– Что значит «что-то»? Произошло то, что просыпается бедолага с утра в спальном вагоне, а пасынок тю-тю. – То есть в роли убийцы ты Спечале не видишь? – Нет, совершенно. – А вот в греческих трагедиях… – Комиссар, у нас тут не Греция, а Вигата. – А если честно, как тебе такой сюжет? – Для телешоу годится. 12 День был долгий, а от августовского зноя будто бы стал еще дольше. Монтальбано несколько подустал. Зато аппетит разгулялся. Открыв духовку и ничего там не обнаружив, он был разочарован, зато в холодильнике нашлось что-то вроде салата из кальмаров, сельдерея, помидоров и моркови, под заправку оливковым маслом с лимоном. Аделина приготовила холодное блюдо, что и логично. По веранде кружил новорожденный ветерок, совсем еще слабенький. Сдвинуть плотную массу знойного воздуха, который с наступлением ночи все еще удерживал позиции, ему было не под силу, и все же это было лучше, чем ничего. Комиссар разделся, натянул плавки, разбежался и бросился в море. Плыл долго, медленными длинными гребками. Потом вылез на берег, вернулся в дом, накрыл стол на веранде и принялся за еду. Не наевшись, соорудил еще тарелочку обычных и вяленых оливок и нарезал сыр качокавалло, к которому так и просилось, точнее, подразумевалось хорошее вино. Тем временем ветерок на веранде достиг юношеского возраста и начинал ощущаться. Монтальбано решил воспользоваться удобным случаем, пока мозги у него не клинило от жары, чтобы поразмыслить над делом, которое он вел. Убрал со стола тарелки, приборы и бокалы и положил перед собой несколько листков бумаги. Поскольку делать заметки он не любил, решил, как уже не раз бывало, написать себе письмо. Дорогой Монтальбано, вынужден констатировать, что то ли из-за жары, то ли старческий маразм уже начинается, но мысли у тебя совершенно утратили четкость, стали не в меру мутными и еле ворочаются. Ты и сам это, наверное, заметил в ходе диалога с доктором Паскуано, который тот выиграл по очкам с разгромным счетом. Паскуано выдвинул две гипотезы, объясняющие, почему убийца унес с собой одежду девушки: первая – это иррациональный поступок; вторая – убийца – фетишист. Оба варианта возможны. Но есть еще и третий. Он пришел тебе в голову сегодня по ходу беседы с Фацио: может быть, убийца забрал одежду потому, что она была в крови. В крови, хлеставшей из горла девушки, когда он ее резал. Хотя все могло быть и по-другому. Сделаем-ка шаг назад. Ни когда ты обнаружил труп, ни когда его официально обнаружил Каллара, ты это огромное кровавое пятно рядом с французским окном не видел, и не видел по той простой причине, что невооруженным глазом его не видно. Криминалисты его заметили, потому что использовали люминол. Если бы убийца оставил такую здоровенную лужу крови в том виде, как она натекла, какие-то следы засохшей крови даже спустя шесть лет были бы на плитке видны. А там ничего не было. Что это значит? Это значит, что мужчина, убив девушку, замотав ее в пленку и засунув в сундук, воспользовался ее одеждой, чтобы хоть как-то замыть кровяное пятно. Краны работали, так что он слегка смочил одежду водой. Потом вытер кровь и положил одежду в пластиковый пакет, найденный на месте либо принесенный с собой. Теперь такой вопрос: почему он не избавился от одежды, бросив пакет поверх трупа? Ответ: потому что тогда ему пришлось бы открыть сундук. А этого он сделать не мог, ведь это значило бы взглянуть в лицо случившемуся, столкнуться с реальностью, которую он уже начал отрицать. Паскуано прав: он спрятал труп не от нас, а от себя самого. Еще один важный вопрос. Он уже звучал, но не лишним будет повторить: так ли уж необходимо было убивать девушку? И почему? Паскуано озвучил два варианта: возможность шантажа или состояние аффекта, взрыв ярости из-за внезапной импотенции. Мой ответ: да, это было необходимо. Но по совершенно иной и единственной причине. А именно: девушка хорошо знала нападавшего. Убийца затащил девушку на нижний этаж, но как только она там оказалась, судьба ее была предрешена. Ведь, оставь он ее в живых, девушка наверняка заявила бы на него в полицию, обвинив в изнасиловании или в попытке изнасилования. Значит, когда убийца затащил ее под землю, он уже заранее знал, что не только изнасилует ее, но и убьет. Это уже совершенно точно, без вариантов. Умышленное убийство. Теперь встает краеугольный вопрос: кто же убийца? Пойдем методом исключения. Спиталери однозначно нет. Пускай он тебе противен, пускай ты хочешь прищучить его за другое дело, но факт есть факт: двенадцатого во второй половине дня он был не в Пиццо, а по дороге в Бангкок. Примем, кстати, в расчет, что на вкус Спиталери девчушка в возрасте Рины уже перестарок. У Миччике есть алиби: вторую половину дня он провел в больнице в Монтелузе. Можешь проверить, если хочешь, но это лишняя трата времени. Дипаскуале утверждает, что у него есть алиби. Он покинул Пиццо в районе пяти и поехал в офис Спиталери ждать звонка. В девять вечера говорил с Миччике. Однако что делал, когда вышел из офиса, он не сказал. Утверждает, что, согласно договоренности, Спиталери должен был позвонить между шестью и восемью. На этом можно построить гипотезу. Представь, что Спиталери отзвонился в полседьмого, Дипаскуале выходит из офиса и случайно встречает Рину. Он ее знает и предлагает подбросить до Пиццо. Девчушка соглашается, и… В девять вечера Дипаскуале уже спокойно может звонить Миччике. Ральф. После отъезда Дипаскуале остался в Пиццо с отчимом. Знает Рину, пытался к ней приставать. А вдруг все было именно так, как ты рассказал Фацио? Остается загадка его гибели, которая, возможно, как-то связана с его причастностью. Но выдвинуть обвинение против Ральфа – это акт веры в чистом виде. Он мертв, его отчим мертв. Никто из них не расскажет, как все было на самом деле. Заключение: получается, Дипаскуале – подозреваемый номер один. Но тебя это как-то не убеждает. Обнимаю, всего хорошего. Твой Сальво. Он уже снимал плавки, чтобы отправиться спать, как вдруг его пронзило желание услышать голос Ливии. Он набрал номер ее мобильного. Долго слышались звонки, но никто не отвечал. Как такое может быть? Что за гигантская яхта у Массимильяно, что Ливия не слышит звонка? Или она так занята, что ей ни до чего? Разозлившись, он хотел уже бросить трубку, как вдруг послышался голос Ливии: – Алло! Кто это? Что значит «кто»? Она что, не может прочесть на дисплее, или как там эта штука называется, номер звонящего? – Это Сальво. – А, это ты! Не разочарованно. Безразлично. – Что ты там делала? – Спала. – Где? – На палубе. Сама не заметила, как задремала. Такое вокруг спокойствие, такая красота… – Где вы? – Плывем на Сардинию. – А Массимильяно где? – Когда я задремала, он был рядом. А теперь, наверное… Монтальбано бросил трубку и отключил телефон. «Когда я задремала, он был рядом». И что ж этот козлина Массимильяно там делал? Пел ей колыбельную? Когда Монтальбано лег спать, волосы у него стояли дыбом. И сон к нему пришел только с Божьей помощью. Напрасно, едва проснувшись, Монтальбано сходил окунуться, напрасно стоял под душем, который вместо холодного оказался горячим, потому что вода в баках на крыше накалилась так, что хоть макароны забрасывай, напрасно оделся как можно легче. Едва он шагнул за порог, как пришлось признаться себе, что все было зря: огненный воздух буквально опалял. Он вернулся в дом, положил в пакет из супермаркета рубашку, трусы и брюки не толще луковой шелухи и снова вышел. Когда он добрался до отделения, рубашка была насквозь мокрая от пота, а трусы прикипели к заднице – не отодрать.