Она не ответила на его звонок. Харри позвонил по ее внутреннему телефону в отдел расследования убийств, и ему ответил Магнус Скарре. – Ого, сам Харри Холе! – Ирония была настолько неприкрытой, что Харри не пришлось напрягаться, чтобы распознать ее. У Харри никогда не было большого числа поклонников в отделе убийств, и Скарре тоже не принадлежал к их числу. – Нет, сегодня я Братт не видел. Что довольно странно, ведь она недавно руководит следствием, а у нас тут полно работы. – Мм… Можешь передать ей, что я… – Лучше перезвони, Холе, нам тут есть чем заниматься. Харри повесил трубку и постучал пальцами по столу. Он посмотрел на стопку студенческих работ, лежащих с одной стороны стола, и на пачку фотографий – с другой. Он вспомнил, как Бельман сравнил его с хищником. Лев? Да, а почему бы и нет? Харри читал, что львы, охотящиеся в одиночку, достигают успеха лишь в пятнадцати процентах всех случаев. А когда лев нападает на крупную дичь, он не может перегрызть ей горло и вынужден ее душить. Он сжимает зубы на горле дичи и передавливает трахею. Такой способ убийства может занять время. Если лев поймает крупное животное, например водяного буйвола, он может повиснуть у него на шее и часами мучить и себя, и буйвола и все равно в итоге разжимает челюсти. Вот так же и с расследованиями. Тяжелая работа – и никакой награды. Он обещал Ракели не возвращаться туда. Обещал самому себе. Харри снова взглянул на пачку фотографий. Посмотрел на изображение Элисы Хермансен. Ее имя он запомнил машинально, как и детали фотографии, где она лежала на кровати. Но дело было не в деталях. Дело было в общей картине. Кстати, Ракель в тот вечер смотрела фильм «Общак», режиссером которого оказался вовсе не Джеймс Грей. Харри ошибся. Пятнадцать процентов. И все же… Что-то было в том, как она лежала. Или как ее уложили. Композиция. Как эхо из забытого сна. Крик в лесу. Голос мужчины, имя которого он пытался забыть. Имя того, кого не поймали. Харри вспомнил, какие у него когда-то были мысли. Если он срывался, открывал бутылку и делал первый глоток, то решение сделать это принималось не в тот самый момент, как он полагал. Оно принималось намного раньше, после чего предстояло лишь найти повод. А повод всегда находился, и в какой-то момент времени бутылка оказывалась перед ним. И она ждала его. А он – ее. Все остальное – противоположные заряды, магнетизм, неизбежность физических законов. Черт, черт. Харри резко поднялся, схватил свою кожаную куртку и выбежал из кабинета. Он посмотрелся в зеркало: куртка сидела как надо. Он в последний раз прочитал описание женщины. Она ему уже не нравилась. В ее имени была буква «Э», а не простая «Е», как в его имени. Одно это было поводом наказать ее. Он предпочел бы другую жертву, которая больше отвечала бы его вкусу. Как Катрина Братт. Но он уже принял решение. Женщина с буквой «Э» в имени ждала его. Он застегнул пуговицы на куртке и вышел на улицу. Глава 8 Среда, день – Как Бельману удалось тебя уговорить? – Гуннар Хаген стоял у окна спиной к Харри. – Ну, – прозвучал позади него голос, не похожий ни на какой другой, – он сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. В голосе Харри, с тех пор как Хаген слышал его в последний раз, появилось больше хрипотцы, но он был таким же глубоким и спокойным. Однажды Хаген слышал, как женщины из его отдела говорили: единственное, что в Харри есть красивого, – это голос. – Что же это за предложение? – Пятьдесят процентов за сверхурочные и двойные пенсионные начисления. Начальник отдела рассмеялся: – И ты не ставишь никаких условий? – Только одно: я сам отберу людей в свою группу. Мне нужны всего трое. Гуннар Хаген повернулся. Харри сидел на стуле перед письменным столом Хагена, вытянув вперед длинные ноги. На его узком лице появилось больше морщин, а густые короткие светлые волосы немного побелели на висках. Но он был не таким худым, как во время их последней встречи. Белки ярких синих глаз были, возможно, не совсем чистыми, но на них больше не имелось сетки красных сосудов, как в худшие времена. – Ты по-прежнему на просушке, Харри? – Сухой, как норвежские нефтяные скважины, шеф. – Хм… Тебе же известно, что норвежские нефтяные скважины не высохли, они законсервированы до тех пор, пока цены на нефть не начнут расти. – Именно это я и хотел сказать, да. Хаген покачал головой: – А я-то думал, что с годами ты повзрослеешь. – Какое разочарование, а? Мы не становимся умнее, только старше. От Катрины все еще ничего нет? Хаген посмотрел на свой телефон: – Нет. – Позвоним ей еще раз? – Халлстейн! – раздался крик из гостиной. – Дети хотят, чтобы ты снова стал ястребом! Халлстейн Смит удрученно, но довольно вздохнул и положил «Альманах о сексе» Франсиса Твинна на кухонный стул. Было бы, конечно, интересно узнать, считается ли принятое на острове Тробрианд у берегов Новой Гвинеи покусывание женских ресниц актом страсти, но он не нашел в книге ничего, на что можно сослаться в докторской диссертации, а значит, бóльшую радость он получит, если порадует своих детей. То, что он устал после предыдущей игры, тоже было не важно: в конце концов, день рождения только раз в году. То есть четыре раза в году, если у тебя четверо детей. Шесть, если они настаивают, чтобы на праздновании дней рождения родителей устраивали детский стол. Двенадцать, если отмечать раз в полгода. Он направлялся в гостиную, где дети уже ворковали голубиными голосами, ожидая его появления, и тут раздался звонок в дверь. Как только Халлстейн Смит открыл дверь, женщина, стоявшая на крыльце, откровенно вытаращилась на его голову. – Съел позавчера что-то с орехами, – объяснил он, почесывая раздраженную, покрытую крапивницей кожу на лбу. – Через пару дней пройдет. Он посмотрел на женщину и понял, что ее внимание привлекла не сыпь на коже. – А, это, – сказал он, снимая головное украшение. – Это должно изображать голову ястреба. – Вообще-то, больше похоже на курицу, – заметила женщина. – На самом деле это пасхальный цыпленок, но мы называем его ястребом-тетеревятником. – Меня зовут Катрина Братт, я из отдела по расследованию убийств полиции Осло. Смит склонил голову набок: – Да, конечно, я ведь видел вас вчера в новостях по телевизору. Это насчет того сообщения в «Твиттере»? Телефон у меня разрывается, я совершенно не собирался поднимать столько шума. – Я могу войти? – Конечно, но надеюсь, вы ничего не имеете против немного… э-э… шумных детей. Смит попросил детей некоторое время самим побыть ястребами и прошел на кухню вместе с женщиной из полиции. – Судя по вашему внешнему виду, вам необходима чашка кофе, – сказал Смит и, не дожидаясь ответа, налил ей кофе. – Вчерашний день неожиданно получился очень длинным, – произнесла женщина. – Я проспала и пришла к вам, буквально выскочив из постели. К тому же я умудрилась забыть дома свой мобильный, поэтому хотела попросить разрешения воспользоваться вашим, чтобы позвонить на работу. Смит протянул ей свой телефон и заметил, как она растерянно смотрит на антикварный аппарат «Эрикссон». – Дети называют его телефоном для дураков. Помочь вам? – Думаю, я еще помню, как им пользоваться, – сказала Катрина. – Расскажите мне, что вы видите на этой картинке. Пока она набирала номер, Смит разглядывал фотографию, которую она дала ему. – Железная челюсть, – сказал он. – Из Турции? – Нет, из Каракаса. – Вот как. Я просто знаю, что похожая железная челюсть находится в археологическом музее в Стамбуле. Считается, что такие челюсти использовали солдаты армии Александра Македонского, но эта теория подвергается сомнению историками, полагающими, что железными челюстями представители высших классов пользовались в неких садомазохистских играх. – Смит почесал сыпь. – Значит, он воспользовался такой челюстью? – Мы не знаем наверняка. Мы делаем выводы, основываясь на ранах на шее жертвы, ржавчине и остатках черной краски. – Ага! – воскликнул Смит. – Тогда нам надо в Японию. – Вот как? – Братт приложила телефон к уху. – Возможно, вы видели японских женщин с выкрашенными в черный цвет зубами? Нет? Эта традиция называется охагуро, что означает «тьма, наступившая после заката солнца». Начало ей было положено во время периода Хэйан около восьмого века нашей эры. И… э-э… мне продолжать? Женщина выразила согласие взмахом руки. – Утверждают, что в Средние века на севере жил один могол, который заставлял своих солдат использовать выкрашенные в черный цвет железные челюсти. Эти зубы нужны были прежде всего для устрашения, но их также можно было применять в ближнем бою. Если враг подходил так близко, что ни оружие, ни руки и ноги не могли помочь, зубы все еще можно было использовать, чтобы рвать ему горло. Женщина подала знак, что дозвонилась. – Привет, Гуннар, это Катрина. Я просто хотела сказать, что прямо из дому поехала побеседовать с профессором Смитом… Да, это он написал сообщение в «Твиттере». А мой телефон остался дома, и если кто-то пытался со мной связаться… – Она какое-то время слушала. – Ты шутишь.