Лёва поворачивается к девочке. – Знаешь, как решать? – Мне кажется, если провести медианы, то станет понятней, – отвечает Ника. – Почему это? – и Лёва, взяв тетрадку, пересаживается на Маринино место у окна. Обычно Лёва видит только согнутую Никину спину – теперь смотрит на нее сбоку. Она совсем некрасивая: крупный нос, алые пятна на щеках, две тонкие косички торчат в разные стороны. – Вот, посмотри. Очевидно: эти два треугольника подобны… – говорит Ника и тычет в листок пальцем с обкусанными ногтями. Лёва вспомнил, как несколько дней назад на перемене Оля и ее подруги стали напротив Ники и, передразнивая, начали делать вид, будто грызут ногти. Они мерзко хихикали и, куда бы Ника ни шла, догоняли и преграждали ей дорогу. В конце концов Ника убежала, разрыдавшись. Какая все-таки гадина эта Оля, и как все-таки стыдно, что он никак не может защитить Нику. А что он может сделать? Мальчишки никогда не лезут в девчоночьи дела. Вот Марина могла бы вступиться за Нику – но она не обращает на новенькую никакого внимания. Наверное, злится, что их посадили вместе. Следы на песке повторяют очертание тела полоза, да и сухая коряга похожа на змею. Лёва прижимается лбом к теплому стеклу террариума. – Всегда хотел, чтобы у меня была змея, – говорит он. – Ну, черепаха тоже пресмыкающееся, – отвечает Ника. После занятий у Зиночки они вышли из школы вместе. Нике надо было зайти в зоомагазин – купить мотыля для рыбок. Лёва тут же вспомнил: он давно собирался купить Мине новый корм. И вот уже полчаса они переходят от клетки к клетке. В одной лежит старый кот – кажется, вообще не шевелится, но иногда то приоткроет один глаз, то вытянет лапу, выпустит когти. Что он, такой старый, делает в зоомагазине? – По-моему, похож на Павла Сергеевича, – говорит Лёва, – тоже старый, заслуженный, с боевым прошлым. – А Павел Сергеевич воевал? – спрашивает Ника. – Конечно, – отвечает Лёва. – В октябре, на День Победы, он всегда рассказывает. Про зомби, про то, как Границу проходили. Ну, сама услышишь. Он клево рассказывает. – У меня тетя воевала, – говорит Ника, – про войну я наслушалась. Серебряные пули, стрелять прямо в голову… ну и так далее. – Ага, – кивает Лёва, – как в фильме «Веревка для колокола». Светло-серый сурикат стоит над песчаной норкой, неподвижно, как столбик. Только глазки бегают и подрагивают лапки. – Похож на географа, – говорит Лёва. – По-моему, географ противней, – отвечает Ника. – Не то слово, – кивает Лёва. – На уроках – это еще полбеды! А в походах, говорят, он совсем зверствует. – Это как? – Ну, гоняет самыми сложными маршрутами, самыми бессмысленными. Там даже нет ничего интересного – ни красот, ни исторических памятников. Просто чтобы поиздеваться. – Может, он ищет что-то? – спрашивает Ника. – Что ищет? – смотрит на девочку Лёва. – Мертвые клады? – Мертвые клады там, где привидения, – уверенно говорит Ника. – В старых домах, на заброшенных шахтах. Он лазает по заброшенным шахтам? – Вроде бы нет, – отвечает Лёва, – и по старым домам тоже. Да и нет сейчас никаких привидений! – У меня рядом со старой школой заколоченный дом есть, – говорит Ника, – всем известно, что там привидения. – Врешь! – Не вру! Девчонки туда лазали и видели – говорят, прям как в кино! Такое белесое облачко… – Как в кино, ага, – говорит Лёва, – скажешь тоже! – Не хочешь – не верь, – обижается Ника. – Ладно тебе, – говорит Лёва. Он уже жалеет, что не согласился с Никой сразу, но теперь поздно переигрывать. Поэтому он продолжает: – Слушай, а может, ДэДэ – шпион? И у него есть места, где он должен передать секретную информацию… ну, про оружие или еще про что-нибудь. Там его ждут мертвые резиденты – и он идет туда походом, чтобы не привлекать внимание! – А зачем ему при этом столько школьников? Почему бы ему просто не пойти в поход одному? – А может, дети нужны, чтобы открывать какие-то проходы… типа как ключи от дверей. Мы же ничего не знаем о том, как проходить через Границу, даже Маринкин папа не знает. Это строго секретная информация. – Ты думаешь, он расставляет детей каким-то специальным образом и от этого открывается проход через Границу? – Не знаю, – задумчиво говорит Лёва. – Но представь – он в самом деле шпион, а мы его разоблачим? Вот будет клево! Как в «Стеклянном кортике»! В осенних сумерках ярко сияют белые линии на асфальте. Черный ботинок Ники перекрывает меловую прямую, задевает ножку цифры четыре. Лёва ставит ногу на семерку. После Зиночкиных занятий расчерченные на мостовой «классики» кажутся продолжением математических задач. – Слушай, – говорит Лёва, – ты не обращай на Олю внимания. Не парься. Она всех цепляет, да и вообще – страшная гадина. Ника молчит. Идет рядом, в правой руке – портфель и мешок со сменкой. Наверное, не надо было говорить про Олю, думает Лёва. Может, Нике неприятно вспоминать. И так они достают ее каждую перемену. – Я хотел, чтобы Марина была старостой, – говорит Лёва, – но она отказалась. Сказала: ломает. – А что, Марина лучше, что ли? – спрашивает Ника. – Конечно, – говорит Лёва, – Марина клевая… ну, умная, и вообще… Несколько лет назад Лёва думал, будто влюблен в Марину. Впрочем, общались они так же, как и раньше: иногда втроем с Гошей шли из школы, иногда Лёва звонил Марине узнать уроки, пару раз бывал у нее в гостях – вот, собственно, и всё. Одно время думал нарисовать у себя на сумке сердце и написать «Марина», но как-то забыл об этом. А потом влюбился в девочку из соседнего подъезда – а с Мариной просто дружил. – Мы с Гошей с ней дружим, – говорит Лёва. – А ты дружишь с Гошей? – с интересом спрашивает Ника. Ей нравится Гоша, догадывается Лёва, вот оно в чем дело! Ну да, он сильный, девочкам такие нравятся. Недаром папа все говорит, что надо заниматься спортом. Ника, наверное, поэтому со мной и пошла, про Гошу расспросить. Настроение сразу портится. Почему-то Лёва вспоминает Мину – старую мудрую черепаху. Некрасивую и никому не нужную. – Ну да, дружу, – говорит он. Они как раз дошли до подъезда Никиного дома. Девочка открывает дверь, Лёва уже собирается сказать «ну, пока» – и тут Ника спрашивает: – Зайдешь? – Когда-то они были разноцветные, но потом все стали вот такие, одинаковые. Ну, понимаешь, внутривидовое скрещивание. Лёва кивает. Они стоят в комнате Ники у небольшого, литров на тридцать, аквариума. Серые, неотличимые друг от друга рыбки плавают туда-сюда в мутноватой воде. – Они мне нравятся, – говорит Ника. – Они молчаливые. И взаимозаменяемые: если одна умрет, а другая на ее место родится, даже не заметно будет. А еще их не жалко. Почему-то Лёва чувствует неловкость. Хочет спросить: зачем заводить домашних животных, если не любишь их? Вот Мина – если она умрет, он будет переживать. И мама с папой будут, не говоря уже о бабушке. А как Шурка будет плакать – страшно представить. К счастью, черепахи живут долго. – А ты раньше в «пятнашке» училась? – спрашивает он, чтобы сменить тему. – Да, меня тетя туда отдала, – говорит Ника, – сказала, мне надо заниматься спортом. Правда, спортсменка из меня не получилась, это точно. – Ты потому оттуда и ушла? – Ну, не только, – Ника по-прежнему смотрит на рыбок. – Ты вот говорил, чтобы я на девчонок наплевала, не парилась, – так я привычная. Знаешь, как в «пятнашке» меня травили? То в мешок со сменкой напихают грязи, то портфель в туалете в бачок засунут… – У меня две недели назад сестру младшую побили, – говорит Лёва, – ну, когда она мимо «пятнашки» проходила. – Это Вадик, наверное, – говорит Ника, – он всегда заводила в таких делах: подстеречь кого-нибудь и ребят натравить. Однажды он мне клея на стул налил, чтобы я приклеилась. – И что? – Ну, юбку пришлось выбросить. Тетя страшно ругалась. – А родители твои в школу не пошли после такого? Ника постукивает пальцами по стеклу аквариума. Серые рыбки одна за другой проплывают сквозь ее отражение.