Статуи были теперь как новенькие. Чиро вернул блеск кремовым лицам и цвет – одеждам и сандалиям. Он водрузил святого Иосифа на его место в нише, вкатил тележку для свечей и отступил, чтобы полюбоваться результатами трудов своих. Заслышав шаги по мраморному полу, Чиро обернулся. Выглянув из ниши, он увидел, как Кончетта Матроччи преклонила колени в проходе примерно посередине между входом и алтарем. Сердце Чиро пустилось вскачь. Голову Кончетты прикрывала белая кружевная мантилья. Одета она была в длинную серую юбку из саржи и белую блузку – оперение невинной голубки. Чиро взглянул на собственную робу. Мокрые снизу брюки с разводами сажи, прохудившиеся башмаки, грязная блуза… На нем красовалась вся палитра рабочего – мазки глины и полироли для меди, черные полосы от обугленных фитилей. Из нагрудного кармана вместо носового платка торчала грязная тряпка. Он пригладил густые волосы, осмотрел пальцы – под ногтями черные полумесяцы грязи. Кончетта обернулась, взглянула на него и вновь повернулась к алтарю. Он редко оставался с ней в церкви один на один. Исхитриться поговорить с Кончеттой было почти невозможно. У нее были строгий отец, набожный дядя, несколько братьев и стайка подруг, которые окружали ее, как пояс передника. Чиро вытащил тряпку из кармана и сунул ее за статую святого Михаила. Отстегнул от пояса медное кольцо с ключами и положил поверх тряпки. Прошел по центральному проходу, преклонил колени, а потом опустился на скамеечку рядом с коленопреклоненной Кончеттой и сложил руки в молитве. – Ciao, – прошептал он. – Ciao, – прошептала она в ответ. Розовые губы дрогнули в улыбке. Кружево мантильи мягко обрамляло лицо Кончетты – будто картину. Чиро посмотрел на свои перепачканные руки и сжал кулаки, чтобы спрятать ногти. – Я только что чистил церковь, – сказал он. – Вижу. Дарохранительница как зеркало, – с одобрением сказала Кончетта. – Это нарочно. Дон Грегорио охотно любуется своим отражением. Кончетта нахмурилась. – Я пошутил. Дон Грегорио святой человек. – Хорошо, что он все-таки прислушивается к словам брата. – И облечен саном. Она кивнула в знак согласия, вытянула из кармана нитку белых опаловых четок. – Я пришла к новенне[29], – сказала она, подняв глаза к окну-розе над алтарем. – Новенна будет во вторник, – заметил Чиро. – А, – откликнулась она. – Тогда я просто прочитаю «Розарий» одна. – Не хочешь посмотреть сад? – спросил Чиро. – Мы прогулялись бы. Ты можешь помолиться в саду. – Предпочитаю молиться в церкви. – Но Бог повсюду. Ты же слышала об этом на мессе? – Конечно, – улыбнулась она. – Нет, не слышала. Ты шепталась с Лилианой. – Ты не должен глазеть на нас. – Зато я не глазею на дона Грегорио. – А стоило бы. Поднявшись с подставки для колен, Кончетта села на скамью. Чиро сделал то же самое. Он посмотрел на изящные руки Кончетты. На запястье покачивался тонкий и гладкий золотой браслет. – Я не приглашала тебя садиться рядом, – прошептала она. – Ты права. Как невоспитанно с моей стороны. Могу ли я сесть рядом с тобой, Кончетта Матроччи? – Можешь, – ответила она. Они посидели в молчании. Чиро вдруг понял, что почти не дышал с тех пор, как Кончетта вошла в церковь. Он медленно выдохнул, затем вобрал в себя дивный запах ее кожи: сладкая ваниль и белые розы. Наконец он за что-то благодарил Бога – за то, что Кончетта была так близко. – Тебе нравится жить в монастыре? – спросила она робко. У Чиро упало сердце. Жалость – последнее, чего он хотел от этой девушки. – Это хорошая жизнь. Мы трудимся изо всех сил. У нас прекрасная комната. Дон Грегорио одалживает мне повозку, стоит мне только попросить. – Правда? – Конечно! – Везет тебе! – Я бы с удовольствием как-нибудь съездил в Клузоне. – У меня там тетя. – Да что ты! Я мог бы свозить тебя к ней. – Посмотрим, – улыбнулась она. «Посмотрим» Кончетты было лучше прямого «да» сотен местных девчонок. Чиро ликовал, но старался не подавать виду. Игнацио советовал сдерживаться и не показывать девушке, насколько она важна для тебя. Девушки, если верить Игги, предпочитают парней, которые их не любят. На взгляд Чиро, то была сущая бессмыслица, но он решил последовать совету Игги – возможно, так он и завоюет сердце Кончетты. Чиро повернулся к ней: – Я бы предпочел остаться, но обещал сестре Доменике, что до обеда выполню ее поручение. – Va bene. – Кончетта снова улыбнулась. – Ты очень красивая, – прошептал Чиро. Кончетта усмехнулась: – А ты очень грязный. – Буду куда чище, когда мы встретимся в следующий раз. А мы точно встретимся, обещаю. Чиро встал и вышел в проход, не забыв преклонить колени. Он в последний раз взглянул на Кончетту, склонив в знак прощания голову, – в точности как монахини учили вести себя с дамой. Кончетта кивнула и повернулась к золотой дарохранительнице – той самой, на полировку которой Чиро потратил большую часть дня. Чиро прямо-таки вылетел из церкви. Вечернее солнце уже стояло низко – пурпурный пион на бледно-голубом небе. Чиро бежал через площадь к монастырю, и мир вокруг него сиял ярчайшими красками. Он распахнул тяжелую дверь, схватил пакет, который сестра Доменика приготовила для синьора Лонгаретти, и помчался вверх по склону холма. Попадавшиеся навстречу люди здоровались с Чиро, но он ничего не слышал. Он мог думать лишь о Кончетте и долгой поездке с нею в Клузоне. Чиро представлял, какую еду взял бы в дорогу, как держал бы девушку за руку, как рассказывал бы ей о том, что у него на сердце. Его ногти были бы гладкими, круглыми и розовыми, а их ободки – белыми как снег, потому что он выскреб бы руки со щелоком. Кончетта не сводила бы глаз с Чиро, и они мчались бы вперед. И возможно, он даже ее поцелует. Чиро бросил пакет у двери синьора Лонгаретти. Когда он вернулся в монастырь, Эдуардо занимался в их комнате. Он посмотрел на Чиро: – Ты бегал по деревне в таком виде? – Оставь меня в покое. Я вычистил сегодня Сан-Никола. – Чиро рухнул на кровать. – Видать, потрудился на славу. Вся грязь перекочевала на твою одежду. – Ладно-ладно. Я все как следует выстираю. – Про щелок не забудь, – посоветовал брат. – Что на ужин? – Жареные цыплята, – ответил Эдуардо. – Я шепну сестре Терезе о твоем усердии, и она наверняка оставит тебе добавки. Мне нужны ключи от часовни. Я закончил карточки к мессе. Чиро протянул руку к поясу, чтобы отдать брату кольцо с ключами. – Черт, – сказал он. – В церкви оставил. – Так сходи за ними. Сестра попросила разложить карточки по скамьям еще до ужина. Чиро побежал через площадь назад в церковь. После захода солнца похолодало, Чиро дрожал, жалея, что не накинул пальто. Главная дверь церкви была уже заперта, поэтому он направился к боковому входу, ведущему в ризницу, распахнул дверь… И не поверил своим глазам. Кончетта Матроччи была в объятиях дона Грегорио. И священник жадно ее целовал. Ее серая юбка приподнялась, обнажая гладкие золотистые икры. Она стояла на цыпочках, изящно вытянувшись. В руках священника Кончетта казалась голубкой, запутавшейся в черных зимних ветвях. Чиро перестал дышать, потом глотнул воздуха и поперхнулся. – Чиро! – Дон Грегорио отпустил Кончетту, та скользнула прочь, как по льду. – Я… Я оставил ключи в вестибюле. А наружная дверь была заперта. Чиро почувствовал, что его лицо пылает. – Ну так пойди и возьми их, – спокойно сказал дон Грегорио, разглаживая планку с пуговицами на своей сутане. Чиро прошмыгнул мимо них с Кончеттой в церковь. Неловкость быстро сменилась гневом, а гнев – яростью. Чиро кинулся по главному проходу, даже не подумав поклониться или преклонить колени. Добежав до вестибюля, он выхватил кольцо с ключами и тряпку из-за статуи и сунул в карман, стремясь как можно скорее вырваться из этого места. Величественная красота храма и каждая деталь, которой он так щедро уделил внимание сегодня днем, теперь ничего для него не значили. Просто гипс, краска, дерево и медь. Чиро уже отодвинул щеколду, чтобы выйти, когда почувствовал, что дон Грегорио стоит позади него.