Гамаш поднялся, посмотрел, как работают криминалисты, отыскивающие улики в довольно большом зале. Порядок здесь был нарушен. Сначала убийством, потом — ими. Незваными гостями. Оливье стоял у огня, грелся. — Тут есть одна проблема, — сказала доктор Харрис. — Обычно ранения головы сопровождаются обильным кровотечением. Здесь должно быть больше крови. Гораздо больше. — Наверное, ее смыли, — предположил Бовуар. Шарон Харрис снова склонилась над раной, затем выпрямилась: — При такой силе удара кровотечение могло быть обильным и внутренним. А смерть — почти мгновенной. Это была наилучшая из новостей, какие Гамаш когда-либо слышал на месте убийства. Смириться со смертью было хоть и трудно, но возможно. Даже с убийством. Страдания — вот что было для него неприемлемым. А он видел много страданий. И страшных убийств. Облегчением было узнать, что человек умер мгновенно и без страданий. Вот она, чуть ли не гуманная смерть. Как-то раз он слышал сказанную одним судьей фразу о том, что самый гуманный способ казнить преступника — это сказать ему, что он свободен. А потом убить. Гамаш возражал против этого, спорил, протестовал. Но, исчерпав все аргументы, вынужден был согласиться. Глядя на лицо этого мертвеца, он видел, что тот умер без страданий. А поскольку удар был нанесен сзади, то он даже и не предвидел его. Это почти как смерть во сне. Но не совсем. * * * Тело уложили в мешок и увезли. Люди на улице мрачно расступились, образовав проход. Мужчины отряхивали воду с шапок, женщины стояли печальные, плотно сжав губы. Гамаш отвернулся от окна и присоединился к Бовуару, который сидел с Оливье, Габри и Мирной. Бригада криминалистов переместилась в подсобные помещения бистро, в приватную столовую, комнату для персонала, кухню. Главный зал почти обрел свой обычный вид. Если не считать вопросов, висевших в воздухе. — Я сожалею о том, что произошло, — сказал Гамаш, обращаясь к Оливье. — Как вы себя чувствуете? Оливье тяжело вздохнул. Вид у него был измотанный. — Мне все еще не по себе. Кто он был? Вы не знаете? — Нет, — ответил Бовуар. — Никто не докладывал о появлении какого-нибудь незнакомого человека в деревне? — Докладывал? — переспросил Оливье. — Кому? Все трое обратили недоуменные взоры на Бовуара. Инспектор забыл, что в Трех Соснах собственного полицейского отделения не было, как не было светофоров, тротуаров или мэра. Добровольную пожарную команду возглавляла слабоумная старая поэтесса Рут Зардо, и большинство жителей предпочли бы погибнуть в огне, чем вызвать ее. Да тут и преступлений-то не совершалось. Кроме убийств. Единственные преступления, случавшиеся в этой деревне, были и самыми тяжкими из всех возможных. И вот перед ними еще одно тело. У остальных хотя бы имена имелись. А это словно свалилось с небес и упало им на голову. — Летом немного труднее, — сказала Мирна, садясь на диван. — У нас больше посетителей. На каникулы приезжают семьи, дети возвращаются из школы. Это последний долгий уик-энд. А потом все разъезжаются по домам. — Уик-энд ярмарки в округе Брум, — уточнил Габри. — Она заканчивается завтра. — Верно, — сказал Бовуар, которого ярмарки ничуть не интересовали. — Значит, Три Сосны после этого уик-энда опустеют. Но приезжие, о которых вы говорите, — это друзья и родственники? — По большей части, — сказала Мирна, поворачиваясь к Габри. — В твоей гостиничке ведь останавливаются незнакомые люди, верно? Он кивнул: — У меня тут яблоку негде упасть, когда дома у людей переполнены. — Я вот что хочу понять, — раздраженно проговорил Бовуар. — Те люди, которые приезжают в Три Сосны, они на самом деле посторонние или нет? Объясните мне, бога ради, не через задницу. — Не через задницу — это не наша специализация. Прошу прощения, — сказал Габри. Его слова вызвали улыбку даже на усталом лице Оливье. — Я слышала что-то о каком-то постороннем, но не придала этому значения, — сказала Мирна. — И кто это говорил? — Рор Парра, — неохотно ответила она. Это немного походило на наушничество, и всем стало явно не по себе. — Я слышала, как он говорил Старику Мюндену и Жене, что видел кого-то в лесу. Бовуар записал это. Он не в первый раз слышал о Парра. Это была известная чешская семья. Но кто такие Старик Мюнден и Жена? Видимо, какая-то шутка. Бовуар поджал губы и строго посмотрел на Мирну. Ее взгляд тоже был строг. — Да-да, — сказала Мирна, читая его мысли, что было не трудно. Их бы и чайник прочел. — Именно так их и зовут. — Старик и Жена? — повторил Бовуар, уже не злясь, а немного озадаченно. Мирна кивнула. — А их настоящие имена? — Это и есть настоящие, — ответил Оливье. — Старик и Жена. — Ну хорошо, Старик еще куда ни шло. Но как можно назвать новорожденного младенца — Жена? Уму непостижимо! Мирна улыбнулась: — Вы правы. Просто я так привыкла к этим именам, что даже не задумывалась. Я понятия не имею, как ее зовут по-настоящему. Бовуар подумал: это какой же степени убогости нужно достичь, чтобы позволять называть себя Жена! Впрочем, в этом было что-то библейское, старозаветное. Габри поставил на столик пиво, лимонад и две вазочки с орешками. Жители, стоявшие снаружи, наконец разошлись по домам. День был мрачный и сырой, но внутри царили тепло и уют. Сидя здесь, можно даже было забыть о причине, которая привела их всех сюда. Криминалисты словно растворились в стенах, об их присутствии говорили лишь раздававшийся изредка скрежет и невнятное бормотание. Они как будто превратились в грызунов или призраков. Или детективов из отдела по расследованию убийств. — Расскажите нам о событиях прошлого вечера, — предложил старший инспектор Гамаш. — Это было какое-то безумие, — откликнулся Габри. — Последний долгий уик-энд лета, так что все сюда пришли. Большинство днем ездили на ярмарку, а потому устали. Не хотели стоять у плиты. В уик-энд Дня труда всегда так. Мы были готовы. — И что это значит? — спросила агент Лакост, присоединившаяся к ним. — Я нанял дополнительный персонал, — пояснил Оливье. — Но все прошло гладко. Люди неплохо отдохнули, и мы закрылись вовремя. Около часа ночи. — Что было потом? — спросила Лакост. Большинство расследований тяжких преступлений кажутся сложными, но на самом деле довольно просты. Иногда достаточно лишь снова и снова задавать вопрос «Что было потом?». Не помешает и хорошо слушать ответы. — Обычно я снимаю кассу и оставляю ночной персонал, чтобы они навели порядок, но по субботам дела обстоят иначе, — сказал Оливье. — После закрытия приходит Старик Мюнден, приносит то, что отремонтировал за неделю, и забирает мебель, которую за это время успели сломать. Это происходит довольно быстро, пока официанты и кухонный персонал приводят все в порядок. — Постойте, — перебил его Бовуар, — Мюнден делает это в полночь по субботам? А почему не утром в воскресенье? Или в любое другое разумное время? Почему поздно ночью? Ему это показалось подозрительным, а Бовуар с сомнением относился ко всему тайному и скрытному. Оливье пожал плечами: — По привычке, я думаю. Когда он взялся за эту работу, у него еще не было Жены, поэтому вечерами в субботу он ошивался у нас. А когда мы закрывались, он забирал поломанную мебель. Мы не видели причин менять что-то. В деревне, где почти ничто не менялось, это имело резон. — Значит, Мюнден забрал мебель. А что было потом? — спросил Бовуар. — Я ушел. — Здесь уже никого не оставалось? Оливье задумался. — Не совсем так. Поскольку народа пришло вчера очень много, то и уборки было больше. У нас работают хорошие ребята. Ответственные. Гамаш молча слушал все это. Он предпочитал работать именно так. Его подчиненные задавали вопросы, и это давало ему возможность наблюдать и слушать, что отвечают, как отвечают, о чем умалчивают. Сейчас он услышал какую-то настороженную нотку в спокойном и любезном голосе Оливье. Чем вызвана эта настороженность — его собственными поступками или же он хочет защитить своих людей, боится бросить на них тень подозрения? — Кто ушел последним? — спросила агент Лакост. — Молодой Парра, — ответил Оливье. — Молодой Парра? — переспросил Бовуар. — Это как Старик Мюнден? Габри поморщился: