Она игриво улыбается. — Вам понравилось то, что вы увидели? — Вы очень красивая пара, — говорит Наташа, не зная, что сказать. Несмотря на раскованность незнакомки, Наташа всё ещё чувствует себя так, будто её поймали на воровстве. — У нас не совсем такие отношения, какие обычно бывают у пар. Я не то чтобы девушка доктора. Скорее, я его спутница. Наташа мнётся. — Расскажите мне о нём, — говорит она. — Он врач? — Нет, что вы, — Кэти звонко смеётся, будто Наташа удачно пошутила. — Он доктор… в широком смысле. Как доктор философии, наверно. Или, ну… доктор наук. Он многое знает. Когда он говорит, забываешь обо всём. И он отлично понимает людей. Понимает, что ты чувствуешь, чего ты хочешь. Как сделать тебе приятно. — Мне кажется, я в ваших отношениях буду лишней. — Совсем нет. В эту игру можно играть и втроём. Кэти смотрит на Наташу в упор, и та теряется. Ещё никто и никогда так откровенно не предлагал ей секс. Наташа уже собирается отказаться, но в памяти возникаю указания Куратора — ничего не предпринимать. — Я… Я не знаю, что сказать. Это очень… необычно. — Вы не пожалеете, — говорит Кэти. — Доктор — лучший из всех, кто у меня был. Он… он невероятный. Ничего подобного вы никогда не испытывали. С ним… это лучше, чем спорт, чем казино, чем ночной клуб, чем путешествие. Лучше, чем кокаин. Лучше, чем просто секс. — Я пока не знаю, — говорит Наташа. — Вы не против, если я зайду вечером? Часов в семь? — Да, я буду здесь. Наташа встаёт, и Кэти тоже поднимается и идёт к двери. — До вечера, — говорит она на пороге, слегка коснувшись Наташиной руки. Наташа украдкой глядит ей вслед, пока она не скрывается за углом. Потом она сразу звонит Куратору. — Мабуши и его… спутница предложили мне… заняться с ними сексом, — запинаясь, произносит она. Она чувствует себя школьницей, рассказывающей у доски о репродуктивной функции. Так не должно быть. У неё уже были мужчины. Ей двадцать пять, чёрт возьми. — Ты согласишься. У Наташи перехватывает дыхание. До этого мгновения она и не думала, что Куратор может ответить и так. Но чтобы ей так запросто велели отправиться в постель к незнакомцам — такого она всё же не ожидала. — Я… я не могу. Я не проститутка. — Ты работаешь в Агентстве. Это означает… — Послушайте, вам для этой задачи нужна специальная сотрудница — агент или вроде того, а я оперативница, и я никогда не… — Не перебивай меня, — голос Куратора становится жёстким. — Ты работаешь в Агентстве. Наши сотрудники идут на всё, чтобы добиться цели. Тебе выпал уникальный случай. Доктора Мабуши ещё не удавалось подцепить, к нему невозможно подобраться. Если он предложил тебе сам — нам крупно повезло. Нельзя упускать шанс его взять. Сейчас у нас есть только вариант силового захвата Мабуши — а это боевая операция, а значит, риск для оперативников. Сколько человек ты поставишь под угрозу из-за своих принципов? — Я не агент, — повторяет Наташа. — Значит, считай, что на время этой операции я перевожу тебя в статус специального агента внедрения. — Вы не можете… Я не согласна! — Наташа, я могу. В чрезвычайной ситуации я могу так поступить и без твоего согласия. В интересах международной безопасности. — Послушайте, я понимаю, что… — начинает она. Он произносит резко и отрывисто: — Наташа, это приказ. Ты давала присягу. Ты сделаешь, как я сказал. У Наташи отнимается язык. На секунду она услышала в трубке голос отца — он всегда говорил именно так, по-военному, когда Наташа упрямилась. Дисциплина. Если старший говорит, нужно подчиниться. — Есть, — губы и язык двигаются сами, помимо её воли. — Отлично. Ломаться нет времени. Ты согласишься на предложение Мабуши, сделаешь всё, чтобы остаться при нём, чтобы он не захотел с тобой расставаться. И будешь сообщать мне о его действиях. Наташа молчит. Куратор отключается, а она ещё несколько минут стоит с телефоном в руке. Наташа говорит себе, что поступить иначе невозможно. Что солдат выполняет приказ командира, что дети подчиняются родителям. Но она никак не может отделаться от чувства, что её прямо сейчас используют. *** Куратор кладёт телефон на стол и откидывается в кресле. Ещё раз смотрит на выведенное на экран досье Натальи Николаевой. Привлекательная блондинка с простым и честным лицом глядит на него с фотографии. Ниже идёт её биография, которую Куратор запомнил в подробностях, едва пробежав взглядом. Отец — прапорщик российской армии, мать — военный психолог там же. Естественно, дочку они воспитали в армейских традициях — неизбежное следствие профессиональной деформации обоих. И профессию они ей выбрали военную, а дочь так старалась угодить им, что даже записалась в спецназ, и очень неплохо себя там показала. Дисциплина, беспрекословное подчинение приказам. Куратор предположил, что это всё воспитано в девочке с пелёнок, и не ошибся. Мысленно поблагодарив прямолинейность и жёсткость военной системы, он идёт на кухню и с удовольствием выпивает чашку кофе. 6. Рабочий день секс-куклы В студии у Большого Майса всё как всегда. Огромная кровать посреди комнаты. С одной стороны полукругом выставлены штативы осветительных приборов, треноги для камер, разложены свёрнутые кольцами провода. Здесь годами ничего не менялось — разве что постельное бельё. Валери помнит всё это в мельчайших деталях. При желании она могла бы нарисовать эту студию по памяти. Съёмочная команда суетится, готовя камеры и освещение. Световик новый. Он иногда поглядывает на Валери, на её скрещенные ноги, на обнажённые бёдра, на голую грудь. Её уже давно не волнуют такие поглядывания. По статистике актрисы взрослого кино выгорают за два года интенсивной работы. Валери продержалась куда дольше. И в свои двадцать восемь лет она не теряет популярности. На большом столе разложены микрофоны и линзы для камер. На маленьком — батареи флаконов и тюбиков с лубрикантами, гелями, гигиеническими жидкостями, коробки презервативов. У Валери возникают ассоциации с медицинскими инструментами, подготовленными к операции. Она сидит в низком матерчатом кресле. Одежду она оставила на диване для персонала — его не используют в съёмках, и за его чистоту можно не беспокоиться. Оператор и световик всё возятся, и от долгого сидения на у неё на ягодицах могут остаться красные следы от кресла, и надо будет сначала подождать, пока они сойдут — а может, визажистке придётся поработать кисточкой и пудрой. Это единственное, что беспокоит Валери. Актёр в кресле напротив тоже голый. Он смотрит на неё не отрываясь, лыбится и поигрывает мускулами. Мачо. — Валери Стилл, надо же, — говорит он, сверкнув отбеленными зубами. — Я Джонни Хардман. Здоровенные руки с выпирающими бицепсами. Накачанный пресс, грудные мышцы как две плиты. Загорелый, гладко выбритый. Внушительный болт покоится на бедре. Валери равнодушно пожимает плечами. Не понимая намёков, он всё водит по ней масляным взглядом. — Всегда мечтал тебя… всегда хотел с тобой поработать. Я профессионал, — невпопад добавляет он. В его взгляде, в самодовольной улыбке уверенность. Валери смотрит на него так, будто его тут нет. Он перестаёт лыбиться и смущённо отводит взгляд. — Отлично, мы готовы! — выкрикивает режиссёр, вставая с дивана. — Как наша звезда, в норме? Валери молча кивает. Режиссёр смотрит на неё с подозрением. — Что-то не так? — спрашивает он. — Всё хорошо, — говорит Валери. Оператор наводит камеру на большую белоснежную кровать, на покрывало, брошенное на матрас с художественной небрежностью. Валери встаёт, вертит головой, делает несколько движений, будто выполняя утреннюю зарядку. Слегка мнёт пальцами щёки, и на губах появляется улыбка. Поворачивается к актёру, закрывает глаза, сосредотачивается, а когда смотрит на него снова, её взгляд уже игривый, обещающий, заинтересованный. Актёр идёт ей навстречу, неуверенно улыбаясь. Она впивается в него страстным поцелуем, и он даже не сразу отвечает. Она опускает руку вниз, ловит толстый конец и сжимает его, водя ладонью взад-вперёд. Опомнившись, он стискивает её ручищами, мнёт ей грудь, лапает ягодицы. Его движения становятся всё увереннее. Он постепенно нащупывает привычную почву. Его очевидно сбило с толку то, что она моментально переключилась с равнодушия на страсть. Не давая ему остыть, Валери опускается на колени и обхватывает губами его член.