Пол наклонился и поцеловал меня в губы. – Сам напросился, да? – сказал он. – Ода. Теперь я наклонилась и поцеловала мужа. – Чаю? – С удовольствием. Я налила два стакана. Мы чокнулись. – À nous, – произнес Пол. – За нас, – вторила я. Он взял меня за руку. Мы вместе смотрели на нарождающийся день. – Знаешь, как называют это время суток? – Помимо «рассвета»? – Да, помимо «рассвета» или «зари». – Последнее определение очень поэтично. – Как и «синий час». В разговоре возникла пауза, пока я осмысливала это словосочетание. Потом сама попробовала его произнести: – Синий час… – Красиво, да? – Красиво. Уже не темно, еще не светло. – Час, когда все рисуется не тем, чем является на самом деле. Когда все сущее мы воспринимаем на грани воображения. – Одновременно четко и размыто? – Ясно и расплывчато? Загадочность под маской простоты? – Интересный образ, – заметила я. Пол нагнулся ко мне и пылко поцеловал: – J’ai envie de toi[38]. И я тоже страстно его желала. Особенно после столь долгого живительного сна. После инцидента на темной улице. В обволакивающих красках «синего часа». Он поднял меня с шезлонга. Его ладони скользнули под мою футболку. Я привлекла его к себе. Пол уже был возбужден. Не разжимая объятий, мы дошли до кровати. Некоторое время спустя я, зубами впиваясь в его плечо, снова и снова достигала оргазма. А потом и он, застонав, задрожал в экстазе. После мы лежали в обнимку, потрясенные и, да, счастливые. – Наше приключение начинается, – промолвила я. – В синий час. Однако за окном спальни уже рассвело, светило солнце. – Синий час миновал, – заметила я. – До вечернего заката. – Начало дня всегда более загадочно, чем вечер. – Потому что не знаешь, что ждет впереди? – Ко времени заката большая часть дня уже прожита, – объяснила я. – На рассвете еще неведомо, что случится. – Наверно, поэтому на рассвете синева всегда более синяя. А на закате всегда более грустно. Закат знаменует наступление ночи, а значит, еще один день жизни клонится к своему завершению. Пол поцеловал меня в губы: – Как говорят ирландцы, «мы с тобой в полном согласии». – Откуда ты знаешь это выражение? – Друг один сказал, из Ирландии. – Что еще за друг из Ирландии? – Давно это было. – Женщина? – Может быть. – Может быть? То есть ты не уверен, что тебе это сказала некая женщина из Ирландии? – Ну хорошо, раз уж ты спросила, звали ее Шивон Парсонс. Она преподавала в Университетском колледже Дублина, неплохой художник. Год провела в университете Буффало. Не замужем. Чокнутая, как фонарь, говоря ее же словами – еще одно ее любимое выражение. Наша связь длилась, может быть, месяца три, не больше. И было это двенадцать лет назад, когда мы с тобой даже не подозревали о существовании друг друга. Пол так много утаивал о своей жизни до знакомства со мной, хранил ту свою жизнь за семью печатями: «Вход воспрещен». А я в глубине души ревновала мужа к его прошлому. Ревновала к женщинам, которые близко знали его до меня. Ни один мужчина не доставлял мне столь полного наслаждения, как он, и мне претило, что на свете есть другие женщины, которые испытывали то же, что и я, во время интимной близости с ним. Думая сейчас обо всем этом, я понимала, что веду себя нелепо. Глупо. Глупо. Глупо. Так же глупо, как и минувшей ночью, когда вышла на темную улицу. – Прости, – прошептала я. – Не извиняйся. Просто будь счастлива. – Я счастлива. – Рад это слышать, – сказал Пол, целуя меня. – Проголодался? – спросила я. – Умираю с голоду. – Я тоже. – Но в таком наряде вниз я не пойду. – А мир за окном манит. Неужели ты в самом деле думаешь, что кому-то есть дело до того, что ты одет, как местный? – Мне есть дело. – А мне – нет, – заявила я. – Надеюсь, мое мнение что-то да значит. – Значит. Но я все равно дождусь свою одежду. – По-моему, есть фильм, в котором один из героев произносит такие слова: «Пойдем со мной в касбу[39]?», да? – Шарль Буайе[40] говорит эту фразу Хеди Ламарр[41] в «Алжире»[42]. – Впечатляет, – сказала я. – Так пойдем со мной в касбу. – Здесь это называется не касба, а сук[43]. – В чем разница между касбой и суком? – Загадка, – ответил Пол. Глава 7