– Читает, наверное, бабуль. С нами не пошел. Взрослый уж больно стал, – сказала Сонюшка и пошла открывать Андрею Николаевичу. Андрей Николаевич зашел в гостиную, поклонился Наталье Матвеевне и спросил, как прошел день, не надо ли послать за доктором. – Нет, Андрюшенька, спасибо, не беспокойся, он был с утра, так ничего путного и не сказал, чего его снова от дел отрывать? Как-нибудь перетерплю. – Не дело это, Наталья Матвеевна, боль терпеть, особенно сердечную. Давайте так, если через полчаса лучше не станет, Аркаша сбегает. Договорились? – Хорошо, Андрюшенька, будь по-твоему. Андрей Николаевич ушел за стол, а в гостиную вбежала Лизонька, уже без полуженской махонькой шляпки и кружевной накидочки, и стала рассказывать про лоточника около храма Христа Спасителя. Лоточник был хромым, но веселым, улыбчивым, с шутками и прибаутками. Лизонька товаром его заинтересовалась, конечно, но сначала испугалась к нему подходить. Мама успокоила ее, объяснила, что это солдатик бывший, с войны пришел, раненый, не надо бояться. А лоточник прохаживался и кричал: «Петушки-гребешки! Подходи-налетай, петушка с именем выбирай!» Лизонька опасливо подошла и спросила, как петушков зовут. «А как вам надо, барышня?» – спросил солдатик. «Одного петушка надо назвать Наташа, бывает петушок Наташа? Это для прабабушки, мы ее бабусей просто зовем, затем петушок Аркаша, для старшего братика, он уже большой, и Лизонька, это для меня». «Сейчас подберем вам именных, – сказал лоточник. – Вот этот пусть будет Аркадий, смотри, какой у него большой хвост! Это Наталья – яркая, прозрачная, а это Лизонька – смотри, у всех головка красная, а у этого петушка желтая, как ваша шляпка!» И торжественно вручил девочке трех петушков на палочке. – Ну-ка, дай взглянуть, мне как раз сладенького захотелось, – сказала бабушка Лизоньке. Лизонька подбежала к зеркалу и взяла петушков вместе с Аркашиной запиской, которая намертво к ним прилипла. – Это тебе в такую бумажку завернули, милая? – спросила бабушка, надев очки. – Нет, они были голенькие, бабусь, бумажка на зеркале лежала. Бабушка оторвала приклеившийся листок от сахарных петушков и развернула. Там было написано несколько строчек красивым Аркашиным почерком: «Мои любимые папа, мама, сестричка! Бабуся! Надеюсь, что вы меня поймете. Мы не можем спокойно учиться, когда наша страна воюет. Мы с Сашкой Соловьевым уходим на фронт бить германцев. Не волнуйтесь за нас и не ищите. Мы все продумали и подготовились. Бабуся, любимая моя! Не нервничай и не бойся за меня! Я скоро вернусь! Только дождись меня! Очень вас всех люблю, ваш сын и внук Аркадий». Бабушка стала читать письмо еще раз, вслух, явно не до конца поняв его смысл в первый раз. …Мы все продумали… Дождись меня… Ей представилось, как ее Аркаша в обмотках и в дохлой драной шинели с чужого плеча бредет с тысячью таких же, как он, посреди непонятно чего, неизвестно куда и зачем, и ей стало жутко. – Сонюшка, Соня… – чуть слышно позвала она. Слипшиеся петушки упали на пол и разбились, рассыпавшись на сотню кровавых осколков. – Бабуся! – крикнула Лизонька, расстроившись из-за разбитых петушков. В комнату вбежала растревоженная Соня. – Что случилось? Наталья Матвеевна лежала на спине и что-то шептала. Сил пошевелиться не было. Ее сковала непонятная сила, еще неведомая ей, сковала намертво и очень цепко, окукливая, как гусеницу, мелкими прозрачными сильными щупальцами, которые, лишив подвижности сначала руки и ноги, подступали все выше и выше к груди. – Аркаша… сбежал на фронт. Это я виновата, это из-за меня… Господи, спаси его, господи… Я ему сказала, присмотри за ним, за Сашкой, а он, наверное, понял буквально… Или раньше все сами решили… Господи, как больно… Отдай его, возьми меня, господи… Отче наш, иже еси… Наталья Матвеевна стала часто дышать, ей явно не хватало воздуха. Грудь ломило так, словно записка эта Аркашина прошла сквозь сердце навылет и пришпилила его раскаленной острой иглой, как бабочек, которые в изобилии висели вокруг на стенках. – Аркаша, мальчик мой, – прошептала она. Соня, еще до конца не понимая, что произошло, но уже нутром чуя беду, села на полу у дивана, держа за руку Наталью Матвеевну. На шум, распахнув дверь, прибежал и Андрей Николаич. Соня молча, не глядя, передала ему мятую Аркашину записку. Бледное, искаженное ужасом и болью лицо Натальи Матвеевны было повернуто к зеркалу. Она шевелила губами и пристально смотрела туда, словно стараясь увидеть что-то очень для себя важное. Попыталась приподнять руку, показывая на отражение, но сил совсем не хватало. Она еще дышала, но дыхание это уже не означало жизнь. Организм лишь по инерции делал то, к чему привык за эти долгие годы. Взгляд ее затухал, но вдруг глаза страшно завращались, словно осматривая комнату или запоминая, что там висит на стенах, но Соня поняла, что бабушка уже не видит. Глаза Натальи Матвеевны потемнели, словно налились горечью. Дыхание становилось все реже и мельче, пока наконец не затихло совсем. Через мгновение лицо ее абсолютно разгладилось, брови опустились, исчезла между ними складка, словно печаль моментально сменилась покоем, осознанным и заслуженным. Зеркало бесстрастно смотрело на эту обычную человеческую смерть и на крошечное, никому не заметное и чуть светящееся облачко, которое поднялось над телом Натальи Матвеевны. Вдруг облачко дернулось и быстро полетело в сторону зеркала, словно там, в зазеркалье, открылась форточка и подул сквозняк. Он подхватил прозрачный и невесомый сгусток воздуха, похожий на зонтик одуванчика, и понес, чтобы скорее спрятать его там, в темноте и неизвестности. Соня внимательно смотрела на любимую бабушку, держа ее руку в своих и заливаясь слезами. Она не плакала, нет, просто слезы сами по себе текли из глаз двумя полноводными реками, чтобы потопить только что произошедшее и еще не в полную меру осознанное горе. Андрей Николаевич подошел к Соне и обнял ее. Соня плакала абсолютно беззвучно, пропитываясь несчастьем, как губка водой. От нее в одночасье ушло двое любимых – бабушка, воспитавшая ее и заменившая мать, и первенец, ее сын. Одна навсегда, а другой? Вернется ли? Не сгинет ли? Но плакала она сейчас по обоим, по той половине семьи, которая была еще час назад и которой она вдруг так моментально лишилась. – Господи, так же не должно быть… За что??? – прошептала Соня. Зеркало почувствовало это горе, впитало в себя, поблекло, чуть потемнело. Лишь только Лизочка, до конца так и не поняв, что случилось, стала аккуратно складывать на зеркале осколки кроваво-красных петушков. А Наталья, тоже вся в слезах, подошла и начала закутывать зеркало черной бабушкиной шалью. Но было поздно. Зеркало забрало еще одну душу. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.