– Вот как? Катрина улыбнулась уголком рта: – У Трульса теперь собственный кабинет, где он будет заниматься архивацией отчетов по делам, не связанным с убийствами вампириста. – Так ты его все-таки выгнала, – сказал Харри, засовывая сигарету в рот. У него в кармане завибрировал телефон. Пришло сообщение от главврача Стеффенса: «Обследования завершены. Ракель вернулась в 301-ю». – Мне надо идти. – Ты еще с нами, Харри? – Я должен подумать. Выйдя из Полицейского управления, Харри отыскал зажигалку, завалившуюся за подкладку кармана, и прикурил. Он смотрел на людей, проходивших мимо него по пешеходной дорожке. Они казались такими гармоничными, такими беззаботными. В этой картине было что-то успокаивающее. Где он? Где, черт возьми, находится Валентин? – Привет, – сказал Харри, входя в 301-ю палату. Олег сидел у кровати Ракели, которая вернулась на место. Он оторвал взгляд от книги, но не ответил. Харри сел: – Что нового? Олег полистал книгу. – Послушай… – Харри снял с себя пиджак и повесил его на спинку стула. – Я знаю, ты считаешь, что если я не сижу здесь, значит я больше беспокоюсь о работе, чем о ней. И что есть другие люди, которые могут раскрывать убийства, в то время как у нее есть только мы с тобой. – А разве это не правда? – спросил Олег, не поднимая глаз от книги. – Ей сейчас нет от меня пользы, Олег. Я никого не могу спасти в этой палате, а там я могу пригодиться. Я могу спасти жизни. Олег закрыл книгу и посмотрел на Харри: – Приятно слышать, что тобой движет филантропия. А то легко подумать, что кое-что другое. – Что именно? Олег убрал книгу в сумку. – Честолюбие. Ты знаешь, этакое «Харри Холе вернулся и спас наш день». – То есть ты думаешь, что дело в этом? Олег пожал плечами: – Важно, что ты так думаешь. Что тебе удается убедить себя в этой фигне. – Значит, вот как ты меня воспринимаешь? Как дешевого трепача? Олег поднялся: – Знаешь, почему я всегда хотел стать таким, как ты? Не потому, что ты был так хорош. А потому, что никого другого у меня не было. Ты был единственным мужчиной в доме. Но теперь, когда я узнал тебя получше, я понимаю, что должен приложить все усилия, чтобы не стать таким, как ты. Депрограммирование включено, Харри. – Олег… Но он уже скрылся за дверью. Черт, черт! Харри почувствовал, как в кармане завибрировал телефон, и отключил его, не взглянув на экран. Он прислушался к аппарату. Кто-то увеличил звук, и теперь каждый раз, когда зеленая полоска подпрыгивала, аппарат с запозданием издавал короткий писк. Как часы, ведущие обратный отсчет. Обратный отсчет для нее. Обратный отсчет для кого-то там, в городе. Харри представил, что Валентин прямо сейчас сидит и смотрит на часы, пока он сам ждет следующего звука. Харри взял в руку телефон, но снова выпустил. Он положил свою широкую ладонь на узкую руку Ракели, и в низко стелющейся косой полоске света его толстые синие вены отбросили тень на тыльную сторону ее ладони. Он старался не считать сигналы. На восемьсот шестом Харри больше не смог усидеть на стуле, поднялся и заходил по палате. Он вышел в коридор и отыскал в дежурке врача, который не захотел углубляться в детали, но сказал, что состояние Ракели стабильное и они обсуждают возможность вывести ее из комы. – Кажется, это хорошие новости, – заметил Харри. Врач помедлил с ответом. – Мы только обсуждали это, – сказал он. – Против тоже есть аргументы. Ночью будет дежурить Стеффенс, можете поговорить с ним, когда он придет. Харри нашел столовую, поел и вернулся в 301-ю. Полицейский на стуле у кровати кивнул ему. В палате стало темно, и Харри включил лампу на столе у кровати. Он выбил из пачки сигарету, разглядывая веки Ракели, ее губы, ставшие такими сухими. Он попытался вспомнить их первую встречу. Он стоял во дворе перед ее домом, а она вышагивала ему навстречу, как балерина. Правильно ли он помнил после стольких лет? Первый взгляд. Первые слова. Первый поцелуй. Возможно, он неизбежно переиначивал все понемногу, и в конце концов его воспоминание стало рассказом со своей логикой, сюжетом и смыслом. Рассказом о том, что именно сюда они шли все это время. Рассказом, который они постоянно повторяли друг другу, подобно ритуалу, пока не поверили в него. И когда Ракель исчезла, когда исчез рассказ о Ракели и Харри, во что ему теперь верить? Он прикурил сигарету. Сделал затяжку, выдохнул и посмотрел, как струйка дыма потянулась к пожарной сигнализации, рассеиваясь по дороге. Исчезнуть. Сигнал тревоги, подумал Харри. Рука скользнула в карман и легла на холодный, выключенный телефон. Черт, черт! Призвание, о котором говорил Стеффенс, это оно и есть? Когда человек принимается за работу, которую ненавидит, потому что осознает, что он сделает эту работу лучше всех? «То, для чего тебя можно использовать». Как самоотверженное стадное животное. Или дело в его личном честолюбии, о котором говорил Олег? Хотел ли он быть там и блистать, пока его любимая лежит здесь и угасает? Ну, он никогда не замечал у себя чувства глубокой ответственности за общество. Ни признание коллег, ни признание общественности не имели для него большого значения. Что же оставалось? Оставался Валентин. Оставалась охота. Кто-то дважды постучал, и дверь тихо открылась. Бьёрн Хольм проскользнул внутрь и уселся на второй стул. – Курение в больнице, – сказал он. – Наказание до шести лет, по-моему. – Два года, – ответил Харри и протянул Бьёрну сигарету. – Сделай одолжение, стань моим соучастником. Бьёрн кивнул в сторону Ракели: – Не боишься, что у нее будет рак легких? – Ракель обожает пассивное курение. Она говорит, ей нравится тот факт, что это бесплатно и что мое тело уже принимает в себя бо́льшую часть вредных веществ до того, как я выпускаю дым. Я – комбинация ее бумажника и сигаретного фильтра. Бьёрн сделал затяжку. – Автоответчик на твоем телефоне отключен, и я подумал, что ты здесь. – Мм… Для криминалиста у тебя всегда были хорошие дедуктивные способности. – Спасибо. Как здесь дела? – Они обсуждают, не вывести ли ее из комы. Я решил, что это хорошие новости. У тебя что-то срочное? – Никто из опрошенных в бане не узнал Валентина на фотороботе. Парень, сидевший за стойкой, сказал, что в это время много людей приходило и уходило, но он думает, что наш человек может быть тем типом, который обычно приходит в надетом на халат пальто и в кепке, надвинутой на глаза, и всегда платит наличными. – Чтобы оплата не оставляла электронных следов. Халат под пальто, тогда нет риска, что кто-нибудь увидит его татуировку, когда он переодевается. А как он возвращается из бани домой? – Если у него есть машина, в кармане халата должны лежать ключи. Или деньги на автобус. В одежде, оставленной в раздевалке, не было абсолютно ничего, даже мелочи в карманах. Мы, возможно, найдем на ней ДНК, но она пахнет стиральным порошком. Я думаю, что даже пальто было недавно выстирано в стиральной машине. – Это вполне соответствует его заботе о чистоте на местах преступлений. А то, что он взял ключи и деньги с собой в парилку, говорит о том, что он был готов к быстрому отступлению. – Ага. Никто из свидетелей не видел мужчину в халате на улицах района Сагене, значит едва ли он уехал на автобусе. – Его машина была припаркована прямо у черного хода. Он ведь не случайно умудрялся три года оставаться на свободе, он хорош. – Харри потер подбородок. – Ладно. Мы спугнули его. Что теперь?