Она постаралась отогнать это. Вот что имеют в виду, когда говорят о переутомлении. Столько всего произошло, и так быстро, невозможно все это воспринять. Кроме того, чего ты хочешь, поспав всего лишь два часа? Но дело было серьезнее. Когда мы любим, — писал Кассий две тысячи лет назад, — То надежда и опасения В равной мере в душе обитают. Так ужасно сознавать, С какою легкостью можно потерять возлюбленную свою. А потому к тебе, богиня, я взываю, Суеверием понуждаем: Подари нам немного больше времени быть вместе. Ликарис слишком юна, чтобы жить лишь воспоминаниями. Да и мне бы большего хотелось. Для бессмертной — такой, как ты, Что такое год или два… или десять… Скрипнула дверь, и внезапно появился Патрик. Он выглядел таким же измученным, как она. Его лицо вытянулось, и тени под глазами стали заметнее. — Привет! — сказал он. — Привет! — Как дела? Выглядишь бледно. Она обняла себя рукой за талию. — Ничего, призрак прошел над моей могилой. — А я думал, это гусь. — Что? — Выражение такое. — Ох, может быть. Они обменялись испытующими улыбками. Он постучал по столу пальцами и взглянул на кантарос, потом опять на нее. — Нашла что-нибудь там, внутри? Она покачала головой. — Только песок. Довольно много для «истины в кубке». Он вопросительно посмотрел на нее. — Загадка Кассия, — ответила она. — По крайней мере, я думаю, это то, что она означает. Ей ужасно хотелось до него дотронуться, и, похоже, он тоже хотел этого. Хотя стоял с противоположной стороны стола. Его пальцы медленно елозили по поверхности дерева. — Майлз все еще не вернулся. — Я знаю. — Что с ним случилось? Он должен был вернуться несколько часов назад. Он звонил этим утром, откуда-то из автомата, сказал, что приедет к полудню, самое позднее. А сейчас уже шестой час. — Он приедет, — сказал Патрик. — Послушай, если бы с ним приключилась беда, он бы позвонил. А о несчастном случае мы бы уже знали. Возможно, он просто в игры играет. Ты ведь понимаешь, что он такое. — Но все это прозвучало не слишком убедительно, и глаза Патрика выдавали то же, что чувствовала она. Он спросил, что сказал ей Майлз, когда звонил. — Только то, что будет к полудню. — Она решила не говорить ему всей правды. Это только расстроит его. Майлз звонил с заправочной станции. Как обычно, у него не хватало жетонов. Его голос казался удивительно юным. — Извини, я такое дерьмо, — бормотал он. — Извини, но я хочу, чтобы ты знала: ты не фригидная. И я действительно тащусь от тебя. В последовавшей затем тишине она слышала его дыхание, частое и неглубокое, как всегда, когда он бывал под кайфом. Затем он вдруг сказал: — Начинаю думать, что не смогу без тебя. — И отключился. Она почувствовала болезненную жалость к нему, в эту минуту она не могла сказать ему про Патрика. Патрик с непроницаемым выражением изучал ее лицо, и она спрашивала себя, догадался ли он о том, что она скрывает что-то. Она поднялась и прошла на его сторону стола. Он нежно произнес: — Я останусь и подожду здесь, с тобой. — Нет, лучше возвращайся в Лез Лимоньерс. Если ты останешься, меня все время будет тянуть к тебе прикоснуться. Он покусал губу. — Постарайся не беспокоиться. Он скоро будет здесь. И слушай, — добавил он, — когда бы он ни явился, позвони мне, прежде чем сказать ему. Хорошо? Она кивнула. — Обещаешь? — Обещаю. Она дотронулась до его запястья. Затем провела по толстой вене на его предплечье. Он положил руку ей на затылок, нагнулся и поцеловал ее. Она закрыла глаза. Ощутила жар его губ. Ощутила запах шалфея, свежего пота и запах самого Патрика. Он резко повернулся и вышел. После его ухода она долго стояла посреди сарая. Затем взяла наброски, скатала их и вставила в кантарос. Затем заперла кантарос в единственный бывший там буфет, закрыла на ключ мастерскую и, повесив оба ключа на шею, пошла через двор, поискать чего-нибудь попить в ожидании Майлза. * * * …Тот день, пятница, стал для Патрика чистилищем. В семь утра он пробудился от своих мечтаний об Антонии, чтобы обнаружить, что в Лез Лимоньерс он один. Майлз еще не вернулся. Он зло выругался, принял ледяной душ и сделал себе кофе, пить который у него не было ни малейшей охоты. Потом он строжайше запретил себе думать об Антонии. Какой в этом смысл, если у него нет возможности быть с ней еще неизвестно сколько. Предстоял долгий день. Если Майлз вернется этим утром, подумал он с надеждой, мы с ним поговорим в открытую, как-нибудь избежав скандала. И — прочь отсюда, как можно быстрее. Этого не случилось. В середине дня Майлза все еще не было, и Патрик начал беспокоиться, что с ним что-то случилось. Чтобы сохранить равновесие, в наказание он бросился в дневные работы на раскопе. И это действительно было наказанием. Около четырех обычно становилось более терпимо, но жара усилилась. Женщина в пекарне сказала, что скоро грянет шторм, а до того будет étouffant, что, как понял Патрик, означало чертовскую жару. Только один раз он увидел Антонию — в мастерской, около пяти. Ее губы были припухшими и красными с прошлой ночи, и с расстояния в пять шагов он уловил молочный запах ее кожи. Он желал ее так сильно, до физической боли! Почему они не могли просто послать Майлза к черту и заняться любовью? Он думал об этом весь день, и ответ был всегда одним и тем же. Дело совсем не в лояльности по отношению к Майлзу, все было гораздо глубже. Независимо от того, когда они с Антонией окажутся вместе, он хотел правильно начать: без лжи и обмана. Не крадясь тайком за спиной лучшего друга. Это было слишком важно, чтобы начинать неправильно.