79 Оглушенный, Габриэль прислонился к стене, борясь с сонмом черных бабочек, заполонивших все поле зрения. Дурманящий запах формалина вызывал головокружение. Он попросил Адамовича вывести его наружу. Пять минут спустя они сидели на скамейке. Бледный как мел Габриэль хватал воздух глубокими вдохами. — Объясните, — пролепетал он. Профессор дернул подбородком в сторону здоровающихся с ним студентов. Он засунул руки поглубже в карманы халата, как будто ему стало холодно. Лицо Адамовича было сумрачным, и никакое солнце не могло ничего с этим поделать. — В конце девяностых годов Дмитрий Калинин придумал технологию на основе ацетона, заключающуюся в том, что из человеческих или животных клеток удаляется вся вода, с тем чтобы предохранить труп от разложения. Затем он применяет полимеризацию с помощью силикона, эпоксидной смолы или полиэфирного волокна, что делает тело пластифицированным и совершенно податливым. Потом он избавляет его от кожи, чтобы тело предстало во всей сложности своей мускулатуры, вен, артерий или внутренностей. И тогда он может придать освежеванным и не подверженным гниению трупам позы, подобные тем, какие принимают живые существа в процессе своей деятельности. Гуляющие, танцующие… На Габриэля нахлынули образы. Он уже слышал об этом, сталкивался с жуткими изображениями в репортажах по телевизору. — Калинин по происхождению русский. Блистательный анатом, который долгое время работал в очень известной медицинской академии Новосибирска, в Сибири, прежде чем перебрался в Польшу, с тем чтобы целиком посвятить себя исследованиям и продвижению своего уникального метода, не существующего нигде в мире. Здесь он создал частный институт пластификации. Именно с этого момента наш университет и два других местных заведения начали снабжать его телами для научных изысканий. Сибирь, русские… Габриэлю трудно было сосредоточиться на том, что рассказывал профессор. Чудовищная мысль, словно кульминация всех его открытий, рождалась в его голове. — Калинин совершил настоящую революцию в макроскопической[81] анатомии. Когда-то его намерения были чисто педагогическими и похвальными: он хотел сделать анатомические познания более доступными как для учащихся, так и для простых смертных. Как мы функционируем? Из чего мы состоим? Очень быстро под этим прикрытием Калинин собрал около тридцати освежеванных тел и организовал в Польше выставку, первую в своем роде. Это произошло прямо в канун двухтысячного года. Выставка стала событием, успех был оглушительный. Люди толпами приезжали со всей страны и даже из соседних стран, чтобы посмотреть на завораживающие скульптуры из человеческих тел. Ввиду такого интереса эти «пластинаты», как он их называет, покинули пластинариум и демонстрировались повсюду, от Токио до Сан-Франциско, под названием «Inside Body»…[82] Они вызвали множество споров и ожесточенную критику, и это, безусловно, только поспособствовало тому, что в две тысячи третьем передвижная выставка стала самой популярной в мире. Габриэль представил себе посетителей, восторгающихся трупами, которых лишили самого интимного, отняв к тому же право покоиться в мире. Анонимы, которые жили и дышали, были в конечном счете на веки вечные выставлены на всеобщее обозрение, голые, освежеванные, нарезанные на куски. Он снова подумал о Жюли, о Матильде. Эти мысли были невыносимы. — Он продолжает?.. — бросил Габриэль, разглядывая свои раскрытые дрожащие ладони. — Этот его музей, свежевание, он и сегодня продолжает? Профессор кивнул: — На сегодняшний день его творения увидели более двадцати пяти миллионов человек. Притягательность пересиливает страх перед трупами. Калинин постоянно прикрывается собственными многочисленными академическими титулами и анатомическими традициями Возрождения, чтобы оправдать свою крайне спорную деятельность. Леонардо да Винчи, Везалий… Препарирование трупа всегда существовало и считалось важнейшим этапом обучения специалистов. Калинин, дабы оградить себя от всякой полемики, даже привлек медиков, которые проводят учебные занятия в его пластинариуме, заведении, где имеются и конференц-залы, и выставочные пространства, и помещения, оборудованные для вскрытия тел. У него также есть свой сайт в Интернете, на котором он продает пластинированные анатомические части — органы, мускулы, кости — более чем четыремстам лабораториям и университетам для «обучения и подготовки подрастающей смены». Некоторые из предметов его производства находятся даже здесь, в наших классах. Что до количества освежеванных, основная часть которых постоянно находится в пластинариуме, их больше четырехсот, из которых около сотни животных… Четыреста… Габриэль не мог выдавить ни слова. — Но дураков нет, — обронил профессор. — Понятно, что за видимостью ученого скрывается художник, который жаждет добиться признания и оставить свой след. У каждой «скульптуры» имеется своя пояснительная табличка и название, дата создания и подпись Калинина. Такой способ презентации вписывается в традицию истории искусств, он позволяет отличить одно произведение от другого, но ничего научного тут нет. Калинин в конечном счете создал новую форму экстремального искусства. Ему нравится фигурировать то в одном скандале, то в другом. На сегодняшний день он достиг несравненных высот в трансгрессии и профанации. Он даже придумал парные пластинаты, имитирующие половой акт, беременных женщин… И он выплачивает пожизненную ренту польскому баскетболисту ростом в два метра сорок восемь сантиметров, пораженному серьезной болезнью, в обмен на его будущий труп. Напрасно Церковь пыталась несколько раз возбудить против него дело, не существует никаких четко обозначенных юридических инструментов. Адамович тяжело вздохнул: — Если бы Калинин предлагал публике просто тела в гробах, ни у кого не возникло бы желания пойти посмотреть. Но, назвав их произведениями искусства, он привлекает толпы. Люди разглядывают анатомию, как смотрели бы на жестокую картину. Разве искусство не является воплощением живого в неодушевленном? Некоторые из результатов его «творчества», если можно так выразиться, напоминают творения Сальваторе Дали, Микеланджело, Йозефа Бойса, горячим поклонником которых Калинин является. — И вы все равно продолжаете снабжать его тем, что он рассматривает как исходный материал, как сырье… — Не я. Я всего лишь профессор, не всегда согласный с действиями своей дирекции, особенно в данном случае. И могу вам сказать, что идут жаркие споры, даже на нашем факультете. Но ни для кого не секрет, что здесь задействованы большие деньги. Кроме того, доноры, которых мы ему поставляем, еще при жизни подписали свое согласие на то, чтобы их будущий труп был использован в таких целях. Это может показаться странным, но для некоторых оказаться в музее, пройдя через руки Калинина, является альтернативой разложения, способом существовать вечно… Некоторые профессора даже в шутку говорят, что те, кто завещает свои тела пластинариуму, получают пожизненный бесплатный входной билет. Он замолчал, как будто его жесткий диск внезапно засбоил, и повернулся к Габриэлю: — Ваша очередь рассказывать. Габриэль расширенными зрачками смотрел в землю, уйдя в свои мысли. Он снова видел два тела, подвешенные на лебедку и погруженные в кислоту, чтобы полностью исчезнуть с лица земли. Эти трупы, которые Калинин купил здесь, в анатомической лаборатории, чтобы иметь возможность официально их освежевать… Чего он так и не сделал. — Его интересовало только получение сертификатов, — пробормотал он сквозь зубы. — Что, простите? Габриэль встал и на мгновение повернулся лицом к собеседнику, оставшемуся сидеть на скамейке: — Спасибо. Прежде чем медик успел хоть как-то отреагировать, Габриэль быстрым шагом пошел прочь, втянув голову в плечи. Он миновал толпу студентов, свернул за ограду и исчез на улице. Если польские копы в ближайшее время начнут задавать вопросы, вполне вероятно, что Стефан Адамович расскажет им о французе, описать которого невозможно из-за его распухшего лица. Он объяснит, что этот странный человек искал информацию о двух телах, К417 и К442, и показал жуткие фотографии, в том числе растворенной плоти. Следователи попытаются понять, что двигало иностранцем. Разумеется, они отправятся в пластинариум, обнаружат по всем правилам составленные сертификаты, выданные медицинским факультетом Белостока, и попросят показать соответствующие освежеванные тела. И те будут предъявлены. Копы ничего не поймут. Потому что истина выходит за пределы всего, что может вообразить нормально устроенный мозг. В тот момент, когда он подходил к своей машине, ему пришла лаконичная эсэмэска от Поля: Абержель покончил с собой. Габриэль бросил мобильник на пассажирское сиденье и прислонился затылком к подголовнику, массируя глазные яблоки. Еще один из этих скотов выскользнул из их рук… Он ввел в программу адрес пластинариума, найденный в Интернете. Через три часа он будет на месте. В конечном пункте. Он не повернет обратно. Он отрубит последнюю голову мерзкой гидре, которая годами творила зло якобы во имя искусства. Жюли, Матильда и, без сомнения, многие другие были отданы на откуп перу Калеба Траскмана. Кисти Арвеля Гаэки. Фотоаппарату Андреаса Абержеля. И скальпелю Дмитрия Калинина. И на нем кровавая эпопея заканчивалась. Калинин добывал трупы на факультете, избавлялся от некоторых из них в цистернах с кислотой и подменял анонимами, которых он и его шайка выродков когда-то похитили. Потом он их свежевал, прежде чем выставить на обозрение публики, прикрывшись сертификатом. Идеальное преступление… Пальцы Габриэля крепче вцепились в руль. Царствование этой мрази окончено. Он убьет его собственными руками. 80 В реве мотора Габриэль домчался до Пясечно, небедного городка в окрестностях Варшавы. Современные большие магазины, гостиницы, ряды красивых домов, обсаженных деревьями. Вдоль магистрали, ведущей в торговую зону, протянулся серый трехэтажный параллелепипед с множеством дымчатых окон на фасаде; стоявший отдельно и окруженный просторным паркингом, где еще оставалось десятка четыре машин, он напоминал бы гостиницу при аэропорте, перевалочный пункт анонимных пассажиров, если бы не гигантские алые буквы, подсвеченные спотами, на плоской крыше здания: «ПЛАСТИНАРИУМ». Габриэль почувствовал себя еще более подавленным, увидев это внушительное строение среди многих прочих, в двух шагах от огромного спортивного супермаркета, выглядевшее как очередное место «культурного времяпрепровождения», куда отправляются по субботам, завершив поход по магазинам. Время было ближе к четверти седьмого, ночь уже подступала, но центр был еще открыт. Габриэль припарковался подальше, рядом со складом товаров. Его пальцы забегали по клавиатуре телефона, он порылся в Интернете и извлек портрет Дмитрия Калинина. Семьдесят лет, костлявое лицо, нос тонкий, как лезвие коньков, глубокие глазницы, откуда поблескивают две серые змеиные радужки. Даже на фотографиях, где его сняли у стола для вскрытий со скальпелем в руке, он был в черной шляпе-борсалино. Эта сволочь позировала с легкой улыбкой, которая скоро навсегда исчезнет с его лица. Габриэль об этом позаботится. Габриэль надел черную каскетку, только что купленную в центре города, снял свою куртку, сменив ее на новенькую нейлоновую парку того же цвета, и натянул кожаные перчатки. Руки все еще дрожали, и он приложил ладонь к груди, под свитером. Сердце билось слишком быстро, слишком сильно, но это было сердце отца, которому, возможно, предстояло обнаружить тело дочери в закоулках этой гнусной выставки. Отца, который готовился хладнокровно убить человека, чтобы отомстить за своего ребенка. Он вылез из машины, опустил голову, заметив у входа камеру, и зашел в холл пластинариума. Посетители прохаживались туда-сюда. У турникетов стояли два контролера. Габриэль глянул на объявления, переведенные на различные языки, в том числе на английский. Конференции, кинозалы, exhibition center[83]. Были указаны тарифы — групповые, для студентов, для пожилых. Чуть дальше красовалась цитата Калинина: «Пластинация выявляет красоту под кожей, навеки застывшую между смертью и разложением». В рамках висело множество вырезок из газет всего мира, восхваляющих успех выставок. Отдельное объявление уточняло, что все тела являлись добровольным приношением науке, а личные данные, возраст и причина смерти оставались конфиденциальной информацией. В качестве аперитива в центре коридора под стеклянным куполом был выставлен десяток сердец, от самого маленького — сердца колибри — до самого большого — сердца кита. Синие вены, алые артерии. Путешествие начиналось. Пространство здания было непомерным. Где скрывалась лаборатория, в которой Калинин занимался свежеванием? Был ли русский сейчас на месте? Служащий за стойкой сделал все, чтобы убедить Габриэля отправиться восвояси: сегодня вечером больше не будет ни конференций, ни фильмов, через несколько минут объявят, что посетителей просят пройти на выход. По-английски Габриэль настоял, чтобы ему все-таки продали билет. Работник довольно нелюбезно вручил квиток: — Как пожелаете. — Господин Калинин здесь? Мне бы очень хотелось поговорить с ним. — Господин Калинин ни с кем не встречается вне своих конференций или публичных выступлений. Он работает поздно и много. Вам остается десять минут до объявления по громкоговорителям. Первая часть выставки посвящена животным, это туда. У вас не будет времени осмотреть верхние этажи, нужно как минимум два часа, если не хотите ничего пропустить. Значит, Калинин был где-то здесь, за работой. Габриэль постарался умерить свою нервозность и, не снимая перчаток, протянул билет контролеру. Глянул на закрытые двери справа, предпочел не задерживаться. Контролер внимательно на него посмотрел и позволил пройти через турникет. Выставка начиналась в конце коридора, однако по дороге в нишах уже экспонировались части костей и органов с пояснительными табличками рядом. Габриэль зашел в первый зал, погруженный в полутьму и задрапированный черной обивкой. Оазисы желтоватого света нависали над огромными стеклянными кубами. Внутри были освежеванные животные. Габриэль был потрясен ощущением ужаса вкупе с абсолютной красотой, исходящим от пластинатов. Как если бы обитатели Ноева ковчега собрались здесь, в движении, любопытствующие или испуганные, а ветер небывалой жестокости заставил их застыть на месте, а потом сдул с них шкуру и плоть так, что они этого не заметили. На пьедесталах две серны стояли друг напротив друга на задних ногах, рога к рогам, в разгар противостояния. Их оголенные мускулы бугрились, сухожилия и нервы свивались под суровым взглядом половинки быка, разрезанного вдоль туши. С одной стороны он казался нетронутым — короткая красновато-бурая шерсть и сверкающий глаз. С другой стороны открывалась невероятная механика живого организма. Животные были повсюду, разрезанные, выскобленные, наструганные. Уже прозвучало объявление о закрытии выставки. Редкие посетители, прогуливающиеся по залам, послушно развернулись и потянулись обратно, в то время как Габриэль двинулся вперед. Он увидел верблюда, у которого все десять систем организма были сделаны видимыми — мускульная, нервная, костная, пищеварительная… — прошел мимо стремительно бегущего страуса с выпученными глазами, развернутыми крыльями и быстрым телом, от которого не осталось ни костей, ни плоти, ни мускулов, зато оно демонстрировало девяносто шесть тысяч километров вен, артерий, артериол и капилляров. Габриэль представил себе титанический труд, сотни часов, которые потребовались Калинину, чтобы добиться подобного результата, столь чистого, столь эстетичного. И столь отвратительного тоже… Ибо где проходит грань между жизнью и смертью? Смерть — это разрушение, гниение, тлен, окончательный предел любой формы существования. Но то, что здесь?! Пройдя через другие пространства, посвященные настоящим человеческим органам, сначала здоровым, потом больным, — легкие, почерневшие от табака, внутренности, пожранные раком, печень, разложившаяся от цирроза, — Габриэль добрался до лестницы, у подножия которой висела табличка: «Анатомическая выставка настоящих человеческих тел». Каждый шаг, каждая ступень, на которую он поднимался, были голгофой. Габриэль чувствовал смерть вокруг себя, она витала в воздухе едким отравляющим запахом. Пусть последние двенадцать лет исчезли из его памяти, в этот момент он был раздавлен грузом каждого прошедшего дня, всех бессонных часов, когда он беспрестанно искал Жюли. Его адские поиски подошли к концу. Возможно, его дочь была наверху, в обличье искусственной жизни или еще живой смерти, в чем-то вроде неопределимого, чудовищного, извращенного промежутка. И он поднимался, чтобы встретить ее взгляд. Прикоснуться к ней. Какую отвратительную судьбу уготовил ей Калинин? В какой форме решил ее представить? На втором этаже хранитель маялся перед входом в зал с рацией в руке, подгоняя самых недисциплинированных посетителей выставки, чтобы они быстрее шли к выходу. Габриэль мгновенно свернул к туалетам. Выключил свет, на ощупь забрался в одну из кабинок, опустил крышку унитаза, сел и стал ждать. Минут через десять он услышал тяжелые шаги, медленный скрип входной двери. Мужчина даже не дал себе труда все осмотреть и просто ушел. Габриэль просидел неподвижно еще около получаса, опершись локтями о колени и скрестив ладони под подбородком, пока не воцарилась полная тишина. Когда он вышел, весь этаж был погружен в абсолютную темноту, только зеленые дежурные лампочки подсвечивали аварийные выходы. Но внизу лестницы он различил голубоватый свет и звук мужских голосов. Возможно, последние служащие у приемной стойки заканчивали подсчет сегодняшнего сбора в кассе или готовились к завтрашним экскурсиям. Габриэль постарался ступать легче перышка и направился к помещению в глубине. Только там он включил мобильник вместо фонарика. Освежеванные встретили его. 81 Поль с силой сжимал Коринну в объятиях. Она горько плакала, уткнувшись в его плечо и невидящими глазами уставившись в очаг камина, где умирали угли. Каталог выставки «Морг», открытый на странице с мертвым глазом Жюли, лежал на столе в гостиной. — Почему? Почему они это сделали? Слова мучительно вылетали из глубины ее горла. Она мгновенно узнала глаз своей дочери, прежде даже, чем Поль успел открыть рот. Он пересказал ей последние официальные выводы их расследования. Современный художник, некий Андреас Абержель, годами фотографировал крупным планом трупы, готовя свою выставку. Среди прочих была Жюли и другая, исчезнувшая из Орлеана девушка, Матильда Лурмель. Кто их убил? Затерялись ли среди снимков и иные жертвы похищений, чьи личности тоже тайно присутствовали в книгах Траскмана? Он не знал этого, но Абержель и Траскман были гнусными соучастниками преступления, все обстоятельства которого еще предстояло выяснить. Что до мертвой девушки на берегу, теперь стало известно, что ее звали Рада Бойков и она в свое время была замешана в похищении Жюли. Продолжается розыск ее убийцы, но следов пока не обнаружили. — На данный момент мы не располагаем никакими конкретными доказательствами связи между Абержелем и Траскманом, — продолжил он. — Что их объединяло? Как они познакомились и пришли к совершению таких чудовищных действий? Мы не знаем. Но эти субъекты были не такими, как ты и я. Внутри их жил дьявол. Поль лгал. И будет вынужден лгать всем до конца своих дней. Коринна отстранилась от него. Села на диван, чуть наклонилась вперед и, слегка раскачиваясь, стала глядеть на угли. — Я хочу, чтобы тело моего ребенка нашли.