Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 9 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Разве ты ужилась бы с Лукрецией? – Нет, – мой ответ едва прозвучал, а может и не прозвучал вовсе. Правда заключается в том, что мне даже не предложили попробовать ужиться хоть с кем-то. Не предложили… Потому что никто не хочет… Никто не хочет со мной… Никто не хочет меня… Обожженная рука заживет, а обожженная душа – нет. Это принятие факта, а вовсе не обида. Мне не на кого обижаться. Они не виноваты в том, что я им не нужна. Моя ненужность заключается только во мне самой. В них заключается всего лишь обыкновенное безразличие. Что хуже: первое или второе? Думаю, второе. Никто из них никогда не был для меня безразличен. Хотя мог бы быть. Но моё небезразличие – такой же мой выбор, как их выбор – их безразличие. С этим нам всем жить и с этим умирать. Надеюсь, никому из них не придется переживать то, что сейчас переживаю я. Я бы не хотела ни для кого из них ничего подобного. Как и они, наверняка, тоже не хотели подобного для меня. И всё же это случилось – стоило мне перестать быть полезной и незаметной, как от меня отказались. И за меня действительно никто не заступится – на моей стороне осталась только я одна. Надо же, какие интересные открытия приносит человеку старость. Я давно уже одна, но лишь с этого момента по-настоящему одинешенька. Повезло Геральту уйти первым. Кто бы мог подумать, что уходить последней будет настолько сложно. Глава 7 “Ба, на семейном совете было единогласно решено перевезти тебя жить в дом престарелых. Так будет лучше для тебя”. Для меня? Нет. Для них. Я запаслась продуктами: с утра пораньше пять раз сходила в магазин через дорогу, купила себе вдоволь воды и круп, туалетной бумаги, спичек, собачьего корма. По причине старческой не́мощности не могла себе позволить носить большие веса, поэтому пришлось ходить пять раз. К полудню я полностью забаррикадировалась: закрыла дверь не только на нижний замок, но и на верхний, и не вытащила из верхнего замка ребром поставленный ключ, не забыла защелкнуть дверную цепочку и, на всякий случай, придвинула к двери стул, и заблокировала им дверную ручку. Жаль, что я живу на первом этаже – ища для себя квартиру, мы с Геральтом решили максимально сэкономить, чтобы детям досталось побольше средств с продажи нашего дома, поэтому и купили квартиру на первом этаже. Как обезопасить окна? Пожалуй, только проверкой их запертости, а больше и никак… Я начала бегать по квартире и дёргать все оконные ручки – всё крепко-накрепко заперто, всё проконтролировано, меня не вырвут из моей квартиры… Мои собственные дети… Нет, я им не позволю. Испущу последний вздох на пути в дом престарелых, но его порога не переступлю! Скольких друзей я потеряла в том месте, сколько слёз пролила из-за того, что моим друзьям довелось умирать в одиночестве при наличии здоровых семей и друзей – кому, как не моим детям, об этом знать?! Позади меня раздался жалобный стон. Вздрогнув, я отстранилась от дверной ручки гостиного окна и посмотрела в сторону дивана, с которого, со вчерашнего вечера, не поднимался Вольт. Вчера мне пришлось поить его из рук, и он не плакал, только тяжело дышал, и вдруг слезливое скуление… Повернувшись, я увидела своего друга зарывшимся мордашкой под диванную подушку. Испуг был таким же мгновенным, как тот, который я испытала, осознав, что́ и́менно мои дети хотят сделать со мной… Я бросилась к своему лучшему другу, но он не шелохнулся, опустилась перед диваном на колени и сбросила с него подушку, но и это не расшевелило его… – Вольтик! Вольтик, нет… Нет-нет-нет… – снова шепот незнакомой мне старухи вырвался из моего судорожно сжимающегося горла… Я взяла Вольтика за лапу, но он не ответил мне. Я попыталась растереть… Я уткнулась носом в его бок и разревелась, и продолжила тереть все его лапы, но он не реагировал на моё моление… На мою одну-единственную молитву – не оставлять меня… Не сейчас, не забаррикадированной… Не такой одинокой… Вчера я думала, что меня бросили уж все, но сегодня… Нет, он не может быть мёртв! Это просто приступ! Нужно срочно отвезти его к ветеринару! Одноклассник Джерри – лучший ветеринар во всём городе! Сейчас… Сейчас я позвоню Джерри! Пусть он отвезёт меня после ветеринара прямиком в дом престарелых, но только пусть Вольтик оживёт! Пусть я не поеду в дом престарелых без дружеской поддержки! Пусть Вольтик не оставит меня один на один с моей семьёй… – Мам, не плачь, пожалуйста… – Джерри протягивает мне одноразовую салфетку. Мы сидим в его автомобиле на парковке напротив ветеринарной клиники, в которой остался Вольт. Джерри пообещал похоронить моего лучшего друга на кладбище домашних животных и полностью оплатить расходы. – Это просто собака, мам. К тому же, он прожил долго, по собачьим меркам ему было даже больше, чем тебе. Вольту было даже больше, чем мне. Всё равно как: даже больше, чем динозаврам. То есть больше чем тем, кому уже можно и умереть. – Прости, что в прошлый раз не смог сбежать с собрания, чтобы свозить тебя в больницу. Ты ведь знаешь, какой Леонард настойчивый, – я не знаю, кто такой Леонард, и молча утираю уже почти остановившиеся слёзы, мы продолжаем ехать… – Пришлось напрягать Закари. – Ты уже извинился перед братом? За то, что напряг его поездкой со мной в больницу? – Да, конечно, мы с братом дружны, вы ведь с отцом нас этому учили. Он даже не понял, что именно я имела в виду, что мой вопрос был неискренним, а ведь это с моей стороны была даже не ирония, а вполне неприкрытый сарказм. Чему же мы с Геральтом научили своих детей, раз они даже не способны различать сарказм? Может, чему-то толковому и научили, но основное явно упустили – но как? Как?! Я думала, что мы были хорошими родителями, а оказалось… Да нет, это не наша с Геральтом вина, хватит уже винить себя во всех смертных грехах, идеализируя тех, кого мы приручили. Ведь мы с Геральтом – не всё, что было и что есть у этих людей, наших детей. У них есть ещё целая жизнь, которая лепит из них личностей, и вот… Вот что слепилось. Безразличная любовь. Разве бывает такая? Оказывается, бывает. Оказывается, я сама же и позволила ей слепиться, разрешив детям не беспокоиться обо мне, разрешив им задвинуть меня даже не на второе место, а совсем уж на запылившуюся антресоль… Сегодня умер мой самый верный друг, а для моего старшего ребёнка это “просто собака”, о которой я не должна плакать всего лишь потому, что она была старой, а значит, пригодной для смерти, в то время как остальным моим детям… Вообще плевать. Мы припарковались у моего дома. Я сжала промокшую насквозь салфетку в своих сухих руках, но и слёзы не оживили мою иссушенную, старческую кожу, лишенную той красоты, которая мне всё ещё помнилась. Когда-то у меня были очень нежные руки. Геральт любил сжимать мои хрупкие ладони в своих больших и переплетать свои сильные пальцы с моими тонкими, особенно когда мы танцевали под чарующий звук грампластинок. Он любил гладить своим большим пальцем тыльную часть моей ладони, приглашая меня на танец, он целовал мою смело протянутую вперёд руку… – У Закари и Присциллы кредит на образование детей, – решил начать издалека Джерри, – у Тиффани работа двадцать часов в сутки, у меня, сама знаешь… Мы беспокоимся. Ты обожглась. А если снова произойдёт нечто подобное? Если ты обожжешься еще сильнее или упадешь, и тебя некому будет поднять? Или еще чего хуже? – он пытался поймать мой взгляд, но я продолжала смотреть на зажатую в руках, пропитанную моими слезами салфетку. У-меня-умер-лучший-друг. А он про то, что пора уходить на покой и мне… Ну как так? Ну как же так?.. – Если ты будешь сопротивляться, всем нам будет только тяжелее, ты ведь это понимаешь, правда? – его сильная рука легла на моё предплечье и слегка, будто по-дружески, пожала его. Я по-детски непроизвольно хлюпнула носом. – Мы тебя так любим… Ты ведь знаешь. Мы всего лишь хотим, чтобы у тебя был достойный присмотр, – с этими словами он вдруг протянул мне голубую брошюру, которую я сразу же узнала. Интересно, где именно он её взял? Они бесплатно распространяются у касс супермаркетов. Так они придумали меня сплавить? Стоя у кассы с молоком и печеньем? Увидели брошюру престарелого дома “Дом Счастья” и подумали обо мне? Кто из них всех? Джерри, Закари, Тиффани? Кто-то из невесток или внуков? А ведь “Дом Счастья” даже не лучший из двух имеющихся в нашем городе домов престарелых. Но они хотят отдать – отдать, как устаревшую игрушку! – меня именно туда. Притом что все они хотя и не особенно богаты, но всё же могли бы позаботиться о лучшем из двух самых очевидных вариантов, в котором для меня, помимо палаты и заднего двора, был бы доступен ещё хотя бы бассейн… Я не собиралась принимать эту брошюру и не собиралась отвечать. Что сказать сыну, который уже всё решил? “Поздравляю, ты сделал неправильный выбор”? – Мамуль, так надо, понимаешь? Мы будем тебя навещать… – Чаще, чем сейчас? – Что? – Будете навещать меня чаще, чем сейчас? – я с вызовом посмотрела прямо в глаза сына. – Ведь сейчас вы меня совсем не навещаете. Когда ты в последний раз переступал порог моей квартиры? На похоронах отца? – Не будь такой жестокой, ты ведь не такая… – Нет, я не такая. Ты такой. Вы все такие. – Мама, не усложняй, нам и так психологически очень сильно тяжело. Вот оно: я одна должна позаботиться о том, чтобы им всем не было тяжело, чтобы они все не испытывали дискомфорт. То, что испытываю я, снова неважно… Почему? Словно желая ответить на так и не сорвавшийся с моих уст вопрос, Джерри выдал совсем уж глупое: – Я не могу тебя взять из-за Лауры, она ведь ещё совсем младенец. Ты ведь знаешь, как тяжело приходится с маленькими детьми…
– Прекрасно знаю, ведь именно я воспитала тебя, твоего брата и твою сестру – не отдала вас в детский дом, пусть бы он и назывался “Домом Счастья”! Я вырвалась из машины родного сына, словно раненая птица из ржавой клетки… Я никого не просила забирать меня к себе! Более того, мне не нужно их внимание, если оно такое! Да, мне восемьдесят лет, но я дееспособна! Я целое десятилетие прожила в кромешном одиночестве, я привыкла, я со всем справилась, я потеряла всех и при этом выжила!.. Я выжила и всё ещё жива, и хочу дожить остаток своей жизни дыша полной грудью! Не хочу умереть на койке дома престарелых! Не хочу зачахнуть – я хочу уйти!.. Я передумала! Мне больше совсем не нужно ничьё внимание… Меня вполне устраивает тишина стен моего дома! Просто… Просто не отбирайте у меня мой дом! Оставьте меня! Забудьте обо мне! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Забудьте обо мне… Умоляю. Глава 8 С утра я рассматривала корешки книг своей библиотеки. Стеллаж на всю стену в гостиной оформил для меня Геральт, но и стеллажа не хватило: пришлось заполнять книгами пуфы, из-за чего те стали неподъемными; выстраивать из них башни на цветочных треногах; украшать ими подоконники. Я с малых лет любила читать. Именно чтение стало моим оазисом в незапланированном многодетном материнстве: лишившись возможности посвящать себя краскам и холстам, я залечивала свою тоску Диккенсом, Оруэллом, Шекспиром, Толстым, сёстрами Бронте, Гомером, Митчелл, Байроном и современными авторами, безусловно, тоже. Список моих любимых книг бесконечен. Кому теперь достанется моя замечательная библиотека? Кому она вообще может понадобиться? Хотя бы одна из сотен этих замечательных книг. Сейчас большинство людей предпочитает читать электронные книги или не читать вовсе… Плачевно. Именно библиотека натолкнула меня на мысль о необходимости составить завещание. Но на кого? Кому оставить всё своё самое ценное и одновременно то, что наверняка сочтут самым бесполезным наследством из всех возможных? Вопрос терзал, поэтому я решила ненадолго отложить его в ящик. Погладив посеребренный корешок любимой книги современной писательницы, я скользнула пальцем по краю книжной полки и удовлетворённо не нашла на своей сухой коже остатков пыли. Я – ухоженная бабушка, за которой совсем не нужно убираться, чистить и драить, потому что всё это делаю я сама, и причём делаю с большим удовольствием. У меня порядок во всём. Порядок – привычка многодетной матери, впоследствии ставшей многодетной бабушкой. Поддержание чистоты в своём пространстве – это образ жизни. Вот таким вот образом я и живу: старая кухня сияет блеском, полы во всех комнатах выметены и вымыты, в ванной комнате пахнет розовым мылом… Я не обрастаю пылью, крошками, плесенью, паутиной и ненужным барахлом. Кто бы посмотрел на мою уютную квартирку, тот бы понял, что здесь живёт человек, не нуждающийся в помощи, совсем со всем справляющийся самостоятельно… Ведь я не только чистоплотна, я ещё и здорова, просто немного – много! – стара. Так что мне не нужна помощь и забота, и тем более мне не нужен присмотр. Как когда-то ребёнком говорил Закари: “Честно-пречестно!”. Но кто мне поверит? И кому вообще может быть нужна моя правда? Итак, я не должна становиться барахольщицей, чтобы никакие социальные службы, до которых, наверное – какой ужас! – может дойти дело, благодаря стараниям моих собственных детей запихнуть меня в богадельню, не смогли бы придраться к состоянию пространства, в котором я до сих пор так спокойно обитала. Достав из прихожего шкафа пустую коробку из-под блендера – фруктовые и овощные смеси в пожилом возрасте так же хороши, как в возрасте совсем раннем, – я установила её на стол и начала укладывать в неё драгоценные для меня вещи Вольтика: три резиновых мячика, его обожаемый плюшевый лисёнок, его последний ошейник, пять невскрытых упаковок его любимых сладостей, две уже вычищенные и вымытые расчески, три миски… Ещё нужно было собрать переноску и лежанку, и много других вещей, которые я ещё накануне решила пожертвовать собачьему приюту, но меня отвлек звонок в дверь, от которого я непроизвольно вздрогнула всем своим старым телом. Когда в последний раз звонили в звонок этой двери? Не вспомню… Точно не в этом году. Тихим шагом приблизившись к двери, я с осторожностью шпиона заглянула в глазок – надо же, я всерьёз боялась гостей! Как будто меня и вправду могут насильно вырвать из моей квартиры… А ведь могут. За дверью стоял Джерри. Только он и никого больше. Что ж, если что – отобьюсь от него деревянной ложкой. Той самой, которой Геральт однажды отлупил его в возрасте семи лет за разукрашенные ворота нашего гаража руками нашего же собственного хулигана. Мы стояли в гостиной. Я вцепилась в спинку стула пальцами правой руки, всё ещё поднывающей от ожога, а сын с растерянным взглядом остановился по другую сторону стола. Впрочем, его взгляд скоро зацепился за коробку, в которую я только что складировала вещи своего лучшего друга. – Уже собираешь свои вещи? Это хорошо. Мои пальцы едва не треснули, с такой силой они впились в мягкую спинку стула, на котором в прежние времена, более светлые и лёгкие, любил читать прессу Геральт. Он думает, что я собираю свои вещи, готовясь к переезду в престарелый дом? Как же это… Больно. Но я не из тех, кто сдается, а сейчас, чувствую, стану ещё и той, кто не позволит себя победить. – Не дождётесь, – мой голос зазвучал металлом. – Это вещи Вольта. Я пожертвую их приюту. – Мам… – Я вижу вас насквозь. Всех вас. В конце концов, вы те, кого я взрастила. У Закари кредит, у тебя молодая жена, которая являет собой отдельную статью расходов. Вам нужна моя квартира. Может быть вы ещё не обсуждали этого вслух, но каждый из вас как минимум в уме уже наверняка посчитал, сколько с продажи моего пространства вам можно будет получить и сколько кому из вас достанется, и как вы распорядитесь вырученными средствами. Я уже проживала такой виток в своей жизни, так было с нашим домом… – Раз уж ты первой заговорила об этом, тогда, откровенно говоря, всем было бы проще, если бы ты переписала квартиру на кого-то из нас. Каждому из нас ты можешь доверять, ты ведь знаешь. Мы не будем её продавать, просто так менее проблематично, чем позже со вступлением в наследство… – Вступление в наследство происходит только после смерти человека, оставляющего наследство. А я, как ты можешь видеть, всё ещё жива и здорова. Выражение лица моего сына стремительно менялось от уверенного к возмущённо-обиженному: – Вот зачем ты так? Ты ведь прекрасно понимаешь, что мы делаем всё это не со зла, что мы просто пытаемся избежать проблем, ведь время подходит… – Какое такое время? “О, Геральт, как же тебе повезло не видеть того, что со мной делают наши с тобой дети!” – Не заставляй меня говорить это вслух, мам. – Почему не хочешь сказать? Говори то, что думаешь, или ты стыдишься своих мыслей? Или в мыслях у тебя лишь недостойное и постыдное? Так вот, сын мой, знай, что постыднее намекать на постыдное и просить слушающего догадаться о твоём постыдстве, чем говорить в лоб свой собственный стыд… – Ладно! Я понял твою мысль! Скажу как есть. Тебе восемьдесят лет и ты можешь умереть в любой момент. Довольна? – он всерьёз спрашивает, довольна ли я тем, что могу умереть в любой момент?! – Мы просто пытаемся продлить тебе жизнь… – Что-что вы пытаетесь? – я ведь не ослышалась?.. – Если у тебя случится приступ или ещё что-то неладное произойдёт с тобой здесь, где тебя никто не видит и где никто не придет к тебе на помощь, мы потеряем тебя! Если же тебе понадобится срочная медицинская помощь в присутствии специалистов, и эти специалисты будут рядом – это сможет продлить тебе жизнь.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!