— И вовсе нет, — выпалила Ирина с горячностью. Но Измайлов чувствовал, что она лжет, ибо ее поведение красноречиво говорило о том, что она боится оставаться на ночь здесь рядом с ним. Она была еще так юна и неопытна, что совершенно не умела скрывать свои эмоции. Ему стало обидно от ее поведения. Ведь он ничего не делал постыдного по отношению к ней. Он спас ее несколькими часами ранее и теперь с почтением относился к ней. Да, он осознавал, что уж больно призывно и алчно смотрит на нее, даже на миг не оставляя ее взглядом в покое, но все оттого, что ранее он никогда не встречал существа более притягательного, чем она. Он не хотел лицемерить и скрывать свой интерес к ней, жаждал смотреть на нее, даже несмотря на то, что это ей явно не нравилось. — Вы замерзли? — решил он перевести разговор на другую тему, видя, что ее губы трясутся. — Да, — кивнула она. — Я попробую развести огонь. — Но как? — удивилась она. — Здесь идет дымоход, — заявил он, подходя к кирпичной, чуть разрушенной трубе, выступающей из стены. — Можно кое-что сделать. Быстро вытащив острый военный нож, он начал проворными движениями вытаскивать кирпичи из облезлой трубы, складывая на пол. Дымоход был старым, потому кирпичи выходили довольно легко. — Несите их к окну, — велел он, подошедшей к нему девушке. — Сделаем подобие очага. У меня есть огниво, попробую разжечь небольшой костер. — Но это опасно, дом загорится, — обеспокоилась Ирина, взяв в руки два кирпича. — Не загорится, — хмыкнул он, сам подбирав восемь штук и потащив их к окну. — Я умело выложу кирпичи, и окно приоткроем. Собрав старые холщовые мешки, Александр намочил их под моросящим дождем, и разложил на полу, друг на друга, сделав преграду, чтобы горящие угли не зажгли деревянный пол. Далее на мокрые мешки он выложил первый ряд из двадцати кирпичей сплошным квадратом и два ряда по контуру, словно делая края для костровища. — Ну вот, как славно вышло. Теперь дело за малым. Сейчас! — заявил он и направился к спуску вниз. — Вы куда, месье Измайлов? — взволновалась Ирина, видя, как он ловко спустился в лаз на второй этаж. Внизу раздалась некая возня, стук и срежет. Через пять минут Александр закинул на чердак довольно внушительное количество деревянных брусков. И после умело забрался сам. — Старая лестница хоть на что-то сгодилась. Выломал самые лучшие куски ступеней от нее, сухие пока. Для растопки в самый раз. Огонь в умелых руках Измайлова заполыхал спустя четверть часа, наполняя промозглое пространство приятным теплом. Дым тянуло в приоткрытое окно. Пододвинув скамью ближе к костру, Ирина села на нее, протягивая руки к огню. Алекс остался сидеть на корточках рядом с самодельной печью чуть сбоку, поправляя дрова длинной палкой, выломанной из той же лестницы. Спустя некоторое время он посмотрел на девушку и, улыбнувшись, спросил: — Вы как? Согрелись? — Нет, — ответила она искренне. Молодой человек бесцеремонно протянул руку к ее рединготу и прошелся по нему ладонью. — Позвольте, да вся мокрая! — констатировал он тут же. Его рука устремилась дальше по юбке ее платья. Ткань была насквозь мокрая. Неудивительно, что девушка не могла согреться. — Вам надо снять мокрую одежду, иначе простынете. — Неприлично говорить подобное, сударь. — Нет, вы не понимаете, надо непременно снять мокрое и обсушить все у огня, — заявил он твердо. — Холодает. Вы окоченеете от холода в мокром платье. — Но оно только до талии мокрое. Я теперь встану к огню и высохну так, — тихо сказала девушка, поднимаясь со скамьи. — Это глупо, Ирина Николаевна, — внушал он. — Послушайте, давайте я дам вам свой мундир. Он сухой. — Мне не нужен ваш мундир, сударь. И я не собираюсь раздеваться, — возмутилась она. — Отчего же? Вы снимете платье и нижние юбки, останетесь в рубашке. Наденете мундир, а моим плащом укроете ноги. Посидите пару часов у огня, обсушите волосы. Платье ваше я с другой стороны дымохода приспособлю. Думаю, к вечеру оно высохнет. — Нет-нет, — залепетала она смущенно. Ирина чувствовала себя в каком-то нескончаемом кошмаре. Сначала эта вода, потом карабканье на чердак, сейчас он говорил, что она должна раздеваться. И все это подкреплялось совсем неприличными поглощающими взорами этого молодого гвардейца, от которых ее щеки прямо горели. Но самое печальное то, что она была сильно голодна. Ведь с утра, отправляясь в храм, она выпила только воды. Сейчас же день клонился к вечеру, а ее желудок непрерывно урчал от голода. — Не буду я смотреть на вас, если вы этого боитесь, — заявил Александр, отчетливо видя в ее глазах сомнение. Она явно жаждала обсушить одежду, но ее воспитание, похоже, не позволяло раздеваться при незнакомом мужчине. Он быстро встал и отвернулся от нее, расстегивая свой мундир. — Я отвернусь. Повернусь, только когда вы дозволите мне. Стянув мундир с широких плеч, Александр, не оборачиваясь, протянул его девушке, заведя руку за спину. Она не взяла, и он настойчиво велел: — Берите, говорил вам, Ирина Николаевна, не упрямьтесь. — Нет. — Прекрасно, мадемуазель Упертость, — выпалил он едко, оборачиваясь и сверкая на нее глазами. — Но когда на вашей могиле напишут «Умерла от переохлаждения, оттого что имела непомерную гордость», я первый буду оплакивать вашу кончину. — Зачем вы говорите так? — пролепетала она несчастно, дрожа всем телом. — Оттого что вы уже бледны как полотно, и ваши губы синие от холода. Вы же еще рассуждаете, раздеваться вам или нет. Раздевайтесь, я вам сказал. Это приказ! Вы слышите меня? — выпалил он, уже заводясь от ее упрямства. — Вы мне приказываете? — опешила она от его властного тона. Все три часа, с того момента, когда он вытащил ее из кареты, Измайлов говорил с ней вежливо и даже как-то заискивающе. Теперь же он словно поменялся или как будто открылся с другой стороны. — Именно! Приказываю, — кивнул он утвердительно, сверкая на нее глазами. — И по какому праву вы… — По тому праву, что я старше вас и опытнее. По тому праву, что я не прощу себе, если вы умрете от переохлаждения, и винить буду в этом себя! — Боже, зачем вы так говорите? — Сударыня, раздевайтесь немедля! — он насильно сунул в руки Ирины свой мундир. — Я более не желаю слушать ваши отговорки. Сейчас вы не в той ситуации, чтобы играться в эти ваши достоинства и стыдливость. Я отвернусь, чтобы не смущать вас. Спустя миг он демонстративно отвернулся. Она стояла в нерешительности еще минуту, а затем начала стаскивать с себя мокрый редингот, платье и нижнюю юбку. — Чулки и ботиночки тоже снимайте. Прикроете ноги моим плащом. — Хорошо, — послушно кивнула она, смотря в его спину и видя, что он даже не шевелится. Алекс терпеливо дожидался, пока она разденется и накинет его одежду. И только после того, как она затихла, спросил: — Вы закончили? — Да, можете поворачиваться, — глухо ответила она. Он обернулся и быстро окинул ее взором. Мундир был невозможно велик ей в плечах и в длину, закрывая верх бедер. Она сидела на скамье, укутав ноги и бедра в его плащ. В этой одежде не по размеру она показалась ему невозможно милой и хрупкой. Быстро приблизившись, он подтянул скамью с девушкой к огню. — Надо платье… — начала Ирина. — Я повешу сушиться, не беспокойтесь. Сидите, грейтесь. Проворно подтащив старый стул без сиденья, он перекинул через него ее мокрое платье, чулочки и нижнюю юбку. Ботиночки ее поставил ближе к теплым кирпичам, а редингот повесил на выступ трубы. Ирина следила за ним, видя, что он ведет себя естественно и спокойно. И его явно не смущала эта странная ситуация. Но ее все это очень нервировало. Расскажи кому, что сейчас она творила в обществе этого поручика, позору не оберешься. — Вы голодны? — спросил он вдруг. — Очень, с утра не ела ничего. — Правда? — удивился он и полез в свою небольшую поклажу, стоявшую у лавки. — Вот, вчерашняя баранка, будете? Во время вахты не съел. — Да, благодарю, — закивала она, обрадовавшись. Быстро засовывая в рот черствую баранку и ощущая тепло, идущее от огня, которое уже окутало ее всю и согрело, Ирина даже почувствовала некую радость. Она вдруг улыбнулась Измайлову. — Благодарю вас за все, Александр Григорьевич. Вы сегодня мой ангел-спаситель, не иначе, — пошутила она. Он ласково улыбнулся ей в ответ, присаживаясь рядом. Глава III. Друзья по несчастью