня дарственные. Вплоть до сковородок. – То есть? – Еще при жизни все подарила мне. У нее же Паркинсон нашли, когда мне было лет пятнадцать… – Ну да. Я помню… – Вот тогда она и пошла по адвокатам. Когда мне исполнилось шестнадцать, она меня прямо в день рождения потащила к нотариусу, там была комиссия какая-то… Я плохо помню, но бабушку признали психически здоровой. – Вот даже как… – Да. Это все есть – и у меня какие-то бумаги, и у нотариуса должны быть копии… Наверное. Я точнее не знаю. Но бабушка все оформляла очень дотошно. – Это хорошо… А квартира у вас приватизирована? – Да. Вот как бабушка заболела, ей пришлось уволиться, она и занялась. – То есть твоя мать… – Когда шла первая волна приватизации, меня еще на свете не было, а бабушка потеряла все доверие к правительству. Сказала, что она по их правилам играть не будет, и ничего не делала. Да и некогда было, выжить бы… – Понятно. Юридически твоя мать – никто? – Она моя мать. Биологически. И все. Если это она, конечно… – Ты ее… – Пятнадцать лет не видела, не слышала, и еще бы столько же не встречаться. Я и сейчас в шоке. Как можно было себя так довести? Участковый только хмыкнул в ответ на наивное заявление. – Да вот так. И не такое видывать приходилось. Матильде не приходилось. А для Малены, напротив, это было логично. В ее мире женщины и помоложе могли хуже выглядеть. Плохая пища, тяжелые условия, пара плюх в день от супруга… – А мне сейчас что делать? – Ну, дверь вскрывать никто не будет, сама понимаешь. – А вы… – Я? С чего бы? Ни у кого таких прав нет. Но ты вечером бери копии документов и подходи ко мне? – Куда? – На Новосельскую. Где мы сидим, представляешь? – Нет. – Новосельская, шестнадцать. Скажешь, что ко мне. Тебя во сколько ждать? Малена прикинула. – Не раньше семи. – Вот на семь я эту компанию и приглашу. И… Матильда, я, конечно, знать не хочу ничего. Так что не отвечай. Но если у тебя все оригиналы документов дома, стоит их куда-нибудь перенести. Хотя бы и в банковскую ячейку. И ключ хранить у сердца. – Спасибо, Семен Семенович, – искренне поблагодарила Матильда. А ведь и правда… Вот так придут, сломают дверь… доказывай потом. А с бабушкиной смерти еще и полугода не прошло. Как же гадко!