* * * Посвящается Джонатану Пролог В лондонском аэропорту Нортхолт королевских ВВС Великобритании разрешение на взлет получили лишь несколько самолетов. Дул сильный ветер, а дождь со снегом делали видимость практически нулевой. В Нортхолте была всего одна взлетно-посадочная полоса, и сейчас, в шесть часов утра, к ней выстроилась целая очередь из частных реактивных самолетов. Пассажиров, собравшихся в зоне ожидания, было немного, но все они были весьма нетерпеливы. Это были в основном бизнесмены, торопившиеся на утренние деловые встречи в Париж, Люксембург, Берлин. Для некоторых из них чартерные рейсы заказали корпорации, другие же сами были владельцами этих весьма недешевых средств передвижения. А такие люди ждать не любят. Какой-то русский по фамилии Попов устроил сцену. Он орал то на девушку за стойкой регистрации, то на кого-то, с кем разговаривал по телефону. Ему никак не удавалось добиться ответа, который бы его устраивал, и поэтому Попов переключал свой гнев с одного человека на другого. Его голос становился все громче и громче, пока в конце концов не загремел на весь терминал. Его спутница, грациозная блондинка со скучающим лицом, одетая в лисью шубу и кроссовки, уставилась в свой смартфон. Похоже, она уже привыкла к проявлениям его гнева, но взгляды остальных были прикованы к Попову: люди отложили свои газеты и развернулись к нему. Ростом Алексей Попов был метр девяносто, весил килограммов сто тридцать, так что его трудно было не заметить. Особенно когда он был в бешенстве. – Я все понимаю, сэр, – в который раз повторила девушка за стойкой, стараясь сохранить профессиональную выдержку под этим шквалом гневных слов. – Приносим извинения за неудобства. Однако из соображений безопасности мы вынуждены рекомендовать вам… Попов выругался по-русски и в сердцах швырнул в нее телефоном. Девушка за стойкой испуганно пригнулась; к ним торопливо направились двое сотрудников службы безопасности аэропорта, чтобы выяснить причину такого шума. Блондинка взяла Попова под руку и принялась что-то шептать ему на ухо, пытаясь его успокоить. Томас Дженсен сидел в углу терминала и с умеренным интересом следил за этой сценой поверх развернутого свежего номера «Файнэншл таймс». Как и многие другие присутствующие здесь пассажиры, Дженсен был в элегантно сшитом костюме и с кожаным дипломатом. Аккуратно подстриженные и причесанные седые волосы, мокасины из дорогой кожи: внешний вид Дженсена в точности соответствовал тому, кем он был на самом деле, – выпускником Оксфорда, специализирующимся на финансах, обладателем внушительного банковского счета. Однако, в отличие от многих других сегодняшних пассажиров, Дженсен не являлся финансистом или промышленным воротилой. Хотя он был в Нортхолте по делу, оно было совсем иного толка. Дженсен работал в одной правительственной организации на должности, о существовании которой знали лишь немногие. Единственным признаком того, что его работа связана с немалым риском, была весьма заметная горбинка в том месте, где была сломана его переносица. Хоть у Дженсена случались травмы и посерьезнее, кривой нос до сих пор продолжал его беспокоить, поэтому в нагрудном кармане пиджака он всегда носил изящный носовой платок с монограммой. Вот и сейчас Дженсен вынул его и промокнул нос, не сводя настороженного взгляда с остальных пассажиров, находившихся в зоне ожидания. Из-за скандала с Поповым Дженсен оказался единственным, кто заметил, как какой-то мужчина с женщиной быстро пересекли зал терминала и выскользнули через дверь на взлетную полосу. Дженсен встал, сунул носовой платок обратно в карман и неторопливо подошел к окну. Он внимательно вглядывался в стройную женскую фигурку, в съежившиеся под холодным ветром плечи; голова дамы была повязана черным шарфом, как у Джекки Онасис, защищающим ее волосы от дождя. Мужчина обернулся, и Дженсен обратил внимание на его очки в черепаховой оправе и волосы с проседью. Когда эта парочка поднималась на борт бизнес-джета «Гольфстрим G450», мужчина заботливо обнял женщину за плечи. Сегодня утром это был самый большой и самый дорогой самолет в Нортхолте. Позднее в новостях сообщат, что пилот за его штурвалом тоже был незаурядный. Прежде чем уйти в частную компанию, Омар Хури десять лет служил в ВВС Саудовской Аравии. Это был настоящий профессионал, которого вряд ли могли смутить субоптимальные условия полета. Едва дверь самолета закрылась, как было получено разрешение на взлет. Попов продолжал возмущаться из-за задержки рейса. G450 бодро разогнался по взлетной полосе и исчез в небе. Телефон Дженсена зазвонил, когда его машина уже выезжала на шоссе А40, направляясь в сторону Лондона. – Дело сделано, – сказал он. – Утром улетел всего один самолет, и они были на борту. Сбросив вызов, он развернул свою газету и остаток пути читал в полном молчании. Менее чем через час связь с бортом G450 была потеряна. Он просто исчез с экранов радаров где-то над Французскими Альпами, как будто его вообще никогда не существовало. Марина Марина стояла на балконе своего номера люкс в отеле «Ле Меурис» и смотрела на мерцающие внизу огни Парижа. Вид был очень живописный, особенно вечером. На западе на фоне ночного неба высились оснащенная огнями иллюминации Эйфелева башня и колесо обозрения Рю-де-Пари. На другой стороне улицы, которая называлась Рю-де-Риволи, сиял сад Тюильри. Казалось, что изнутри он был подсвечен. Марина подумала о том, чтобы разбудить своего жениха Гранта и предложить ему полюбоваться этим зрелищем вместе с ней. Но для этого еще будет время, ведь их путешествие только-только началось. Марина села за столик, зажгла сигарету и затянулась. До чего же приятно, когда на тебя не давит работа, когда не нужно ни за чем пристально следить, когда на тебе не висят многочисленные имейлы, требующие ответа. Можно почитать книгу. Можно заняться маникюром. Можно вообще ничего не делать. Эта ночь принадлежала ей. Она в Париже, и это только начало. Вдруг зазвонил телефон, и Марина вздрогнула. А когда увидела, кто звонит, почувствовала раздражение. – Данкан, – резко отозвалась она. – Вообще-то тут уже глубокая ночь. – Ты спала? – Нет. – Ну разумеется. Ты все еще живешь по нью-йоркскому времени, поэтому не должна была спать. – Но это не означает, что ты можешь звонить мне во время моего отпуска – первого почти за десять лет. – Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. Марина поморщилась от досады. Вот почему Грант настаивал, чтобы она бросила работу в журнале «Пресс». За эти без малого десять лет, которые она работала на Данкана, Марина ни разу не брала отпуск. Бо?льшую часть выходных ей приходилось вкалывать, а сколько она провела на работе праздничных дней – и не сосчитать. Она все время отвечала на звонки, даже поздно ночью. Свою карьеру Марина начинала ассистенткой Данкана, но и сейчас, девять с половиной лет спустя, он порой обращался с ней по-прежнему, несмотря на ее высокий статус: она теперь входила в руководство журнала. Она уехала в путешествие всего лишь двадцать четыре часа тому назад, а босс уже подбрасывает ей какие-то задания. Невероятно! Она не могла в это поверить, хотя, честно говоря, тут нечему было удивляться. Марина хотела уволиться с работы. Она обещала Гранту, что сделает это сразу же после свадьбы. Слухи о том, что отец Гранта, Джеймс Эллис, будет баллотироваться в президенты, подтвердились, и в ближайшие недели должна была начаться предвыборная гонка. Он уже сформировал команду из советников по организации избирательных кампаний и журналистов. Ему понадобится помощь Марины. Вспыльчивый миллиардер из Нью-Йорка, он явно не был народным кандидатом. Но когда за работу возьмутся специалисты в области пиара и политтехнологий, Джеймс Эллис волшебным образом превратится в человека, который добился успеха тяжелым трудом, в профессионального бизнесмена – свежую альтернативу предполагаемому кандидату от демократической партии и отпетому вашингтонскому инсайдеру – сенатору Хайдену Мерфи. По крайней мере, таков был план. Мерфи, которого много лет сопровождали слухи о коррупции и кумовстве, был грозным соперником, но у него имелись серьезные изъяны. Эллис хорошо об этом знал и делал на это ставку. У Марины были сомнения по поводу того, что ее будущий свекор подходит на роль лидера свободного мира, но она держала их при себе. Она уже была свидетелем того, как он выходил из себя, срываясь на простых безобидных людях из-за малейшей оплошности, например, на свою экономку, которая заказала не ту минеральную воду для его дома в Саутгемптоне, или на водителя, который случайно проскочил поворот к аэропорту Тетерборо. Марина также знала, что присутствие сына действует на Джеймса успокаивающе. Грант должен был оставить работу, связанную с банковскими инвестициями, и взять в свои руки управление семейным бизнесом, когда его отец отправится в поездку по стране, чтобы выступать с предвыборными речами. В своей новой ипостаси, как президент «Эллис энтерпрайзес», Грант будет много разъезжать, и предполагалось, что Марина станет его сопровождать. Было кое-что новое, что ей предстояло освоить как супруге генерального директора многонациональной корпорации. Не говоря уже о роли супруги сына президента. Она не могла быть миссис Грант Эллис и при этом продолжать работать в журнале. Это несовместимо. Вопрос о том, что для нее важнее, не стоял – ей следовало уволиться. Это было частью их соглашения, и, начиная с определенного момента, Марина это осознавала. Она вдруг подумала о том, чтобы уволиться прямо сейчас по телефону. Это было вполне реально: сотрудники «Пресс» постоянно увольнялись именно так. (Главный редактор журнала, Данкан, был очень тяжелым человеком и платил подчиненным сущие гроши – еще меньше тех мизерных окладов, которые считались в их отрасли стандартными.) Но такой вариант показался Марине неприемлемым. После всего того, что Данкан для нее сделал, и всего того, что они с ним сделали вместе, она хотела уйти в отставку красиво, по всем правилам: сообщить ему об этом при личной встрече, разумно выбрав момент не только для себя, но и для журнала. – Ты неподражаем, – вздохнула Марина. Она затушила окурок и вошла в комнату за карандашом. – Ты ведь должен быть сейчас в творческом отпуске, разве нет? Данкан ничего не ответил. Эта тема была для него болезненной. А все потому, что он согласился на отпуск не по доброй воле. Скорее это было распоряжением Филиппа Бранкузи, директора компании-учредителя их журнала: он настоял на отпуске в шесть недель, чтобы Данкан основательно «просох» и закрыл вопрос с выпивкой раз и навсегда. Его пристрастие к алкоголю стало проблемой, и в издательстве об этом знали все. За исключением самого Данкана. – Ты что, записываешь? – спросил он в трубку. – Конечно записываю. – Мне нужно, чтобы ты кое с кем встретилась. Этот человек приезжает из Люксембурга. Я не знаю, сколько у него будет времени, так что постарайся под него подстроиться. Он передаст тебе флешку для меня. Будь с ней очень осторожна. И никому об этом не рассказывай. – А что я скажу Гранту? Что у меня свидание с каким-то таинственным европейцем? – Кто такой Грант? – Издеваешься? – Скажи ему, что хочешь совершить пробежку. Или что тебе необходимо увидеть старого друга. Грант уже большой мальчик, как-нибудь проживет без тебя сорок пять минут. Голос Данкана звучал раздраженно, и это разозлило Марину. Она слишком сильно надавила на карандаш, и грифель сломался. – Черт, – пробормотала она и потянулась за ручкой. – Послушай, я понимаю, что ты расстроена, – сказал Данкан. – И понимаю, моя просьба тебя злит. Но это чрезвычайно важно, Марина. Это очень ценный материал. Мой источник не доверяет электронной почте, даже шифрованным имейлам. Поэтому он и хочет передать информацию из рук в руки. На прошлой неделе я должен был вылететь в Женеву на встречу с ним, но мне кажется, что за мной следят. Марина закатила глаза. – Кто? Данкан проигнорировал эту реплику. – Я сказал ему, что ты – единственный человек, которому я доверяю. – Не подлизывайся, Данкан. Насколько я понимаю, мне не следует знать, что находится на флешке? Наступила пауза, во время которой Марина смогла расслышать какой-то фоновый шум, как будто где-то рядом с Данканом работал снегоочиститель. Она решила, что ее шеф, видимо, на природе, уехал в свой загородный домик, где проводит все больше и больше времени. Когда он там оказывался, это ее тревожило. Данкан слишком много пил и слишком мало общался с людьми. Когда же он напивался, его уносило в сторону театральных эффектов и паранойи. А когда его уносило в сторону театральных эффектов и паранойи, он обычно звонил Марине. – Мы поговорим об этом, когда ты вернешься, – наконец сказал Данкан. – Но, Марина… Ладно. В общем так. Думаю, что через столько лет мы все-таки его нашли. Марина перестала писать. – Кого его? – Морти Райсса. – Так он жив? – И не просто жив. Марина помолчала, осмысливая сказанное Данканом. После самоубийства Морти Райсса прошло уже восемь лет. Почти день в день. Точнее, прошло восемь лет с тех пор, как на мосту Таппан Зи в Нью-Йорке была обнаружена машина Морти Райсса с предсмертной запиской, приклеенной скотчем к лобовому стеклу. Через несколько дней после предполагаемого самоубийства Морти его хеджевый инвестиционный фонд RCM был разоблачен как одна из самых крупных финансовых пирамид всех времен, в которой использовалась так называемая схема Понци. Райсс предвидел это и прыгнул с моста, по крайней мере так принято было считать. Однако его тело так и не нашли. Поначалу Данкана и Марину одолевали те же сомнения, что и многих других: казалось, что Райсс инсценировал свою смерть, а сам тем временем исчез, ускользнув вместе со своим неправедно нажитым состоянием в какую-нибудь солнечную южную страну, с которой у Штатов нет договора об экстрадиции. Из всех тех, о ком Марине доводилось писать сюжеты за время ее работы в «Пресс», Райсс, вероятно, был самым умным и безжалостным мошенником. А если учесть, что Марина писала об общественных деятелях Нью-Йорка – акулах Уолл-стрит, магнатах, торговавших недвижимостью, дизайнерах-модельерах, крупных журналистах, – это говорило о многом. Если кто-то и мог испариться с такими деньгами, то только Райсс. Он был талантливым, даже выдающимся жуликом, но все эти схемы Понци рано или поздно обязательно заканчивались; именно это не давало Марине покоя, когда она думала об этом деле. Инсайдерская торговля ценными бумагами, хищение средств – все это мог провернуть практически любой мало-мальски смышленый злоумышленник. Просто украсть деньги и скрыться в лучах заходящего солнца. Однако для функционирования схемы Понци требовался нескончаемый приток инвесторов. Без новых вкладчиков любая пирамида очень скоро рассыпалась бы, как карточный домик. Так почему же Райсс решился на такое бесперспективное преступление? Он казался для этого слишком умным. Если, конечно, с самого начала не планировал инсценировать собственную смерть. Если это действительно так, нужно отдать ему должное: Райсс и вправду был самым хитрым финансовым аферистом всех времен и народов. Шли годы, однако никаких свидетельств того, что Райсс жив, не обнаруживалось, и постепенно сомнения Марины рассеялись. Да и возможно ли, чтобы такой человек, как Райсс, лицо которого много месяцев подряд не сходило с экранов телевизоров по всему миру, просто взял и исчез? Марина в этом сомневалась. Эта версия казалась ей притянутой за уши и даже фантастической. Прямо какой-то голливудский сценарий, а не газетный материал из реальной жизни. Райсс был умен, но он был живым человеком. Наверное, все-таки жадность и спесь в конце концов взяли над ним верх и прикончили его. В то время как Марина постепенно охладевала к делу Морти Райсса, интерес к нему со стороны Данкана Сандера превратился в навязчивую идею. После того как они совместно с Мариной написали разоблачение RCM, Данкан еще несколько раз возвращался к этой теме в своих статьях о Райссе и его соучастнике, Картере Дарлинге. Теории о местонахождении Райсса становились все более нелепыми и необоснованными, и Марина уже начала побаиваться, что эта зацикленность может навсегда подорвать его репутацию серьезного журналиста. Шесть месяцев назад это едва не стоило Данкану карьеры, когда в утреннем телевизионном шоу он вдруг заявил, что Райсс перевел сотни миллионов долларов на свой счет в «Кариббиен интернэшнл бэнк», расположенный на Каймановых островах, а власти США смотрят на это сквозь пальцы, потому что этот банк защищают несколько видных политиков, ведь они и сами держат там свои миллионы на номерных счетах. Выступление это произвело сенсацию, но не тем, что сказал Данкан, а тем, как это было сказано. Его сбивчивая, невнятная речь, а также испарина на лбу и неряшливый внешний вид не остались незамеченными. Вскоре поползли слухи, что Данкана Сандера спровоцировали на публичный скандал. «Кариббиен интернэшнл бэнк» грозил подать в суд не только на самого Данкана, но и на журнал «Пресс», и на его учредителя – компанию «Мерчант пабликейшнс». Под нажимом директора Бранкузи Данкан спешно написал опровержение. А затем во всеуслышание заявил, что уезжает в реабилитационный центр, расположенный на севере Коннектикута, где и провел несколько недель, лечась от алкогольной зависимости и восстанавливая свое пострадавшее эго. Насколько было известно Марине, реабилитационный центр мало чем помог ее шефу. Но тем не менее даровал ему помилование в «Пресс», и через месяц Данкан вернулся к работе. Сейчас была вторая попытка излечиться от алкоголизма, и Марина знала, что это был его последний шанс реабилитироваться перед Бранкузи. Тот выдвинул Данкану ультиматум: навсегда покончить с пьянством и вернуться к работе или не возвращаться в редакцию вообще. Данкан не мог позволить себе снова допустить оплошность. Еще одна ошибка в суждениях, и Бранкузи оторвет ему голову. – Данкан, а ты можешь это как-то доказать? Потому что доказательства тебе обязательно понадобятся. Мы не можем допустить, чтобы… – Марина умолкла, так и не закончив фразу. Данкан очень не любил, когда ему напоминали о том интервью на телевидении или о его проблемах с алкоголем, впрочем, честно говоря, как и о любой другой ошибке, которую он когда-либо допускал. Поэтому они никогда не говорили об этом, разве что с помощью намеков. – Могу, на этот раз могу. У него более семидесяти миллионов в «Свисс юнайтед».