– Дорогу, я сказал! – Саша, он благородного происхождения? – Нет. В следующий миг Лавентин заломил Павлу руку и выволок в коридор. Потащил к туалету. Павел вцепился в косяки. Пара ударов под колени – и он рухнул перед унитазом. Все происходило так быстро, что возразить я не успела. Ухватив Павла за шею, Лавентин стал наклонять его голову в унитаз, приговаривая: – По закону нашего мира человек неблагородного происхождения, оскорбивший длорку словом или делом и не раскаявшийся в своем проступке… Упершись ладонями в унитаз, Павел заорал: – Извиняюсь! Извиняюсь я! Лавентин навис над ним, придавливал к ободку. – Хорошо надо извиниться, чтобы понятно было, за что и что чувствуешь себя виноватым. Хрипло дыша, Павел забормотал: – Саша, прости, что оскорбил тебя. И это ведь мой муж Павел, человек, отношения с которым я пронесла почти через всю сознательную жизнь. Казалось, Лавентину не составляло труда удерживать его в опасной близости от сливного отверстия в унитазе, голос звучал уверенно и раскатисто: – Повторяй: и если мой язык еще раз посмеет… – И если мой язык еще раз посмеет… – …произнести о тебе несправедливое и дурное… – …произнести о тебе несправедливое и дурное, – придушенно буркнул Павел. – …пусть тогда он отсохнет на веки вечные. Веривший в колдовство, видевший мое исчезновение, Павел умолк. Лавентин надавил ему на затылок. – …пусть тогда он отсохнет на веки вечные! – взвизгнул Павел. Попятившись, Лавентин взглянул на свои руки. Отправился в ванную комнату и включил воду. Побагровевший Павел обратил ко мне влажные глаза, губы дрогнули, будто намереваясь произнести очередное оскорбление, но он сдержался. Я глубоко вздохнула. Еще и еще. Лицо Павла перекосило жгучей ненавистью. Приподнявшись, он захлопнул дверь в туалет, отрезая себя от нас. Из ванной вышел Лавентин, постучал к нему. – Идите вы, – огрызнулся Павел. – Я просто предупредить хотел, – добродушно произнес Лавентин. – Это за первое оскорбление купание в нечистотах, за второе – лишение языка. За недозволенное прикосновение к главе рода – отсыхание руки. За попытку убийства – смерть через повешение. Ты не слишком буйный, но мне кажется, лучше предупредить, что я прослежу за исполнением закона в случае его нарушения. С той стороны что-то невнятно пробормотали. То, что происходило, – это немыслимо просто. Даже живой дом Лавентина в момент моего неосознанного контроля казался более реальным, чем это мгновение. Оказывается, я так забегалась по другому миру, что не смогла оценить и принять случившееся здесь пять дней назад. Измена Павла, то, что он оказался вовсе не таким, каким я представляла, – все это еще не вписывалось в картину моего мира. А теперь этот ужас снова обрушился на меня. К прежней жизни возврата нет. К Павлу возврата нет. Все перевернулось. Наблюдавший за мной Лавентин встревожился: – Ты в порядке? – Не знаю, – пожала плечами я. – Просто обидно, что все так кончается. Обидно, что он… – голос дрогнул, – оказывается, совсем-совсем меня не любил, что все… Я задохнулась. Мой мир рушился окончательно. – Тебя обнять? – подступая ближе, спросил Лавентин. Один мой кивок – и он прижал меня к своей груди, обнял крепко. – Это пройдет, – пообещал он. – Знаю, – всхлипнула я. – А ты самая лучшая жена в мире. Лучше тебя представить невозможно. – Спасибо за утешение. – Я орошала слезами его кожаную жилетку. – Я просто сказал правду. Я медленно обвила руками его талию. Как же хорошо, что Лавентин сейчас рядом. Глава 38 Картошка вышла на редкость удачной, да еще с солеными огурчиками от двоюродной бабули Павла – просто объедение. Жаль, мало было. После нее мы неторопливо пили чай с пирожными. Павел сидел в туалете. Меня уже распирать начало, а дражайший супруг занимал стратегическое место. Живот у него, что ли, подвело от страха? Или надеялся нас таким образом из квартиры выжить? Мысль, конечно, здравая: без туалета в квартире плохо. Но и в туалете все время проводить тоже как-то не очень. Допив чай, Лавентин задумчиво произнес: – Может, он заболел? – Кто? – Этот твой… муж. – Он махнул рукой, указывая на дверь в прихожую. – Столько в туалете сидеть ненормально. Невольно рассмеялась: – Согласна. Но, думаю, дело не в болезни. Лавентин вопросительно приподнял брови. Я подхватила ложечкой кремовый цветок и покачала его из стороны в сторону. – Это стратегический ход: заблокировал доступ к важному ресурсу в надежде, что мы покинем оккупированную территорию. – Дверь хлипкая.