И заказали мы, к слову сказать, одно и то же — не сговариваясь, сидя за разными столиками, не имея решительно никакой возможности подслушать чужой заказ. Суп из шампиньонов, яблочный штрудель, один капучино, два эспрессо. Я даже чеки наши на память сохранил. Как ни крути, а всякое совпадение — добрый знак. Особенно для того, кому кроме этого самого доброго знака и опереться-то не на что. Как вот, например, мне. — Ну что, идем? — спрашиваю. — Гадать-то вы мне будете? — Буду, — вздыхает, как школьница в конце переменки. И мы наконец переступаем порог заведения, посвященного памяти Нашего Ободранного Вождя. Внутри, как я и предполагал, торжествует этнический стиль. Стены расписаны в духе кодексов Майя — явно старательным любителем, но все равно глаз радуется. А уж сердце как радуется, словами не сказать. — Кто стены расписывал? — спрашиваю. — Марина сама и расписывала. А братские молдавские штукатуры ей помогали. Словом и, что гораздо хуже, делом… Прошу прощения, секундочку, сейчас… Она опрометью несется к стойке, вспрыгивает на высокий табурет, как ученая птица на жердочку, тычется носом в плечо высокой седовласой кельнерши. Та улыбается, строго и ласково, в лучших традициях Мэри Поппинс. Мама и дочка? Нет, вряд ли. Совсем не похожи. — Маринушка, я все-таки пришла! Лучше поздно, чем никогда. И вот тебе за это новый клиент. «Новый клиент» — это, надо понимать, я. Да уж, воистину сокровище. Непьющий и сытый хмырь. Да и кофе, по правде сказать, надувшийся за этот длинный, хлопотный день впрок, на неделю вперед. Горе горькое, а не клиент… Подхожу к стойке, улыбаюсь натянуто. Дескать, вот он я, любуйтесь. Седая Маринушка отвечает на мой хтонический оскал столь искренней улыбкой, что сердце мое тает и неспешно стекает к ее ногам. Если хозяйке заведения нужна эта неопрятная, мутная лужица — что ж, мне не жалко. Она заслужила. — Для начала дай ему кофе. И коньяку добавь чуть-чуть, — распоряжается гадалка. — За наш… в смысле за мой счет. Он меня ужином накормил. Авансом, за гадание. Видишь, как я низко пала? Работаю за еду, как ярмарочная шарлатанка! Они смеются; между делом Марина включает кофеварку. Гремит посудой, исподтишка разглядывает меня. Довольно критически, надо сказать, разглядывает. Не то чтобы неодобрительно, но настороженно. Решила, небось, что у ее подружки завелся новый ухажер. И гадание — только предлог продлить знакомство. Правильно, в общем, решила. Ну, почти правильно. Я — хуже, чем ухажер. Много, много хуже. — Вам повезло, — наконец говорит она. — Варвара — очень хорошая гадалка. Действительно хорошая. Вот, значит, как ее зовут. Варвара. Варя. Редкое имя. У меня, кажется, ни одной знакомой Вари до сих пор не было. Ну что ж, как говорится, с почином… — Да, — киваю, — повезло. Это я уже понял. И с кафе вашим мне повезло. Знал бы, что есть в Москве кафе, названное в честь ободранного вождя, был бы вашим завсегдатаем, хоть и неудобно сюда из Бабушкина ездить. — Вы изучаете индейскую мифологию? Марина расцвела. А я немедленно почувствовал себя самозванцем. Тоже мне, нашла специалиста… — «Изучаю» — громко сказано. Просто читаю время от времени что под руку попадется. А попадается много занятного. Имена и прочие интимные подробности из жизни индейских богов — моя слабость. Одна только Уиштосиуатль чего стоит! Соленая богиня и покровительница распутства в одном лице… Моя любимица. — А Тескатлипока! — подхватывает Марина. — «Дымящееся зеркало»! Ничего себе зеркальце: тело без головы, с дверцами в груди, — это у нас такой парадный облик, вечерний туалет. Чтобы, значит, не стыдно было людям показаться… Вам кофе, кстати, со сливками? Или просто с коньяком? — Давайте со сливками. А коньяку чайную ложку, не больше. Просто для вкуса. Я за рулем. — Руль — дело хорошее, — рассеянно соглашается Марина. — Особенно, если жить в Бабушкине… — вручает мне чашку и обращается к Варе: — Слушай, посетителей нет, и уже, наверное, не будет, все же понедельник. Я домой собиралась… Вы за полчаса успеете? — Наверное, — отвечает гадалка. — Но тебе с нами сидеть вовсе не обязательно. Хочешь — иди, хоть сейчас. Я за тобой закрою и сигнализацию потом включу, как всегда. — Как скажешь. А может быть, если так, сначала мне?.. Алешке весь день не могу дозвониться. Не нравится мне это. — Ты же знаешь, ты у меня всегда первая в очереди, — улыбается Варя. — Пока человек кофе пьет и стены твои разглядывает, мы с тобой быстренько… Уяснив, что Марине требуется сеанс прикладной футурологии, я тактично пересаживаюсь за столик у окна. Дескать, будьте покойны, ничего не вижу, ничего не слышу, так что и говорить не о чем. Тем более, кофе тут неплохой, и стены действительно красивые. В такой обстановке и поскучать не грех. Варя подходит ко мне, ставит на стол пепельницу. Это она молодец, о пепельнице я не подумал. — Я недолго, — шепчет. — Просто Марина за сына волнуется… Вы не очень спешите? — Я совсем не спешу. Могу ждать хоть до утра, если не выгонят. — Никто вас отсюда не выгонит, — улыбается. — И вы это знаете. Глаза наши встречаются. Так-так. Ну и дела. Кажется, Варя тоже решила, что я — «ухажер». И, насколько я разбираюсь в девичьих улыбках, ей такая версия по сердцу. С одной стороны, оно, конечно, и неплохо. А с другой… Трудно нам будет к делу перейти, ежели так. Но никто и не обещал, что будет легко. Мне, если разобраться, вообще никто никогда ничего не обещал. Впрочем, не стоит забегать вперед, да еще и переучет грядущих трудностей затевать на ночь глядя. Что будет, то и будет, а сейчас мое дело маленькое: сидеть тихонько за столом, курить, остывший кофе цедить сквозь зубы, стены разноцветные разглядывать. Ждать своего часа. Я успел выкурить три сигареты и всласть налюбоваться настенными росписями, да пейзажами из кофейной гущи в собственной чашке. Но вот наконец Марина ушла куда-то в глубь помещения, одеваться, а Варя села рядом со мной. — Не нравится мне это, — вздыхает. — Ох, не нравится… — Все плохо? — спрашиваю. Не только из вежливости: Марина мне понравилась. Хорошо бы у нее все было в порядке. Был бы ангелом, с утра до ночи таких как она караулил бы. — Да нет, не все, конечно. Алеша, думается мне, в полном порядке. По крайней мере, пока. А вот Маринушке светит Аркан «Башня». Нехорошо это. Не люблю я «Башню». Что-нибудь непременно медным тазом накроется… — Ну, — говорю осторожно, — не всегда это плохо. Старое накрывается тазом, а потом в этом тазу вырастает новое. Прекрасное и удивительное, как анютины глазки… Как раз весна на носу. — Это в теории, — снова вздыхает Варя. — Рождение нового — о да, на словах это звучит прекрасно. Заслушаешься. А на практике всякое рождение — это боль, мука, кровь и пот роженицы. Нам с вами, может быть, в охотку покряхтеть, а когда человеку за пятьдесят… Ну ее к чертям собачьим, эту «Башню»!.. Ладно, будем надеяться, просто табурет какой-нибудь сломается. Или кофеварка. Бывает и так. Неприятные пустяки вообще случаются куда чаще, чем глобальные катастрофы. — Потому и живы мы все до сих пор, — киваю. Марина выходит к нам в шубе, голова закутана какой-то сногсшибательной индейской шалью. Стучит каблучками, победительно размахивает сумочкой. — Дозвонилась я до этого засранца! — объявляет. — Варенька, ты была права, как всегда. Говорит, за город ездил, на переговоры, а там Билайн не берет. Сердится, что я волнуюсь. Говорит: «Мама, я у нас бессмертный, как Маклауд». Ну, ты же знаешь Алешу… В общем, я пошла, а ты, пожалуйста постарайся что-нибудь уронить и сломать. Чтобы покончить с этой ужасной «Башней», раз и навсегда. — Попробую, — вздыхает Варя. — Но лучше ты сама что-то сломай. «Башня» все же твоя, а не моя. — А имущество тут мое, — упрямится Марина. — Так что все в порядке. На прощание мне достается нежный, почти влюбленный взгляд и приглашение заходить почаще. Пожалуй. Куда я от Шипе-Тотека денусь? Мы с Варей остаемся вдвоем. Она запирает дверь, гасит свет, оставляет только одну лампу, над барной стойкой. — Чтобы не ломились, — объясняет. — Табличку «Закрыто» почему-то никто никогда не видит, хоть метровыми буквами пиши… Идите сюда, здесь уютно. Правда уютно. Но Варя вертит в руках колоду, недовольно хмурится. — Что-то не так? — спрашиваю. — Что-то не так, — соглашается. — Не пойму, что именно. Другую колоду, что ли, взять? Или уйти в комнату? Что-то мне тут не сидится. — Как скажете, — я с готовностью поднимаюсь. — Пожалуй, пойдем отсюда, — решает она. — А то свет с улицы видно. И вообще… Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, открывает дверь, ведущую в служебные помещения. Включает свет в коротком пустом коридоре. Берет под мышку пакет сока и бутылку минеральной воды. Гасит лампу над стойкой. — Идемте. Отпирает угрожающего вида железную дверь в конце коридора. За дверью обнаруживается крошечная комнатка без окон. Зато с кондиционером, шумным, но работящим. Так пашет, мерзавец, что я, пожалуй, даже куртку снимать не стану: холодно тут. Деревянный пол, белые стены, в дальнем углу — полупустой стеллаж и собранный футон, накрытый черным пледом. В центре комнаты небольшой круглый стол и два кожаных кресла. — Вот такой вот рабочий кабинет, — вздыхает Варя. — Но лучше, чем ничего. Гораздо лучше. — Отличный кабинет, — говорю. — Здесь не только работать, здесь жить можно. Сам бы жил. — А я и живу, — она пожимает плечами. — Незаметно, да? Просто одежда у меня в кладовой хранится. Чтобы клиентов колготками не распугать. — Известное дело, — улыбаюсь невольно, — нет зверя страшнее, чем колготки. Варя тоже улыбается. Напряжение, возникшее было после ухода Марины, кажется, рассеивается. Ну, будем надеяться. По крайней мере, она меня не боится. Вон, в комнату свою привела. Высшая степень доверия — по моим меркам. Ее мерок я пока не знаю. Но втайне предполагаю, что приглашение в кабинет — добрый знак. Прежде, чем усесться в кресло, подхожу к стеллажу. Такая уж у меня манера знакомиться, с давних времен. Если есть возможность осмотреть чужой книжный шкаф, непременно это делаю. И в глубине души по-прежнему полагаю, что это и есть наилучший способ узнать человека. Глупо, конечно — при моих-то нынешних возможностях. Да и вообще глупо. Мало ли, кто что читает. Но вот, живучая оказалась привычка. Куда более живучая, чем прочие. Книг на стеллаже совсем мало; добрая половина — на немецком языке. На русском лишь толстенный том Юнга, Тибетская Книга Мертвых, два разных издания Книги Перемен, очень старый, потрепанный скорее временем, чем небрежными читателями сборник персидских сказок, «Книга Тота» Кроули[4] да полное собрание Туве Янсон. Интересный набор. Есть о чем поразмыслить на досуге. Ну, Кроули и (возможно) Юнг — это у нас, надо понимать, методическая литература, профессиональная необходимость. Но все равно, интересный набор. Да еще и немецкие книги…