Надеваю платье служанки прямо на голое тело, чтобы выглядеть по возможности похоже. В дальнем углу гардероба нахожу пару старых кожаных тапочек. На большом пальце у них дырка, зашить которую я пыталась год назад, но так и не смогла: моих навыков швеи оказалось недостаточно, чтобы справиться с такой задачей. В результате все, чего мне удалось добиться, это изуродовать тапочки. Зато они отлично сидят на ноге, а моя другая обувь слишком красивая. Людей-слуг в доме Мадока мы не видели, но в других частях Фейриленда они встречаются. Это акушерки, принимающие детей, рожденных в смешанных браках. Ремесленники, проклятые или благословенные талантом. Няни, кормящие грудью болезненных или хилых младенцев фейри. Похищенные дети, не допущенные, как мы, к обучению с детьми знати. Попадаются и просто любители магии, которые не против выполнить ту или иную тяжелую работу в обмен на исполнение желания. Когда наши дорожки пересекаются, я всегда пытаюсь завести с ними разговор. Иногда наши желания совпадают, но бывает и наоборот. У большинства тех, кто выполняет работу попроще, память изменена, и они считают, что трудятся в лечебном заведении или в доме какого-то богача. По возвращении домой – Мадок уверяет меня, что возвращаются все, – с ними расплачиваются, а некоторые еще и получают подарки: удачу, сияющие волосы или способность угадывать правильные номера в лотерее. Но есть и другие люди, те, кто заключает плохую сделку или каким-то образом обижает фейри, обижать которого не следует, и вот с ними обходятся не очень хорошо. Мы с Торин слышали истории – не предназначавшиеся для наших ушей, – о людях, которые спят на каменном полу и едят отбросы, полагая, что покоятся на пуховых перинах и вкушают изысканные кушанья, о людях, обезумевших от эльфийских фруктов. По слухам, таких несчастных немало среди слуг принца Балекина. От этих мыслей меня бросает в дрожь. Тем не менее я понимаю, почему смертных используют в качестве шпионов. Дело даже не в том, что они способны лгать. На смертных просто не обращают внимания. С арфой мы – барды. В домашнем платье – слуги. В платье – жены с постоянно ноющими детьми-гоблинами. Оставаясь незаметным, ты имеешь немалые преимущества. Одевшись, я собираю сумку – кладу сменное платье и нож, набрасываю на плечи плотный бархатный плащ и спускаюсь по лестнице. В животе бурчит кофе. Уже дойдя до двери, вижу Виви, сидящую у окна на накрытом гобеленом диванчике. – Встала? – Она поднимается. – Хорошо. Не хочешь пострелять из лука? Я приготовила стрелы. – Может, попозже, – запахиваю поплотнее плащ и, вежливо улыбнувшись, пытаюсь пройти мимо. Не получается. Сестра останавливает меня. – Тарин рассказала о твоем разговоре с принцем вчера после турнира. А Ориана сообщила, в каком виде ты явилась домой. Об остальном я и сама могу догадаться. – Обойдусь без еще одной лекции. – От воспоминаний о случившемся накануне меня удерживает только полная сосредоточенность на поручении Даина. Отвлекаться я совершенно не хочу. Боюсь, что уже не смогу сохранить самообладание. – Тарин ужасно себя чувствует, – продолжает Виви. – Да, – отвечаю я. – Некоторых тошнит от собственной праведности. – Прекрати. – Она хватает меня за руку и смотрит на меня своими словно расколотыми зрачками. – Ты можешь поговорить со мной. Можешь довериться мне. Что происходит? – Ничего. Я сделала ошибку. Разозлилась. Хотела доказать кое-что. Получилось глупо. – Это из-за того, что я сказала? – Виви еще крепче сжимает мою руку. «Фейри будут обращаться с вами как с мусором». – Виви, в том, что я приняла не те решения и испортила себе жизнь, твоей вины нет. Но они еще пожалеют, что разозлили меня. Это я обещаю. – Подожди, что ты имеешь в виду? – спрашивает Виви. – Не знаю. – Я высвобождаю руку, иду к двери, и теперь она меня не останавливает. Выхожу и сразу же бегу через лужайку к конюшне. С Виви я вела себя грубо. Ничего плохого она мне не сделала, всего лишь хотела помочь. Может, я просто разучилась быть хорошей сестрой? Возле конюшни останавливаюсь, прислоняюсь к стене и делаю несколько глубоких вдохов. Много лет, больше половины жизни, я сражаюсь с приступами паники. Когда ты постоянно на взводе и такое состояние кажется тебе нормальным и даже необходимым, это не очень хорошо. Но в данный момент я совершенно не представляю, как жить по-другому. Самое важное сейчас – произвести впечатление на принца Даина. Я не могу позволить, чтобы Кардан и его дружки мне помешали. Для поездки в Холлоу-Холл решаю взять одну из жаб, поскольку разъезжать на конях с серебряными копытами дозволено только джентри. Возможно, слугам вообще положено перемещаться лишь пешком, но жаба по крайней мере не так бросается в глаза, как лошадь. Только в Фейриленде гигантская жаба не самое примечательное средство передвижения. Седлаю одну, пятнистую, и вывожу ее на траву. Длинный язык хлещет по золотистому глазу, и я невольно делаю шаг назад. Потом ставлю ногу в стремя и вскакиваю в седло. Одной рукой сжимаю поводья, другой шлепаю по мягкой, прохладной коже спины. Жаба прыгает вверх, и мне остается только держаться. Холлоу-Холл – каменное строение, кривоватая, неуклюжая башня, скрытая наполовину плющом. На втором этаже – балкон с поручнями, но не железными, а веревочными. С балкона свисает завеса из тонких стеблей, напоминающая издали неряшливую, с комочками земли бороду. Во всем этом сооружении есть что-то уродливое, придающее башне зловещий вид. Привязываю жабу, засовываю плащ в седельную сумку и направляюсь к боковой стене, полагая, что там должна находиться дверь для слуг. По пути останавливаюсь и собираю попавшие под ноги грибы, чтобы со стороны выглядело так, будто у меня есть все основания находиться в лесу. Чем ближе, тем сильнее колотится сердце. Снова и снова повторяю себе, что Балекин не сделает мне ничего плохого. И даже если попадусь, меня просто передадут Мадоку. Бояться нечего. Убеждая себя, я вовсе не уверена, что так оно и есть на самом деле, но все же достигаю боковой двери и проскальзываю внутрь. Коридор ведет в кухню, где я оставляю грибы на столе, рядом с разделанными окровавленными кроликами, пирогом с голубем, связкой чеснока, букетиком розмарина, несколькими сливами и дюжиной бутылок вина. Чуть в стороне тролль помешивает что-то в большом котле. Рядом с ним крылатая пикси. Мои соплеменники, изможденного вида мальчик и девочка, оба с глуповатыми улыбками и остекленевшими глазами, нарезают овощи и при этом даже не смотрят, что делают. Удивительно, что они еще не отрезали себе пальцы. А даже если бы и отрезали, то, скорее всего, и не заметили бы. Вспоминаю, как чувствовала себя вчера, и эльфийский фрукт отзывается во рту непрошеным послевкусием, а к горлу подступает тошнота. Прибавляю шаг и торопливо иду дальше по коридору. Бледноглазый страж-фейри хватает меня за руку. Поднимаю голову и смотрю на него, надеясь, что отработанное с годами выражение пустого довольства и туповатой мечтательности, как у тех ребят на кухне, не подведет и сейчас. – Что-то я раньше тебя не видел, – говорит он, с подозрением меня рассматривая. – Ты – милый, – с благоговением и некоторой растерянностью изрекаю я. – Глазки как зеркальца. Он фыркает, по всей вероятности, выражая свое презрение к очарованной служанке. Похоже, получилось неплохо, но я все равно нервничаю, поймав себя на том, что импровизация дается мне хуже, чем я на то рассчитывала. – Новенькая? – растягивая слоги, спрашивает он. – Новенькая? – переспрашиваю я, пытаясь представить, какой опыт может быть у того, кто только что попал сюда. Во рту усиливается тошнотворный привкус, и вместо того, чтобы глубже войти в роль, я все острее ощущаю рвотные позывы. – Раньше я была в другом месте. Где-то еще… Но сейчас мне надо убрать в большом зале. Чтобы все сверкало. – Ну, тогда поторопись. – Он отпускает меня. Иду, стараясь удержать нарастающую под кожей дрожь. Я не льщу себе. Не мое искусство перевоплощения убедило стража. Он сам обманул себя: я – человек, а люди, в его понимании, должны быть слугами. Теперь мне еще понятнее, почему принц Даин решил, что я могу быть полезной. После стража моя задача облегчилась, я получила бо́льшую свободу передвижения по Холлоу-Холлу. Десятки людей снуют туда-сюда по своим делам, словно забывшись в нездоровом сне. Кто-то напевает, кто-то бормочет себе под нос, но разговоры, обрывки которых доносятся до меня, происходят лишь в воображении этих несчастных. Их глаза как будто затянуты дымкой, губы потрескались. Неудивительно, что стражник счел меня новенькой. Но, кроме слуг, есть, конечно, и фейри, гости, пришедшие на какой-то праздник, который не заканчивается, а только набирает силу. Они спят. Одни почти полностью одетые, другие – почти голые. Спят, растянувшись на диванах и в обнимку на полу, в гостиных, мимо которых я прохожу. Губы у многих испачканы золотом «невермор», сверкающего порошка столь сильной концентрации, что фейри от него цепенеют, а смертные обретают способность очаровывать друг друга. Тут и там валяются кубки, и медовое вино растекается струйками по неровному полу и собирается в большие винные озера. Некоторые гости настолько неподвижны, что я начинаю беспокоиться – уж не упились ли они насмерть. – Извините. – Я обращаюсь к девушке примерно моего возраста, несущей оловянное ведро. Она проходит мимо, словно и не заметив меня. Не зная, что делать, решаю последовать за ней. Мы поднимаемся по широкой, без перил, каменной лестнице. Еще трое лежат в ступоре рядом с бутылкой размером с наперсток. Сверху, с другого конца коридора, доносится странный, как будто от внезапной боли, вскрик. Что-то тяжелое падает на пол. Делаю вид, что ничего не слышу, удерживаю на лице выражение мечтательного безразличия, но это требует усилий. Сердце трепещет, как попавшая в силок птичка. Девушка открывает дверь спальни, и я протискиваюсь за ней. На каменных стенах ни гобеленов, ни картин. Большую часть первой комнаты занимает массивная кровать с низким изножьем и балдахином. Передняя спинка украшена резными изображениями различных животных с женскими головами и обнаженными бюстами – сов, змей и лис, – вовлеченных в какой-то причудливый танец. Удивляться нечему, поскольку Балекин возглавляет славящийся распутством Круг граклов. На деревянном столе стопка книг, среди которых я узнаю знакомые – по этим же учебникам занимаемся и мы с Тарин. Еще несколько разложены рядом с открытой чернильницей. На полях одной видны аккуратные пометки, другая испачкана кляксами. На заляпанной чернильными пятнами книге лежит сломанная ровно пополам и определенно намеренно – не представляю, как такое может получиться случайно, – деревянная ручка. Ничего особенного. Ничего подозрительного. Зная, что в дом я так или иначе проникну, принц Даин снабдил меня формой. Он, конечно, рассчитывал, что дальше мне поможет способность лгать. Но теперь, оказавшись внутри, я надеюсь лишь на то, что в Холлоу-Холле есть что найти. А значит, несмотря на страх и волнение, нужно быть внимательной. Вдоль стен тоже книги, в том числе и те, что имеются в библиотеке Мадока. Останавливаюсь перед стеллажом, стою, хмурясь, потом опускаюсь на колени. В самый уголок засунута книга, которую я знаю, но которую никак не ожидала увидеть здесь – «Алиса в Стране чудес и Алиса в Зазеркалье» в одном томе. Точно такую книгу читала нам мама в том мире, мире смертных. Открываю. Вижу знакомые иллюстрации и натыкаюсь взглядом на слова: «– Но я не хочу гулять среди сумасшедших, – заметила Алиса. – Ничего не поделаешь, – сказал Кот. – Мы все здесь сумасшедшие. Я – сумасшедший. Ты – сумасшедшая. – Почему вы думаете, что я – сумасшедшая? – спросила Алиса. – Потому что иначе ты бы сюда не пришла». В горле поднимаются пузырьки смеха, и я, чтобы они не вырвались, прикусываю губу. Девушка-служанка, стоя на коленях перед огромным камином, выгребает с решетки золу. По обе стороны от нее застыли подставки для дров, выполненные в форме громадных свернувшихся змей, глаза которых вспыхнут, как только оживет огонь. Смешно, но я не могу заставить себя вернуть книгу на место. Книга, конечно, не та, которую взяла с собой Виви, не та, которую я видела в маминых руках, когда она читала ее нам перед сном. Сую под платье. Иду к платяному шкафу, открываю, ищу какой-нибудь ключ, какую-то подсказку, что-то, что может быть ценной информацией. Но едва заглядываю внутрь, как в груди вспыхивает паника. Я мгновенно понимаю, в чьей комнате нахожусь. Эти экстравагантные камзолы и бриджи принадлежат, конечно же, принцу Кардану. Это его роскошные, подбитые мехом плащи и рубашки из тончайшего и легкого, как паутина, шелка. Убрав золу, девушка-служанка выкладывает пирамидой дрова и добавляет для растопки щепки благоухающей сосны. Меня так и тянет оттолкнуть ее и убежать из Холлоу-Холла. Я предполагала, что Кардан живет во дворце с отцом, королем, но мне и в голову не приходило, что он может жить с одним из своих братьев. В памяти осталась картина: Даин и Балекин пьют вместе на последней пирушке при Дворе. Остается только надеяться, что все это не подстроено специально, чтобы унизить меня еще больше, дать Кардану еще один повод – или, что хуже, возможность – наказать меня еще сильнее. Я не хочу в это верить. У принца Даина, которого вот-вот возведут на трон, просто нет времени заниматься мелкими играми, приглашать меня на службу только потому, что так хочет младший брат. Принц не стал бы ради этого накладывать на меня защитное заклятие и торговаться со мной. Я должна верить, что все по-настоящему, потому что альтернатива ужасна. Все это значит, что по пути домой я должна, кроме принца Балекина, избегать еще и принца Кардана. Каждый из них может узнать меня, увидев даже мимолетно. Следовательно, нужно позаботиться о том, чтобы никто не увидел. Может быть, они и не станут присматриваться. Разве люди-слуги вызывают у кого-то интерес? Осознав, что не так уж отличаюсь от остальных, присматриваюсь к девушке. Отмечаю скопление бородавок на шее, секущиеся концы светлых волос и загрубевшую кожу на коленях. Выпрямляясь, она слегка покачивается, наверное, от усталости, даже если сама не отдает себе в этом отчета. Узнаю ли я ее, если увижу снова? Нет, чары лучше не разрушать, толку от этого не будет. Девушка продолжает работать, улыбаясь той же жуткой, довольной улыбкой. Когда она выходит из комнаты, я иду в противоположном направлении. Нужно найти личные покои Балекина, найти его тайны, а потом уже убираться. Осторожно открываю двери, заглядываю. Обнаруживаю две спальни. В обеих толстый слой пыли. На кровати, под пологом из паутины, неподвижная фигура. На мгновение замираю, пытаясь решить, что передо мной – статуя, труп или нечто живое, – а потом понимаю, что к моей миссии это не имеет никакого отношения, и быстренько отступаю. Открываю другую дверь и вижу несколько спящих в объятиях друг друга фейри. Один из них сонно моргает и смотрит на меня. У меня перехватывает дыхание, но фейри лишь поворачивается на бок. Седьмая комната выходит в коридор с винтовой лестницей, уходящей, должно быть, в башню. Сердце пускается вскачь, кожаные подошвы неслышно ступают по каменным ступенькам, и я быстро поднимаюсь наверх. Круглая комната. Вдоль стен – книжные стеллажи, заполненные манускриптами и свитками, золотыми кинжалами и стеклянными флаконами с некими яркими жидкостями. В глаза бросается череп существа с массивными оленьими рогами, поддерживающими тонкие восковые свечи. У единственного окна два больших кресла. Середину комнаты занимает громадный стол с расстеленными картами, уголки которых прижаты кусками стекла и металлическими предметами. Рядом стопка бумаг. Просматриваю документы и наталкиваюсь на такое письмо: Я знаю, где найти румяный гриб, о котором вы спрашиваете, но обстоятельства его дальнейшего использования вами не должны быть связаны со мной. После этого я буду считать мой долг оплаченным. И пусть мое имя никогда более не коснется ваших губ. Хотя письмо не подписано, элегантный почерк выдает женскую руку. Похоже, что-то важное. Может быть, то самое доказательство, которое ищет Даин? Может быть, это и есть то, что ему нужно? Вот только взять письмо я не могу. Нахожу чистый листок, прижимаю его к записке и как можно быстрее обвожу проступающие под бумагой буквы, стараясь передать почерк писавшего. Уже заканчивая, слышу какой-то звук. По лестнице кто-то поднимается.