Тимка и мать уехали, она в доме одна. Больше всего на свете она любит идти или читать. Зои и Тараса нет, и, весьма вероятно, их не будет всё лето. У Тарасовых родителей дача где-то недалеко от Московского моря — хоть каждый день катайся на яхте! И никаких обязательств у Зои перед ней нет. Лето — семейное дело. До последнего года и она уезжала в экспедиции, бросала Зою. И ничего, не мучилась угрызениями совести, где и как Зоя отдыхает, и отдыхает ли. Решила к телефону не подходить — не включаться в чужую суету. У неё томики и листки, переписанные от руки. Только змеи сбрасывают кожи, Чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, Мы меняем души, не тела[1] Не спасёшься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право — Самому выбирать свою смерть.[2] Дитя ночей призывных и пытливых, Я сам — твои глаза, раскрытые в ночи К сиянью древних звёзд, таких же сиротливых, Простёрших в темноту зовущие лучи. Я сам — уста твои, безгласные как камень! Я тоже изнемог в оковах немоты. Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень Незримый и немой, бескрылый, как и ты. [3] Строки пикируют к ней из всех углов комнаты, они живые, во плоти. Стрелки молнии, искры костра, брызги воды, лица Тараса и Зои. Она знает их наизусть и всё равно читает глазами: в изданиях и тетрадках. Амдерма не далеко, она здесь, вместе со снегом и воем ветра… Девочка, влюблённая в поэта, — здесь, взгляд ошарашенный: «А что потом? А что потом?» И Волошин сидит перед ней и читает ей свои стихи. Телефон звонил, не переставая. Этот звон тоже оттуда, из Коктебеля Волошина, и от девочки, только что потерявшей невинность, и из Амдермы. Звон — с неба. И вдруг телефон замолчал. В это мгновение раздался звонок в дверь. Не открыть нельзя. Может быть, телеграмма от матери или от отца? А если что-то случилось с Тимкой? — Здравствуй! В дверях Евгений. — Я пришёл проститься. Ухожу в поход. — Когда? — Завтра. — Куда? — В Пещеры. — Возьми меня с собой. — Не могу. Это очень сложный поход. Там легко можно погибнуть. Засыплет песком, и привет. — Возьми! Я не боюсь. Я ходила в разные походы, и в очень сложные. — Я за тебя отвечаю. Если с тобой что-нибудь… — Со мной ничего не случится. Я сильная и живучая, как кошка. Я говорила тебе: владею секретом выжить в любых условиях! — Я страшно боюсь за тебя. — Не бойся. Я давно хочу в Пещеры. Я слышала о них от одного парня в университете. — Честно говоря, мы втроём всегда ходим в изуродованные походы. Если плаваем на байдарках, то по таким сумасшедшим рекам, на которые не пускают мастеров. Всегда на грани чего-то. Помню, сплавлялись по Енисею. Скорость реки пятьдесят километров в час. Бурлит между скалами, вообще ничего не видно. Без жилетов, без всего, полные идиоты. Вдребезги все байдарки. Илька стал вылезать из байдарки, а его шарахнуло головой о скалу. К счастью, не голову разбило, а горн расплющило, который мы ему подарили в день рождения (в магазине ничего другого не было) и который он таскал на шее. А если в этом походе тоже будет что-то не так? — Всё будет так. Я люблю изуродованные походы. Я люблю быть на грани. Это-то и интересно! Не бойся за меня. Я живучая, — повторила Елена. — Я заговорённая. Евгений стоял перед ней на лестнице, не зная, что делать. Он уже жалел, что зашёл. Вполне мог сделать это после Пещер. — Хочешь чаю? — спросила Елена. — Собираться надо. — Возьми меня с собой. Увидишь, со мной проблем не будет. Евгений решился, отправился к Ильке: — Я пойду, если с нами пойдёт Элка. — Мы же договорились, девчонок с собой никогда не брать, забыл? — возмутился Илька. — Не спорю, Элка — свой парень, и всё равно это будет совсем другой поход! — Я не могу идти без неё, — сказал Евгений. Илька пожал плечами. Михаил в разговоре не участвовал. А отец Ильки тихо произнёс: — Мы с твоей мамой всегда вместе, ты же знаешь! Они знают и другое: отец Ильки против того, чтобы они шли в Пещеры. Но он во всём помогает — любую мелочь доводит до ума. Уникальное свойство. И тут спросил их: — Что вы знаете об этих Пещерах? — То, что они с Павелецкой дороги, — усмехнулся Илька. — Что название их Сьяновские, что они опасные… — Небогато. Эти пещеры — бывшие каменоломни. Там брали белый камень. Можно сказать, это белокаменные пещеры. Через них протекает Пахра. Дно заросло, речка поменяла русло за восемьсот лет. В этих пещерах мы когда-то, ещё в школе учились, проводили много времени. И погиб у нас там не один человек. Ползёшь, ползёшь, а чуть сдвинешься в сторону или сделаешь резкое движение, привет — обваливаются породы. Однажды завалило вход, а мы внутри — несколько десятков человек. С реки же несёт песок. Метров тридцать песка навалило. Целые сутки прокапывали лаз. Двое погибли. — Пойду, отец, — говорит Илька. Отец ничего больше не добавляет, начинает чертить наиболее удобный маршрут, рассказывает, какие инструменты брать с собой и что делать, если начнётся обвал. Снова Евгений звонит в её дверь. Не переступая порога, говорит: