Поэтому большие девочки будут разбираться со своими сложностями сами. Собираюсь. На улице прохладно, и мне удается замаскировать свой потрепанный вид. Я вызываю такси. Еду к сестре домой, потом в больницу. Тороплюсь и не смотрю по сторонам, пока дорогу у палаты сестры мне не преграждает мужчина в костюме и накинутом поверх белом халате. - Даниэла? Утвердительно киваю. - Я - отец Влада. Можем мы с вами минуту поговорить? Глава 24 Даниэла Я Крыжевского-старшего не встречала ни разу. Сестра меня не тянула туда, где самой приходилось несладко. Но я сейчас сама разбита и уничтожена. Не знаю, что делать с таким горем, как у него. Поэтому всё же замираю. Мужчине чуть за пятьдесят, но он выглядит очень хорошо. Как представитель противоположного пола. Никакой обрюзглости и неряшливости. Только черные круги вокруг глаз, сжатые крепко губы и стиснутые в кулаки руки выдают его состояние. - Не понимаю о чем, - я слишком потеряна, что взваливать на себя чужое горе. Влад был плохим человеком. Он причинил моей сестре много боли. Я не знаю, как относиться к тому, что он умер. Жалеть не получается. Радоваться совесть не позволяет. - Давайте выйдем ненадолго. Я знаю, что вы не при чем. Но вы единственный родной человек, который остался у сестры. И вас она должна послушать, - от мужчины исходят волны превосходства. И я знаю, что мне не нужно с ним идти. Но выхожу на улицу. Он кивает на автомобиль, припаркованный во дворе больницы. Кругом ходят люди. А ему, видимо, нужно уединение. - Даниэла, у меня погиб единственный сын, - начинает он, как только мы оказываемся в салоне. Я непроизвольно поджимаю губы. Он это замечает. У него вообще очень умный и внимательный взгляд. - Я знаю, каким он был. И знаю, что у вашей сестры был миллион причин для обид. Но вы должны убедить её оставить ребенка, которого она ждет, и не делать глупостей. Разговор ставит меня в тупик. - Она ведь на сохранении?! - нерешительно произношу, закусываю нижнюю губу зубами. Мне достается снисходительный взгляд. - Её сюда привезли с кровотечением. Она требовала сделать чистку. У меня пропадает дар речи. Из телефонного разговора с Жасмин я решила, что она передумала. На мой изумленный взгляд Крыжевский утвердительно кивает. - Мне пришлось задействовать свое влияние, чтобы не случилось непоправимого. Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы этот ребенок родился. Но чрезмерно давить на беременную женщину мне бы не хотелось. Помогите мне... - он просит. Реально просит о помощи. - И своей сестре - тоже. Жених расторг помолвку. Родить этого малыша ей будет выгодно. Я ее не обижу. Трясу головой. Сумасшедший мир, где все продается и покупается. Даже нерожденные. - Давайте не будем торговать детьми. Тем более теми, которых еще нет. Это как-то вообще за гранью. С сестрой я поговорю. Думаю, что она прислушается. Вчера она, скорее всего, была в шоковом состоянии. Что бы она не говорила, а Влада она любила... Мои слова повисают в воздухе. Но то, что я сказала - правда. Пусть это была странная любовь. Но, как оказалось, в любви нет правил и границ. Это только чувство. - Что у вас с лицом? - от этого вопроса я вздрагиваю. Я надеялась, что то, что меня ударили - незаметно. Похоже, надеялась я напрасно. - Ничего, - тихо бурчу и дергаю ручку дверцы, пытаясь выбраться наружу. Антон Павлович выходит следом. - Даниэла, я не хочу быть подонком. Но буду им, если придется. Киваю, что поняла. Что мне ему еще сказать? Я была против аборта и не верила, что Жасмин удастся провести Славу. Вернее его мать. В каком состоянии сестра сейчас, я могу лишь гадать. - Я пойду, - озвучиваю очевидное. - Если вам нужна помощь, я готов помочь, - я передергиваю плечами на этих словах Крыжевского. - Ничего не нужно. Спасибо. Он не идет за мной. И это заставляет меня чувствовать облегчение. Сейчас моя собственная ситуация отходит на второй план. Я очень хочу, чтобы у Жасмин всё наладилось. Если отбросить розовые очки, противостояние с Крыжевским она не потянет. А вот плюсов от того, что она пойдет ему навстречу, может быть много. И как бы там ни было, я не хочу, чтобы она убивала собственного ребенка. Малыш ни в чем не виноват. Сестра в одноместной палате. Стучусь, заглядываю внутрь. - Жас? - зову по имени, потому что она лежит на кровати с закрытыми глазами. Не спит. Сразу же открывает их. - Привет. Этого видела? - голос у нее слабый. Вид бледный. - Кого? - переспрашиваю. - Антона Павловича. - Видела. Я подхожу ближе и собираюсь разбирать сумки, но Жас ловит меня за руку. - Что с лицом? Чувство стыда усиливается до размера небоскреба. - Кто тебя? - её голос звенит от негодования, - Только не ври! Я и не собиралась. - Демьян. - Почему?! - мое лицо само говорит о том, что я наделала. - Зачем, Дань? Ты же правильная... - Не настолько, - прерываю я сестру. И перевожу тему, - Жас, я тебя не послушала, когда ты была права. Послушай ты меня. Не конфликтуй с Крыжевским и оставь ребенка. - Нажаловался? - она хмурится. Потом насупленные брови разглаживаются, - Я... Он прав, конечно. Я вчера не в себе была. Как будто с ума сошла. Влад... погиб... Слава узнал, что не от него беременная. Потом живот заболел. Мне стало страшно. Я привыкла быть свободной. Ребенок свяжет меня по рукам и ногам. Но с Антоном Павловичем тягаться - это как на еже голой жопой пытаться ехать. А может и хуже. Я не настолько безбашенная. - Но вчера была... - замечаю тихо. - Ты тоже, - отвечает она. - Я - тоже, - соглашаюсь с ней. И обещаю себе, что впредь буду думать головой. Слишком всё ненадежно в этом мире. Даже то, что кажется незыблемым. - Обними меня, - просит Жасмин. И я устраиваюсь у нее под боком, глажу по волосам. А она плачет. Я знаю, о ком. И она знает. Но исправит ничего уже нельзя. Да и раньше было невозможно. Влад не хотел жить иначе. Я провожу у сестры много времени и возвращаюсь домой, когда начинает темнеть. Иду загруженная. И голова опять болит. Не сразу замечаю, что меня ждут. Герман. С цветами. Это внезапно выводит меня из себя. Зачем он здесь? Один уже объяснил, что такой, как я, цветов не дарят. И Герман думает также. Просто не наигрался. Но я - человек. Не вещь, не игрушка, не свежее мясо...