Она качает головой. Папа сидит перед ней, в облаке голубоватого дыма, крупный, массивный. Он смотрит Марине прямо в глаза – и ей становится страшно. – Они искали способ нелегально пересечь Границу. Они хотели уйти туда. Судя по всему, маме твоего приятеля это в конце концов удалось. Единственное, что непонятно: почему она сделала это одна? – Я не верю, что она бросила Гошу, – твердо говорит Марина. – Вот ты бы смог бросить меня и маму? Папа улыбается сквозь сигаретный дым: – Я бы не смог. Но множество мужчин бросают своих жен и детей. И, не забудь, я бы никогда не стал искать способ нелегально перейти Границу. Поэтому вот тебе мой обещанный совет: тебе не нужны такие друзья, как Гоша. Он, конечно, хороший мальчик, спортивный и все такое – но ты понимаешь, что значит быть сыном невозвращенки? И у него, и у его отца могут быть серьезные проблемы – мне бы не хотелось, чтобы они затронули тебя, пусть даже косвенно. Марина замирает. Ей кажется – она ослышалась. Папа советует бросить друга? Бросить, когда у него дома беда? Не может быть. Всю жизнь, и в школе, и дома, ее учили: дружба – самое главное, что есть у человека. Друзей не предают. Друзей не бросают в беде. От друзей не отказываются. – Я понимаю, – продолжает папа, – это будет нелегкое решение. Но, поверь мне, оно единственно правильное. Гоше самому будет легче, если он будет отвечать только за себя, а не за всех, кто в этот момент случайно оказался рядом. Это не мой папа, говорит себе Марина. Мой папа никогда бы так не сказал. Мой папа читал мне книжки о смелых людях, рассказывал сказки о бесстаршных героях, учил не бояться и не отступать – он не может советовать бросить Гошу. – Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас, – говорит папа, – но придет время, и ты поблагодаришь меня за этот совет. Марина молчит, ничего не отвечает. Папа вздыхает и медленно встает. Он идет по коридору к ванной, Марина смотрит вслед, вспоминает, как они когда-то играли с Люси, и впервые понимает: не только кошки стареют, не только дети растут – взрослые тоже меняются. На пороге ванной папа оборачивается: – Кстати, если тебе интересно: Гошину маму приборы не находят. Но это, как я уже говорил, ничего не значит. Марина кивает. – Спасибо, – говорит она, – я поняла. Марина произносит эти слова уверенно: и в самом деле – этой ночью она поняла что-то очень важное. Вряд ли – про Гошину маму. Может быть – про папу, может быть – про себя. 7 Гоша открывает дверцу шкафа и замирает. Когда он был маленький, он любил здесь прятаться. Он зарывался в мамины вещи, тихонько закрывал дверь и ждал, пока его начнут искать. Взрослые бегали по квартире, кричали: Геогрий! Гоша! Ты где? – а он лежал, вдыхая запах маминой одежды, и ждал, пока, наконец, на распахнется дверь, и тогда уже можно будет выскочить с криком, колесом пройтись по квартире, вознаградить себя за долгие минуты неподвижности. Сейчас ему кажется: мама играет с ним в такую же игру. Она спряталась где-то – и теперь уже он, Гоша, должен ее отыскать. Марина сказала: секретный прибор не находит Гошину маму среди мертвых. Она также сказала, что это ничего не значит, – но Гоша убежден: если бы мама случайно погибла, она бы обязательно вышла на связь. Значит, ее исчезновение – часть какого-то большого и сложного плана, который он, Гоша, должен разгадать. Благодаря Марине он узнал, что такое практическая этнография, – и, как ему казалось, мог наконец-то поговорить с отцом в открытую. Гоша злился на него: почему его заставляют разгадывать загадки, почему нельзя было сразу все рассказать? А если бы Маринин папа работал где-нибудь в другом месте – как бы тогда Гоша обо всем узнал? Гошин папа сидел в глубоком кресле перед телевизором. Кажется, он дремал – во всяком случае, когда Гоша вошел в комнату, глаза его были закрыты. – Я знаю, чем вы с мамой занимались, – сказал Гоша. – В древних легендах вы искали указания на то, как можно тайком перейти Границу, как можно посещать Заграничье так, чтобы об этом никто не знал. Папа рассмеялся. – Глупость, – сказал он, – какая чудовищная глупость! Тебе-то кто все это наговорил? Мало мне идиотов в институте, этого паразита директора и двух бездельников замов – так еще и родной сын то же самое заладил. Подумай сам: как можно в древних легендах искать указание на переход Границы – ведь сама Граница появилась совсем недавно! Мы с мамой сто раз объясняли тебе: в древности мертвые не были врагами, у разных народов они назывались по-разному – Духи Предков, Пращуры, Основатели. Живые уважали их, а мертвые давали им знания, учили ремеслам, земледелию, начаткам технологий. То, что сейчас выкрадывают наши ученые шаманы, в древние времена мертвые отдавали сами – в обмен на уважение, подношения и символические жертвы. Вот это мы с твоей мамой и изучаем – точнее, изучали, потому что, похоже, лабораторию прикроют, и мне придется искать себе другую работу, попроще. – Если вы не хотели убежать, – сказал Гоша, – то что же вы хотели? Неужели вы просто читали эти тексты или, ну, я не знаю, записывали древние сказания? Папа рассмеялся – горько, одними губами: – Вот это и есть сложный вопрос – чего мы хотели. Но уж точно не того, что получилось, тут уж ты мне поверь. – Ты все время говоришь: это сложный вопрос, – разозлился Гоша, – ты думаешь, я это хочу от тебя услышать? Папа пожал плечами: – Ты, вероятно, хочешь услышать, что все очень легко и просто. Но я же не могу тебе соврать, правда? Если я говорю, что это сложный вопрос, значит, так оно и есть. К сожалению, это единственный ответ, который ты от меня получишь. Поверь, с ним тебе будет куда проще жить, чем с любым другим правдивым ответом. А врать я не люблю, ты же знаешь. И он снова устало закрыл глаза. Вот так они поговорили вчера – и поэтому Гоша сейчас стоит перед расскрытым шкафом, как будто опять собирается играть в прятки. Но нет: Гоша опускается на колени и начинает осторожно перебирать мамины вещи. Гоша думает: если мама понимала, что может не вернуться, она бы наверняка оставила что-то для него, для Гоши. Она бы спрятала это в таком месте, куда Гоша не полезет до ее возвращения – но где сможет найти, если с ней что-то случится. Лучшего тайника, чем шкаф, нельзя было и придумать. Гоша выбрасывает на родительскую постель ворох летней одежды – платья, цветастые юбки, легкую куртку, несколько рубашек. Потом он внимательно проверит карманы – а сейчас посмотрит, что лежало под всем этим добром на дне шкафа. Ну, босоножки на платформе. Туфли на каблуке. Большая картонная коробка из-под зимних сапог. Гоша открывает крышку – коробка плотно заполнена тетрадями. Гоша пролистывает их одну за другой. Похоже, это институтские конспекты, старые, никому не нужные. На всякий случай он просматривает все тетрадки – нет, ничего, что могло бы дать ему хоть какую-нибудь подсказку. Он снова залезает в шкаф. Пахнет нафталином, старым деревом. Гоша закрывает за собой дверцы и на мгновение представляет: ему опять шесть лет, он опять играет в прятки. На этот раз его никто не ищет. Вздохнув, он открывает двери и подходит к постели, где цветастой грудой сложена мамина одежда. Гоша уже не надеется найти что-либо. Он ощупывает платья и рубашки – механически, одну вещь за другой. Последним лежит белый летний пиджак с большими карманами – мама надевала его, когда они ездили в гости или когда ей предстоял какой-нибудь важный доклад. Гоша сует руку в карман и нащупывает что-то твердое, но при этом гибкое, достаточно большое, чтобы с трудом умещаться в кармане. – Ух ты! – говорит он тихо. Это – компьютерный диск. Плоский черный квадрат, со стороной сантиметров двенадцать. На уроках информатики Зиночка говорила, что на таком диске может уместиться целый роман. Наверное, это и есть весточка от мамы. Гоша откладывает диск в сторону, еще раз берет белый пиджак, прижимает к лицу, замирает на краю кровати. Да, Гоша не может обмануться, это в самом деле он – слабый-слабый, почти позабытый мамин запах. [Интермедия] Только кровь и грязь Тетя Света, Светлана Васильевна, режет на кухне картошку, краем глаза смотрит в телевизор, маленький, черно-белый, старый. На экране – красивый мальчишка с трофейным шестизарядным «смитом» отстреливается от мертвых серебряными пулями. Как фильм называется? Ах да, «Неуловимый». Такие фильмы совсем не страшно смотреть. Там война совсем другая, нестрашная. Даже если герои в конце гибнут, даже если все плохо кончается. Как может фильм кончаться хорошо или плохо? Он кончается словом «конец», вот и все. А потом передают новости, а в новостях – каждый день одно и то же. И каждый день – все хорошо. Все хорошо – потому, что войны нет. В жизни войны нет, в новостях нет и даже в фильмах про войну. Потому что в фильмах война ненастоящая. В фильмах у войны нет запаха. Нож равномерно двигается в руке тети Светы. Вжик-вжик. Тонкие ломтики картошки ложатся на разделочную доску. Вжик-вжик. Где-то в глубине шкафа, в старой коробке, лежит серебряный нож. Майор Николаев отдал ей, когда уходил, – так всю войну с собой и проносила. В ладонь ложился как влитой. Одно движение – и только дымок вьется. Главное – попасть прямо в сердце. Жаль, до войны никого не учили с ножом обращаться. Винтовки, пистолеты – сколько угодно. Вот и казалось, что враг будет где-то далеко, как в тире, – знай целься да стреляй. Опять же, никакого запаха.