– Да особо нечего сказать, – произнес Бьёрн и почесал пышные рыжие бакенбарды, выступающие из-под шапки-растаманки. Катрина ждала, надеясь, что они все еще обсуждают убийство. – Судя по всему, она не слишком заботилась о чистоте. Мы обнаружили волосы нескольких людей, преимущественно мужчин, но вряд ли все они были здесь вчера вечером. – Она была адвокатом пострадавшей стороны, – сказала Катрина. – Одинокая женщина на такой ответственной работе, вполне возможно, не придавала первостепенного значения чистоте, в отличие от тебя. Он легко улыбнулся, не вступая с ней в спор. И Катрина снова почувствовала укол нечистой совести, которую ему всегда удавалось пробудить у нее. Конечно, они никогда не ссорились из-за уборки, потому что Бьёрн всегда быстро мыл посуду, лестницу, стиральную машину, ванную, сушилку без всяких упреков или обсуждений. То же и в других случаях. Ни одной чертовой ссоры за весь год, что они прожили вместе, – он этого всегда избегал. А когда она больше не могла выдерживать, он был рядом, внимательный, самоотверженный, неутомимый, как чертова раздражающая машина, и чем выше он возводил этот пьедестал, тем больше она ощущала себя идиотской принцессой. – Откуда ты знаешь, что эти волосы мужские? – вздохнула она. – Одинокая женщина на ответственной работе… – произнес Бьёрн, не глядя на нее. Катрина сложила руки на груди: – Что ты пытаешься сказать, Бьёрн? – А? – Его бледное лицо слегка порозовело, а глаза выпучились больше обычного. – Что я во всех вижу себя? Хорошо, если хочешь знать… – Нет! – Бьёрн выставил руки перед собой, словно обороняясь. – Я не это имел в виду! Это просто неудачная шутка. Катрина знала, что должна испытывать сочувствие. И в общем, она его испытывала. Но не то сочувствие, когда хочется кого-то обнять. Ее сочувствие более походило на презрение – презрение, которое пробуждало в ней желание ударить его, унизить. И именно потому, что она не хотела видеть Бьёрна Хольма, этого замечательного мужчину, униженным, она ушла от него. Катрина Братт сделала вдох. – Значит, мужские? – Почти все волосы короткие, – сказал Бьёрн. – Посмотрим, подтвердит ли это экспертиза. В любом случае у нас достаточно ДНК, чтобы на какое-то время занять Институт судебной медицины. – Хорошо, – кивнула Катрина и снова повернулась к трупу. – Есть какие-то мысли насчет того, что он воткнул в нее? Или чем он ее исколол: на ней множество близко расположенных уколов. Теперь, когда они вернулись к разговорам о работе, Бьёрн явно испытал облегчение. «Черт, какая же я испорченная», – подумала Катрина. – Ну, это не так-то легко разглядеть, но раны составляют рисунок, – сказал он. – Точнее, два рисунка. – Да? Бьёрн подошел к трупу и указал на шею под короткими белокурыми волосами: – Видишь, уколы образуют две немного вытянутые полуокружности, соединяющиеся друг с другом здесь и здесь. Катрина склонила голову набок: – Когда ты так говоришь… – Как укус. – Вот черт! – вырвалось у Катрины. – Зверь? – Кто знает. Подумай: кожа сжимается и сворачивается в складку, когда сходятся верхняя и нижняя челюсти. И тогда остается след, как здесь… – Бьёрн Хольм достал из кармана кусочек полупрозрачной бумаги, и Катрина сразу узнала упаковку от бутербродов, которые он каждое утро готовил перед выходом на работу. На ней были углубления той же овальной формы. Он поднес бумагу к уколам на шее. – Во всяком случае, похоже на укус тутенца. – Человек не может так прокусить шею. – Согласен. Но этот отпечаток похож на человеческий. Катрина облизала губы: – Существуют люди, которые затачивают зубы. – Если это зубы, то мы, возможно, найдем слюну у ран. Так или иначе, если они стояли на ковре в коридоре, когда он ее укусил, то следы говорят нам, что он стоял позади нее и что он выше ростом. – Судмедэксперт ничего не нашла у нее под ногтями, поэтому я думаю, что он крепко держал ее, – сказала Катрина. – Сильный, среднего или выше среднего роста мужчина с зубами хищника. Они стояли и молча смотрели на труп. Как стоит молодая пара на художественной выставке, размышляя над увиденным, чтобы вскоре впечатлить друг друга своими рассуждениями, подумала Катрина. С той только разницей, что Бьёрн не стремился никого впечатлить. А вот она – да. Катрина услышала шаги в коридоре. – Сюда больше никому не входить! – прокричала она. – Просто хотели сообщить, что дома были жильцы всего лишь двух квартир и никто из них ничего не видел и не слышал, – раздался высокий голос Виллера. – Но я только что разговаривал с двумя парнями, которые видели, как Элиса Хермансен возвращалась домой. Они говорят, она была одна. – А эти парни… – Ранее не привлекались и имеют чек из такси, который подтверждает, что они уехали отсюда около двадцати трех тридцати. Они сказали, что она застукала их, когда они писали в подъезде. Привезти их на допрос? – Это не они сделали, но допросить их можно. – Хорошо. Шаги Виллера удалились. – Она пришла одна, а никаких признаков взлома не видно, – сказал Бьёрн. – Думаешь, она добровольно его впустила? – Только если она его хорошо знала. – Да? – Элиса работала адвокатом пострадавшей стороны по делам преступлений против нравственности, и ей все известно о рисках, а цепочка на входной двери выглядит довольно новой. Мне кажется, она была осторожной девочкой. Катрина присела на корточки рядом с трупом и стала разглядывать занозу, торчащую из пальца Элисы, и царапину на предплечье. – Адвокат потерпевшей стороны, – произнес Бьёрн. – А где? – В «Холлумсен и Скири». Это они известили полицию, когда она не явилась на судебное заседание и не ответила на телефонный звонок. Нет ничего необычного в том, что насильники угрожают адвокатам потерпевшей стороны. – Считаешь, один из… – Нет, как я уже говорила, не думаю, что она кого-то впустила в квартиру. Но… – Катрина нахмурилась. – Ты согласен, что эта щепка бело-розового цвета? Бьёрн склонился к ней: – Во всяком случае, она белая. – Бело-розовая, – повторила Катрина, поднимаясь. – Пойдем. Они вышли в коридор, Катрина открыла входную дверь и указала на занозистый дверной косяк со стороны лестницы: – Бело-розовый. – Ну раз ты так говоришь… – протянул Бьёрн. – Ты что, не видишь? – спросила она с недоверием. – Исследования показывают, что женщины обычно различают больше оттенков цвета, чем мужчины. – Но это ты видишь? – спросила Катрина, поднимая дверную цепочку, висящую на внутренней стороне двери. Бьёрн нагнулся ниже. Его запах вызвал у нее испуг. Возможно, дело было просто в неожиданной близости. – Ободранная кожа, – сказал Бьёрн. – Царапина на предплечье. Понимаешь? Он медленно кивнул: – Она поцарапалась о дверную цепочку, которая, следовательно, была закрыта. Это не он ворвался в квартиру мимо нее, это она боролась за то, чтобы выбраться наружу. – Мы в Норвегии не пользуемся дверными цепочками, мы запираем дверь на замок, и этого нам вполне достаточно. А если она впустила его в дом, если, к примеру, этот сильный мужчина был ей знаком… – Она бы не стала возиться с дверной цепочкой после того, как сняла ее, чтобы впустить его. Тогда она бы чувствовала себя в безопасности. Следовательно… – Следовательно, – перебила его Катрина, – когда она пришла домой, он уже находился в квартире. – И она об этом не знала, – подхватил Бьёрн. – Вот почему она закрыла дверь на цепочку: она думала, что опасность таится снаружи. Катрина содрогнулась. Вот что называют восторгом, граничащим с ужасом. Чувство, возникающее у следователя, расследующего убийство, когда он внезапно начинает видеть и понимать.