31 (18) августа 1904 года. Санкт-Петербург, Аничков дворец Адмирал Ларионов совершенно не случайно предложил в качестве места для сегодняшнего разговора именно Аничков дворец. Он помнил, как впервые пришел сюда двенадцатилетним пацаном для того, чтобы записаться в судомодельный кружок Дворца пионеров, который в советское время находился в этом самом дворце. Темой разговора, на котором должны были присутствовать Ленин, Коба и хозяин этого дворца, император Михаил II, стал вопрос о системе образования в Российской империи вообще и о всеобщем среднем образовании в частности. Проблема, что называется, созрела, даже, скорее, перезрела, и ее надо было срочно решать. Но император, занимаясь глобальными внутренними и внешними делами, все никак не мог выбрать момент, чтобы непосредственно заняться вопросом реформы российского образования, считая, что можно с этим погодить и ничего страшного не произойдет, если решение будет отложено на какое-то время. Адмирал Ларионов рассчитывал, что, послушав людей, с мнением которых император Михаил считался, тот изменит свое мнение об этом важнейшем вопросе для империи, задыхающейся от дефицита грамотных кадров. Когда приглашенные расселись за столом в рабочем кабинете покойного императора Александра III, который очень любил Аничков дворец и, если честно сказать, недолюбливал Зимний, Михаил демонстративно посмотрел на циферблат роскошных золоченых каминных часов, намекая тем самым, что он из вежливости готов выслушать своих гостей, но ненавязчиво напоминает им о том, что у него весь день расписан по минутам, и потому разговор не должен затянуться. Ларионов усмехнулся про себя – император явно заблуждался, потому что разговор сегодня будет долгим, и принятые по его итогам решения будут не менее судьбоносными, чем те, что были приняты по аграрному и политическому вопросам. – Владимир Ильич, – император первым нарушил несколько затянувшееся молчание, – как я понял, основным докладчиком по сегодняшнему вопросу будете вы. Я вас внимательно слушаю… – Ваше величество, – Ленин немного волновался и потому картавил чуть сильнее, чем обычно, – если верить переписи населения, которая прошла в 1897 году, в России грамотным назвал себя каждый пятый, причем грамотных мужчин было в два с лишним раза больше, чем женщин. Мы оказались одной из самых неграмотных стран Европы – позади нас была только Италия. – Вот как? – Михаил был весьма удивлен такими цифрами. – А вы, Владимир Ильич, не ошибаетесь? – Нет, ваше величество, – ответил Ленин, передавая императору листок с данными переписи населения. – Вот, можете сами в этом убедиться. – Гм, – Михаил пробежал глазами по столбцы цифр, – действительно, все обстоит именно так, как вы сказали. Но ведь это данные семилетней давности. Может быть, за это время произошли изменения к лучшему? – Да, действительно, за семь лет произошли некоторые положительные изменения, – ответил Ленин. – По расчетам статистиков количество грамотных людей возрастало в среднем на 1,8 процента в год. Но согласитесь, ваше величество, что это крайне мало. Нет, я не хочу сказать, что при вашем брате ничего не делалось для того, чтобы изменить создавшееся совершенно недопустимое положение. Начался постепенный переход от трехлетнего к четырехлетнему начальному образованию, причем новые школы сразу строились как четырехлетние. На четырехлетку переходили и все прежние виды школ, в том числе и трехлетние земские. Этот процесс в целом по России был в значительной степени завершен уже к 1903 году, и окончательно планировалось его закончить к 1910–1912 годам. После 1906 года на четырехлетку должны были перейти и церковно-приходские школы, доля которых в быстро растущем числе школ постепенно уменьшалась. – Ну вот, видите, – император даже повеселел, – значит, все не так плохо, как вы только что говорили. Я намерен продолжить дело своего покойного брата и сделать все, чтобы в России все население умело читать и писать. – Так-то оно так, ваше величество, – продолжил Ленин, доставая из лежавшей перед ним папки новый листок с цифрами, – но по данным статистики, процесс ликвидации неграмотности в России явно затянулся. Я воспользуюсь цифрами, полученными от наших друзей из будущего. Так вот, среди призывников 1900 года неграмотных было 51 процент, в 1905 году их было уже 42 процента, а в 1913 году – 27 процентов. Динамика положительная, но все равно это никуда не годится. Неграмотный солдат не сможет справиться со сложной военной техникой, и вы это сами прекрасно понимаете… – Да, почти половина неграмотных солдат, – покачал головой император, – это, действительно, никуда не годится… – При этом, – вставил адмирал Ларионов, – во время мобилизации в Германской империи количество полностью неграмотных призывников не превышало 0,6 процента от общей массы мобилизованных. Как известно, всеобщим образованием в Германии озаботились еще при Бисмарке – и вот вам наглядный результат. – Ваше величество, – вступил в разговор Коба, – не менее позорно то, что неграмотна и значительная часть рабочих. Мы собираемся провести индустриализацию России. Без грамотных рабочих, которые могут не только читать по слогам, но и разбираться в чертежах, нам нечего и думать об индустриализации. К тому же неграмотный рабочий – это готовый горючий материал для разных смут. Он не разбирается во всем происходящем в мире и вокруг него, а потому легко поддается на агитацию разного рода авантюристов, вроде Парвуса и Троцкого. Неграмотный рабочий – жертва нечестного фабриканта. Он не умеет считать – его обманывают при расчете, он не умеет читать – его обманывают при заключении трудового договора – подсовывают бумаги с невыгодными для него условиями, а он даже не может прочитать их. Он не умеет писать и потому не может написать заявление о нарушении трудового законодательства в инспекцию, чтобы там наказали недобросовестного работодателя. То есть неграмотный рабочий – человек неполноценный во всех отношениях. – Да, – озадаченно сказал император, – я как-то не вникал во все эти сложности. Действительно, проблему с неграмотностью следует решать как можно быстрее… – Архисрочно! – перебил самодержца Ленин. – На это нельзя жалеть ни сил, ни средств. Пока население неграмотно, все рассуждения о индустриализации России так и останутся пустыми рассуждениями. Сперва ликвидация безграмотности с массовым профессиональным образованием, а уж потом индустриализация. Уже существующие заводы просто задыхаются от недостатка грамотных кадров. Что толку, если будут построены заводы и фабрики, на которых просто некому будет работать. Михаил покачал головой, но ничего не ответил Ленину. Похоже, что он понял правоту его слов и возразить ему было нечего. – Господа, – произнес император, – большое вам спасибо за сегодняшнюю беседу. Я получил много интересной информации, над которой мне необходимо как следует подумать. Но, как говорят ваши люди, Виктор Сергеевич: «Инициатива наказуема». Нет, к вам, господин адмирал, эти слова не относятся. Вы, Владимир Ильич, подняли этот вопрос, вам им и заниматься. Вместе с Иосифом Виссарионовичем. Я попрошу вас подобрать человека, который смог бы взвалить на свои рамена эту тяжелую ношу. Меня не интересуют его политические взгляды – для меня важно, чтобы он любил Россию и был готов трудиться не покладая рук, для того чтобы в нашей стране не стало бы ни одного человека, не умеющего читать и писать. В конечном итоге мы должны добиться того, чтобы со временем в России все могли бесплатно получать полное начальное образование. А тот, кто хотел бы продолжить учиться и имел бы к тому способности, мог бы поступить в учебные заведения, где можно было, опять же бесплатно, получить среднее и высшее образование. Наша страна богата талантами. Надо дать возможность этим талантам проявить себя. Император еще раз посмотрел на каминные часы и улыбнулся. Время, которое он потратил на эту беседу, не было потеряно напрасно. А в уме он поставил еще одну галочку срочных и архиважных дел, которыми ему следовало заняться. Только сколько их еще осталось в этом списке… И как найти время для всего этого? 2 сентября (20 августа) 1904 года. Санкт-Петербург. Варшавский вокзал И снова утро, снова Варшавский вокзал и поезд «Норд-экспресс», дважды в неделю прибывающий в Санкт-Петербург из Берлина, Парижа и Лондона. Только на этот раз в столицу Российской империи прибыл не германский граф, пионер воздухоплавания и прочая, прочая, прочая, а подвизавшийся в европах талантливый русский инженер и изобретатель Борис Григорьевич Луцкой, как это обычно было в последнее время, не понятый и не принятый у себя на родине. Конечно, многие его проекты были слишком фантастичны, как, например, предложенный им Российскому военному ведомству в 1900 году четырехколесный «военный самокат» весом 400 килограммов, предназначенный для передвижения скорострельного орудия, 500 патронов и трех человек со скоростью 45–55 верст в час. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Но все равно такой «самокат» нужно было строить, чтобы испытать идею, отработать конструкцию, выйти на какие-то приемлемые параметры и к началу Первой мировой получить вполне приемлемое самоходное орудие или броневик – смотря по какому пути пошла бы эволюция этой многообещающей технической идеи, будь она реализована при наличии денег и производственных мощностей. Вместо этого все проекты Луцкого в России были загублены, он остался в Германии, где своим трудом крепил обороноспособность Второго рейха, ибо, будучи техническим директором фирмы «Даймлер», он занимался в том числе и заказами в интересах германских военных. Мало того, с началом Мировой войны немецкое правительство, как подданного Российской империи, посадило его в тюрьму Шпандау, где он и просидел до окончания мировой бойни. Умер Борис Григорьевич в совершенной безвестности где-то в Германии, примерно между 1920 и 1926 годом. Но в этом варианте истории о талантливом русском инженере не забыли. Автомобилизация всей страны была в числе приоритетных планов императора Михаила и его соратников из будущего. К тому же Фердинанд фон Цеппелин ничего не стоил без Бориса Луцкого, точнее, без его моторов. Ведь дирижабль без надежных, мощных и легких двигателей превращается в обычный воздушный шар, двигающийся по небу по воле ветра. Кстати, если на флоте и железных дорогах вне конкуренции должны были быть новые двигатели Тринклера, то пятый океан предполагалась покорять исключительно бензиновыми моторами, ибо, сколько ни мучились при советской власти конструкторы, пытаясь разместить дизель на самолете, из этой затеи так ничего и не вышло. Приглашение о сотрудничестве было послано от имени… Густава Тринклера, с которым Луцкой был шапочно знаком. Встречали его по уже отработанной схеме. Но только козырной картой в этом случае оказался не прославленный каперанг фон Эссен, как в случае с Цеппелином, а транспорт, на котором инженера доставили в гостиницу, чтобы он привел себя в порядок с дороги. Автомобиль «Тигр» произвел на Луцкого такое же глубокое впечатление, как, например, на Циолковского бы старт космического корабля «Союз». Вершина совершенства и предел комфорта. Правда, на данном конкретном автомобиле стоял 150-сильный турбодизель, но Луцкому этого пока говорить не собирались. Карбюраторные двигатели, при всей своей повышенной пожароопасности и требовательности к антидетонационным свойствам топлива, все же обладали меньшим весом при той же мощности, большей надежностью, а для их создания потребуется меньше дефицитного на данный момент алюминия. За время поездки от вокзала до гостиницы инженер Луцкой полностью созрел для серьезного разговора, и сразу после того, как он оставил чемоданы в номере, был готов приступить к беседе. Но ему сказали, что Густав Васильевич сейчас занят, а пока следует привести себя в порядок, пообедать в гостиничном ресторане. За ним заедут и отвезут в место, где состоится беседа. Луцкому намекнули, что помимо инженера Тринклера с ним желали бы побеседовать и иные заинтересованные лица. Так все и вышло. Едва Борис Григорьевич вышел из зала ресторана, как к нему подошел тот же молодой человек, который встретил его на вокзале, и предложил пройти к машине. Из гостиницы Луцкого отвезли в Новую Голландию (ну не питерский он был человек, и по своей наивности даже не догадывался – куда приехал), где в одном из кабинетов особого технического бюро, работающего под крышей ГУГБ, его уже ждали заинтересованные лица. Нет, императора Михаила на этот раз не было. Все же прибыл не германский граф, а отечественный инженер. Но из-за этого состав собравшихся все же нельзя было считать менее представительным. Там присутствовал Густав Васильевич Тринклер, в чем-то его конкурент, в чем-то соратник, который в процессе работы должен был поделиться частью своих наработок. Присутствовал и «добрый дедушка» Александр Васильевич Тамбовцев, от одного имени которого очень многих начинало трясти. Его заботой должна была стать борьба с промышленным шпионажем и саботажем. Были там и представители заказчика – генерал-майор Бережной, – в данном случае в качестве личного представителя императора, и подполковник Маниковский – от ГАУ. Это – на тот случай, если Луцкой действительно предложит проект транспорта, пригодного для перевозки артиллерии. Там же находился Александр Михайлович Романов, он же ВКАМ, он же Сандро – единственный человек среди Романовых, имеющий коммерческую жилку и беззастенчиво пользующийся своим положением. Он должен был обеспечить развертывание массового производства навороченных гражданских авто, чтобы за счет прибыли от их реализации обеспечить финансирование дальнейших научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ. Направление, в котором работал Тринклер, для этого не годилось. Сверхмощные судовые дизели – товар штучный и слишком завязанный на обороноспособность Российской империи, а потому секретный. Автомобили, как статусные для высших классов, так и массовые для простых обывателей, куда лучше подходили для того, чтобы совмещать процесс автомобилизации с получением сверхприбылей. И именно великий князь начал разговор, взяв сразу быка за рога. – Рад вас видеть, господин Луцкой, – приветствовал он изобретателя, – я понял, что вы приняли наше предложение. Чтобы вам сразу было понятно – скажу, что речь пойдет о финансируемой казной организации крупной автомотостроительной компании, в которой вы будете и главным конструктором, и техническим директором, ну а я – коммерческим директором. Присутствующие здесь господа военные являются отчасти представителями заказчика, а отчасти техническими консультантами. Господин Тринклер, как ваш коллега, поделится некоторыми наработками, а господин Тамбовцев, про которого вы наверняка уже слышали, сделает так, чтобы в ваши дела в пределах Российской империи никто не посмел влезать. Если мы договоримся, то вы об этом не пожалеете, ибо за ваши идеи и ваш конструкторский талант вам будет причитаться двадцать процентов паев этого предприятия. Даже я, как коммерческий директор, буду иметь всего десять процентов паев. Еще двадцать процентов будут принадлежать эскадре адмирала Ларионова, а остальные пятьдесят процентов плюс один пай – находиться в собственности государя, финансирующего всю эту затею и имеющего в ней контрольный пакет. – Извините, господа, – ошеломленно произнес Луцкой, – я, видимо, не совсем вас понял – о чем, собственно, идет речь? То ли о моих разработках в области строительства новых автомобилей и моторов для них, или же об организации компании по их выпуску? – В общем-то, о том и другом, – улыбнулся Тамбовцев, – и в первую очередь о разработке нескольких типов автомобилей основных классов. Это – легковая автомашина для быстрых поездок по хорошим дорогам. Потом – такая же легковая автомашина, но способная со значительно меньшей скоростью перевозить людей по нашему российскому бездорожью и при этом не ломаться. Далее – грузовики с грузоподъемностью пятьдесят и сто пудов, способные перевозить этот груз даже во время распутицы. Грузовики и легковые автомашины для бездорожья будут производиться не только для гражданских потребителей, но и для нашей армии. Поймите – эти машины и их моторы будут нужны нам не в единственном экземпляре, и даже не десятками и сотнями. Их нужно строить десятками и сотнями тысяч штук, что подразумевает под собой мощную и разветвленную промышленную базу. Теперь вам все понятно? – Теперь понятно, господин Тамбовцев, – Луцкой кивнул и вытер пот со лба. – Но я полагаю, что все же лучше оформить все сказанное здесь на бумаге. Как вы полагаете, будет ли к завтрашнему дню готов черновик контракта, в котором распишут права и обязанности всех участвующих в этом деле сторон? 4 сентября (22 августа) 1904 года. Петербург. Новая Голландия. Глава ГУГБ Тамбовцев Александр Васильевич Сегодня мне предстоит встретиться со своим старым знакомым – бывшим главнокомандующим войсками бывшего Оранжевого Свободного государства генералом Христианом Де Ветом. Он уже посещал Северную Пальмиру несколько месяцев назад для того, чтобы прозондировать почву – не поможет ли Россия бурам, проигравшим войну с британцами, если те снова поднимутся против своих поработителей. Тогда, после беседы, сначала с майором Османовым и полковником Антоновой, а потом и мной, Де Вету была обещана поддержка в случае вооруженного восстания буров. Правда, переговоры были неофициальные, никакие документы при этом не подписывались, и из чего будет состоять эта помощь, не конкретизировалось. Окрыленный Де Вет уехал в Европу для того, чтобы встретиться с людьми, которые могли бы поддержать буров материально, а я через нашу агентуру в Европе постарался разузнать о результатах его вояжа. Оказалось, что, в отличие от Петербурга, Де Вета в европейских столицах ждал довольно холодный прием. Даже на своей прародине Голландии, хотя он и был там встречен бурными овациями, ничего конкретного ему обещано не было. Прижимистые голландцы даже денег в помощь бурским фермерам, разоренным войной, собрали меньше, чем собрали русские в ходе визита Де Вета в Россию. Расстроенный бурский генерал отправился в Африку, где встретился со своими бывшими соратниками. Но и среди них он не нашел единодушия. Конечно, немало бывших «полевых командиров» бурского ополчения рвались в бой, чтобы отомстить британцам за замученных в концентрационных лагерях близких, за сожженные фермы и убитых товарищей. Но были среди них и такие, кто готов был сотрудничать с оккупантами и участвовать в органах самоуправления, которые британцы пообещали создать на захваченных ими территориях буров в самое ближайшее время (они в нашей истории были действительно созданы в 1906–1907 годах). Кроме того, действуя методом кнута и пряника, англичане согласились выплатить три миллиона фунтов стерлингов бурам, чьи фермы пострадали в ходе боевых действий. После долгих переговоров в Претории, Де Вет снова собрался в Европу, прихватив на этот раз с собой легендарного бурского генерала Кооса Де ла Рея. Прибыв пароходом в Одессу, Де Вет со своим спутником инкогнито (конечно, не для нашей конторы, а для досужих журналистов) поездом отправился в Петербург. И вот сейчас он просит его принять для важного разговора. Ну, что ж, просит – примем. Только разговор у нас с ним будет, похоже, непростой. Россия, хотя и согласна оказать определенную помощь бурам, в вооруженный конфликт с Британией из-за них вступать не намерена. И все это придется довести до них именно мне. Христиана Де Вета я уже видел. А вот с Де ла Реем, о котором в Трансваале ходили легенды, ранее я не был знаком. Это был крепкий коренастый мужчина лет пятидесяти, с длинной густой бородой с проседью. Глубоко посаженные острые глаза охотника и воина смотрели на меня неожиданно молодо. Высокий лоб говорил о его большом уме. Коос Де ла Рей с любопытством осмотрел мой кабинет и после приглашения расположился на мягком кожаном диване. – Господин Тамбовцев, я рад снова видеть вас, – обратился ко мне по-английски Де Вет. – Я обещал, что вскоре увижусь с вами, и свое обещание сдержал. Надеюсь, что за это время позиция России в отношении нашего несчастного народа не изменилась? – Я тоже рад вас видеть, господин Де Вет. А с господином Де ла Реем я давно хотел познакомиться поближе. Прошу вас, чувствуйте здесь себя как дома. Я сейчас прикажу подать нам кофе или чай… А может быть, вы не откажетесь от рюмочки коньяка? Де ла Рей нахмурился и отрицательно покачал головой. Как я слышал, он был человеком весьма набожным и редко выпускал из рук карманную Библию. Вот и сейчас он машинально сунул руку в боковой карман своего пиджака, но потом, видимо вспомнив, для чего он сюда пришел, положил ее себе на колено. – Господин Тамбовцев, – сказал Де Вет, – за это время я объехал полмира, пытаясь найти союзников, которые поддержали бы нас, буров, в случае нашего выступления против британцев. И, к моему глубокому сожалению, никто из сильных мира сего не обещал нам реальной помощи. Мир стал эгоистичен, люди поклоняются золотому тельцу и не думают о ближних своих. Вся наша надежда на Россию, которая всегда сочувствовала нашему несчастному народу. – Господин Де Вет, – мне очень не хотелось разочаровывать этого человека, который до конца боролся за свободу буров, но врать я ему тоже не мог, – Россия готова помочь вам оружием и деньгами. Мы даже будем не против, если подданные императора Михаила выскажут желание в качестве волонтеров отправиться в Африку, чтобы на вашей стороне сразиться с британцами. Но, к сожалению, это все, чем Россия сможет вам помочь. Бурские генералы переглянулись. Похоже, что они предполагали подобный исход переговоров. Но люди всегда склонны верить в чудеса. Но чуда не произошло, и русские прямо сообщили им, что помощи в виде непобедимых полков императора Михаила II им ожидать не следует. – Господин Тамбовцев, скажу вам откровенно, – с горечью в голосе обратился ко мне Де Вет, – мы, буры, сами вряд ли одни сможем справиться с британской армией. Большое спасибо вам за оружие и деньги, которые вы нам предлагаете, но ведь ни деньги, ни винтовки сами по себе не воюют. А люди наши устали после долгой и кровопролитной войны, и вступить в новую схватку с нашим извечным врагом мы еще не готовы. – Понимаю вас, генерал, – сказал я, – но то, что кажется невозможным сегодня, вполне возможно завтра. Вы понимаете – о чем я говорю? – Да, господин Тамбовцев, – неожиданно вступил в разговор Де ла Рей. – Я верю, что даже через пять или даже десять лет в нашей стране найдутся люди, которые не побоятся вступить в схватку с проклятыми британцами. Только новая война должна вестись совсем не так, как вели ее мы. Мой отряд не раз бил их, но они все же сумели выиграть войну, потому что они воевали не только с нами, но и с нашими женами и детьми. – Генерал, – ответил я. – Вы воевали прекрасно, совершая глубокие рейды по тылам врага. В открытом сражении с британской армией вы вряд ли добьетесь победы. Но вот та партизанская война, которую вы вели с генералом Де Ветом, наносила огромные потери англичанам. Если бы вы придерживались такой тактики, истребляя карательные отряды, которые сжигали ваши фермы и сгоняли в концентрационные лагеря ваших жен и детей, то британцы просто бы не выдержали подобной войны и вынуждены были бы вывести свои войска с ваших территорий. Разгром мелких отрядов британцев вынудил бы их сконцентрировать крупные силы в ваших населенных пунктах, превратив их в настоящие крепости. А ваши отряды нападали бы на вражеские обозы, разрушали линии связи, словом, делали бы все, чтобы подорвать боеспособность главных сил британцев. – Господин Тамбовцев, вы абсолютно правы! – воскликнул Де Вет. – Именно так я и воевал. Только наши отряды порой действовали несогласованно, и командиры их думали только о себе. Скажите, вы не могли бы помочь нам в подготовке новых бойцов, которые в будущем смогли бы именно таким способом воевать с англичанами? Я задумался. Был у меня в свое время разговор с императором. Мы тогда обсуждали способы проникновения в Южную Африку для того, чтобы застолбить за собой самые лакомые кусочки – месторождения алмазов, золота и редкоземельных металлов. Предложение Де Вета вполне нас устраивало. – Господин генерал, – я внимательно посмотрел на бурского генерала. – В самое ближайшее время мы возьмем в аренду у императора Вильгельма часть побережья Германской Юго-Западной Африки. Возможно также, что мы арендуем и земли в глубине этой территории. Мы хотим устроить там сафари-парк, где русские путешественники могли бы познакомиться с вашей природой и поохотиться на львов и антилоп. Нам в этом сафари-парке нужны будут охотники-проводники, которыми могли бы стать ваши молодые люди, которые запомнили британские концентрационные лагеря и зверства оккупантов. Они могли бы поучить наших молодых людей приемам охоты, гм… на африканскую дичь, а те, в свою очередь, могли бы рассказать и показать вашим юношам – как надо действовать в составе мелких боевых групп и наиболее эффективно воздействовать на вражеские коммуникации. В нашем сафари-парке на вполне законном основании хранилось бы оружие и боеприпасы, а также снаряжение, которое было бы необходимо для успешной, гм… охоты. Периодически ваши охотники-проводники отправлялись бы назад, в свои родные места, а им на смену приходили другие. Как вы полагаете, генерал, такой вариант помощи вас бы устроил? Де Вет задумался, а Де ла Рей, достав из кармана маленькую Библию, раскрыл ее и беззвучно зашевелил губами, читая какой-то псалом. – Да, господин Тамбовцев, – наконец произнес Де Вет, – в вашем предложении я вижу немалую пользу для нас. Конечно, все сказанное вами надо обсудить подробно, не спеша. Мы – буры, – Де Вет усмехнулся, – по натуре своей тугодумы. Но мы такие, какими нас создал Господь, и другими вряд ли будем. – Хорошо, господин генерал, – я встал со стула, показывая, что наш разговор закончен, – подробности вы можете обсудить с майором Османовым. Вы ведь с ним уже знакомы. К тому же он большой специалист по… Ну, в общем, по разным сафари… До свидания. 7 сентября (25 августа) 1904 года, 9:45.