Мила позвонила сама. Тимофей, ответив на звонок с незнакомого номера, даже слегка растерялся, услышав в трубке знакомый голос: – Привет, Тимоша. – Здравствуй, Мила, – ровным тоном ответил он, быстро взяв себя в руки. – Вернулся, значит? – Вернулся. Но тебя не нашел. Как и денег, кстати. Она рассмеялась: – Ну, прости. Будем считать это маленькой компенсацией за мою испорченную тобой жизнь. – Маленькой? – усмехнулся Тимофей. – Какое очевидное лукавство… – То есть с фразой про испорченную жизнь ты согласен? – Мила, я понимаю, что был к тебе иногда несправедлив и излишне придирчив… – Ну еще бы! – перебила она. – Я тебя даже жалела – тяжело, наверное, жить с круглой дурой. Но поверь: прикидываться круглой дурой еще сложнее. Так что компенсация все-таки скорее маленькая. Ты что же думал – что я на самом деле такая, какой представлялась? Хотя… чего еще ожидать от человека, зацикленного на собственной персоне еще с юности? Ты же нарцисс, Колесников, ты вообще никого вокруг не видишь! Есть только один человек, достойный твоего внимания, – это ты сам. Ты и брата моего угробил своими статьями и передачами, и отца в могилу загнал – нас же из города выживали в прямом смысле! Он все бросил: работу, квартиру – все! Меня забрал и уехал в никуда, на север, в Архангельск… Как думаешь: легко это делать в пятьдесят с лишним? – Она перевела дыхание, Тимофей услышал, как льется в стакан жидкость. – Но это, поверь, было лучше, чем оставаться там, где все кидали тебе в спину: «отец маньяка», «отец ублюдка». Чем вынимать каждый день из почтового ящика письма с угрозами в адрес твоей дочери – восьмилетней на тот момент! Как думаешь, легко читать чьи-то фантазии на тему, как твоему ребенку кишки выпустят? Хотя у кого я спрашиваю – тебе же наплевать. Ты делал себе имя, зачем тебе было думать о таких последствиях для кого-то? А мой брат не убивал никого! Он просто не мог сделать этого, он в медицинском учился, врачом собирался стать! – Мила, погоди… успокойся… ты несправедлива… – Да?! – взвизгнула она. – Ты справедливости, значит, хочешь? Ну, конечно – по отношению к себе ты требуешь справедливости, а по отношению к нам она не существует в твоей системе координат! Мы-то заслужили все то, что пережили, а ты, бедняжка, даже слушать не можешь! Тимофей услышал, что она сделала глоток, чуть задохнулась. – Мила, выслушай меня, пожалуйста. Твоего брата скоро освободят, с него снимут судимость и реабилитируют полностью. Я обещаю, что напишу об этом статью и все объясню. – Статью?! Нет уж, хватит! Ты уже написал пару статей, век не забуду! – Ты не услышала меня? Леонида скоро выпустят, – повторил он. – Я услышала. Но я тебе, как ты понимаешь, абсолютно не верю. – Мила, я даже не сержусь на тебя за деньги, поверь… – О, даже не сердишься! – насмешливо протянула она. – Думаешь, что верну? Нет. Я из кожи вон вывернулась, изобретая способы выжать из тебя как можно больше, сумки эти дурацкие, тряпки… Думаешь, они мне были нужны? Да я все в брендовую комиссионку сдала в тот день, как ты в Вольск улетел! Я вообще не хочу никаких напоминаний о тебе! А вот твои деньги меня вполне устроят. – Да забери ты даже то, что осталось, не в том суть! – Конечно. Суть в том, что даже за эти деньги я никогда не верну отца. Но хоть памятник поставлю. – Мне все равно, что ты с ними сделаешь. – И Колесников вдруг понял, что говорит чистую правду: ему совершенно не жаль было денег. – А возвращайся, Милка, – внезапно произнес он. – Куда? К тебе? Да ты сдурел… – слегка опешила она. – А что? Мне казалось, мы неплохо ладили. А деньги… да черт с ними, они твои, я слова не скажу. Мы дождемся освобождения твоего брата и… – И как ты сможешь смотреть ему в глаза, интересно? Ты слишком много придумал, слишком много лишнего написал о нем. – Да ты-то откуда знаешь? Тебе в то время восемь лет было! – не выдержал Тимофей, и Мила снова презрительно хохотнула: – Ну, вот опять ты… Мне было восемь двадцать лет назад, сейчас мне… сам посчитаешь или сказать? И я, представь, умею пользоваться интернетом, а главное – умею читать. И даже порой понимаю, что написано, хотя ты, конечно, в этом сомневаешься. – Мила… ну прости меня… не надо этого сарказма… Я не считал тебя глупой… – Не ври. Но это говорит только о том, что я правильно все рассчитала и правильно отыграла роль. Ты же не знал, что я окончила театральный, я актриса ТЮЗа вообще-то. Как тебе поворот? Тимофей открыл рот. Однако… у Милы определенно был талант, она так искусно несколько лет играла круглую дуру, что ее без проб могли теперь утвердить на любую роль, а он бы с удовольствием дал рекомендацию. – Слушай, сколько нового я узнал о тебе… а мог бы не узнать, если бы не… – Ну, договаривай: если бы я у тебя деньги не сперла! – захохотала Мила. – Но поверь: они на благое дело, я адвоката брату ими оплачу. Будем считать, что и ты откупился. – Забудь. Я сказал: мне деньги не нужны. – Ну, тогда давай прощаться, – совершенно другим тоном сказала Мила. – Я тебе сказала все, что хотела. – А я не все… – Но в трубке уже было тихо, звонок Мила сбросила, и, как ни пытался Тимофей, больше ее номер не отвечал. Пальцев остров, полгода назад Спецучреждение произвело на нее гнетущее впечатление, хотя внутренний двор, в который она попала, миновав в сопровождении представителя колонии несколько пунктов досмотра, выглядел вполне нормально, а в весеннее и летнее время, наверное, даже и неплохо: клумбы, ровные дорожки, постриженные кустики, похожие на сирень, прямо под окнами административного здания. Но по длинному переходу Василиса попала в мрачноватое помещение, где единственное окно располагалось высоко под потолком и напоминало длинную узкую форточку. В центре комнаты находился длинный металлический стол, в торцах которого стояли стулья, а к той половине, где должен сидеть осужденный, была приварена скоба, к которой, видимо, крепился наручник. Васёна поежилась – ей вдруг стало очень страшно, и она как-то беспомощно спросила у сопровождавшего ее капитана: – А вы из помещения выйдете? Тот, кажется, понял причину вопроса и слегка усмехнулся в усы: – Вы не волнуйтесь, Василиса Владимировна. Я буду за дверью, там еще и конвой, под столом с вашей стороны кнопка вызова. Но никаких ситуаций, поверьте: он ведь даже достать до вас не сможет, посмотрите на размер стола. И потом, Вознесенский на хорошем счету, не конфликтный, спокойный, никаких замечаний. Это, кстати, во многом и повлияло на решение начальства позволить вам поговорить с ним. Так что бояться вам совершенно нечего. – Да я… – смутилась Васёна, чувствуя, что краснеет, – я не то что боюсь… просто никогда в таких местах не бывала. Понимаете? По телевизору оно как-то иначе выглядит… – Не так страшно? – Нет, кстати, гораздо страшнее… но тут все как-то натуралистичнее, что ли… и запах этот странный… – Да? – удивленно потянул носом воздух капитан. – А я давно не чувствую, принюхался, видно, за двадцать лет. – Вы так давно тут служите? – Это разве давно? Есть те, кто и на пенсию отсюда выходит. Тоже, знаете, вроде пожизненного. Так и остаются потом на острове. – Если бы не тюрьма, здесь вообще бы было прекрасно, – пробормотала Васёна, вынимая из сумки ежедневник и карандаш. – Диктофоном не пользуетесь? – спросил капитан. – Пользуюсь, но параллельно еще что-то от руки записываю. – Ясно… ну что, можно заводить, готовы? Васёна зажмурилась на секунду, вдохнула и резко выдохнула: – Да… готова. Капитан опять ухмыльнулся в усы, думая, что она этого не заметила, и нажал кнопку под столешницей справа от Васёны. Дверь в противоположном углу открылась, и в комнату вошел сперва конвойный, за ним – высокий человек лет сорока в робе заключенного, прикованный к конвоиру наручником, за ними – еще один конвойный, который отстегнул браслет с напарника и тут же перецепил его к скобе на столе: – Заключенный Вознесенский, сесть. Мужчина в робе послушно опустился на стул, конвойный посмотрел на капитана: – Товарищ капитан, заключенный Вознесенский для проведения интервью доставлен. – Можете быть свободны. А ты, Вознесенский, смотри у меня… – выразительно посмотрел на Вознесенского капитан. – Приступайте, Василиса Владимировна. – Он легко коснулся плеча Васёны и негромко произнес: – Помните, о чем я говорил. Работайте спокойно. Если что-то понадобится – кнопку видели. – И он вместе с конвойными вышел за дверь. Защелкнулся замок, и Васёна осознала, что осталась наедине с серийным убийцей, хоть и прикованным к столу наручником. Ощущение было странное… – Добрый день, – откашлялась она. – Меня зовут Василиса Стожникова, я журналист, представляю портал «Вольск с огоньком». Спасибо, что согласились поговорить со мной… Вознесенский медленно кивнул: – Человек из родного города, надо же… я почему-то думал, что вы из Москвы. – Ну, не только в Москве журналисты есть… – И о чем вы хотели поговорить, Василиса? – Взгляд, устремленный на нее, при этом не был наглым или хищным, Васёна сразу отметила, что Вознесенский спокоен и даже довольно благодушно настроен.